Первым из немецких политиков, кто отреагировал на публикацию в «Вашингтон Пост», стал Йозеф Геббельс, объявивший «план Моргентау» «еврейской местью Германии», поскольку американский министр финансов происходил из еврейской семьи. В общем-то, экономические последствия реализации данного плана он оценил верно: в Германии, превращённой в «гигантскую картофельную грядку», до 40% немцев, лишившись работы на промышленных предприятиях, были обречены на голодную смерть. А остальные 60% — на нищенское существование. Поскольку Генри Моргентау успел проконсультироваться по Плану с личным помощником Черчилля лордом Черуэллом, «испытывающим почти патологическую ненависть к нацистской Германии и почти средневековое желание мести», Геббельс подавал это как полное согласие с положениями Плана как Рузвельта, так и британского премьера.

На самом же деле, как докладывала советская разведка, у дальновидного Черчилля раскрытие в прессе так и необсуждённого с американским президентом документа вызвало приступ бешенства. Да, Британия очень и очень зависела от американских поставок техники, вооружений и промышленных товаров, и «борову», как его называли немцы (и не только немцы), приходилось усиленно лавировать между собственно британскими интересами и пожеланиями «кузенов». И, будучи знакомым с содержанием «Плана Моргентау», он планировал выхолостить, смягчить его настолько, чтобы План не вызывал столь категорического отторжения у немцев.

Но получилось, что получилось: на призывные пункты в Германии хлынул поток добровольцев, желающих не только записаться в армию, но и принять участие в создании оборонительных укреплений на территории Франции, чтобы не допустит высадки союзников с моря. В лучших традициях стахановского движения, немецкие рабочие трудились сверхурочно, чтобы произвести больше самолётов, танков, подводных лодок, винтовок и снарядов.

После значительного перерыва возобновились авианалёты на Великобританию, причём, немецкие лётчики дрались в воздухе с невероятной яростью. Начавшаяся 2 июля высадка союзников на Сицилии столкнулась с донельзя вялым сопротивлением итальянцев, но уже на третий день операции немецкий 14-й танковый корпус генерал-лейтенанта Хубе, чудом спасшегося из котла под Полтавой, просто вкатал в высадившихся в южной части острова англичан и американцев в землю. Немецкие танкисты и пехота поддержки, даже оказавшись в локальном окружении, сражались яростно и ожесточённо. Заброшенных в тыл парашютистов союзников в плен не брали, уничтожая поголовно.

Но самое главное, с точки зрения Эйтингона, это то, что группа заговорщиков «Кружок Крейсау» во главе с фон Мольтке и фон Вартенбургом, временно прекратила контакты с англичанами, сформулировав причину следующим образом: «в трудный для Германии час мы не имеем права сотрудничать с теми силами, которые готовят уничтожение Фатерлянда».

11

Удар в направлении Кобрина, да и вообще всё наступление к западной границы СССР, пришлось начать на несколько дней раньше запланированного срока. Как объяснили в штабе корпуса, американцы и англичане очень попросили это сделать, чтобы Гитлер не мог перебросить дополнительные силы в помощь своему 14-му танковому корпусу, очень уж разбушевавшемуся на Сицилии. Настолько разбушевавшемуся, что смог при слабенькой поддержке итальянцев сбросить в Средиземное море их десанты на юге острова. Некоторая удача сопутствовала союзникам на западе Сицилии, где немцы не смогли оказать серьёзного сопротивления, будучи уже серьёзно ослабленными боями на юге и востоке острова, и генерал Хубе попросил у Берлина подкрепление. Вот хитрозадые англо-саксы и решили, что нужно сделать так, чтобы фюрер имеющиеся у него резервы отправил не против них, а против нас.

А заодно двинулись вперёд Украинские фронты, наступление которых должно было начаться уже после того, как 1-й и 2-й Белорусские существенно продвинутся вперёд. Да только на Украине дело не очень заладилось. Оказалось, что в районе Коростеня и Шепетовки немцы сосредоточили значительные силы для удара с двух сторон по Житомиру, в районе которого линия фронта вдавалась в их боевые порядки. И вместо глубокого прорыва войскам Красной Армии пришлось вести жесточайшие встречные бои с германскими дивизиями.

К 18 июля продвижение наших войск на Украине было минимальным. Атаки сменялись контратаками, и конца и края этой мясорубке не было видно. По сведениям пленных, для удара на Житомир и последующего наступления на Киев немцы сосредоточили группировку, численностью до семисот тысяч человек, лишь немногим меньшую, чем суммарная численность 1-го и 2-го Украинских фронтов. И вот теперь на участке, протяжённостью чуть больше 200 километров, от Коростеня до Могилёва-Подольского, полтора миллиона солдат сошлись в одном из крупнейших сражений этой войны.

Продвинуться удалось лишь 3-му Украинскому фронту, наступающему в общем направлении на Черновцы и Проскуров. Но и здесь сопротивление немцев было очень серьёзным. Политработники объясняют это публикацией в американской прессе плана послевоенного устройства Германии, предусматривающего не только денацификацию этой страны, но и её деиндустриализацию, а также расчленение на несколько частей.

Да что говорить о боях на Украине, если Пётр Михайлович Гаврилов почувствовал это и здесь, в Белоруссии? Их танковому корпусу поставили задачу захватить центр Барановичской области, являющийся ещё важнейшим железнодорожным узлом. Гитлеровская пропаганда объявила его «фестунгом», городом-крепостью, отступление из которого без разрешения командования будет караться жесточайшим образом, вплоть до расстрела.

Подступы к Барановчам немцы укрепляли всю весну. Вдоль берегов рек Смолянка, Щара, Мутвица и Волхвянка, охватывающих город с трёх сторон, построили мощные полевые укрепления и противотанковые заграждения. Все подступы к этому рубежу и за ним, до самого города, превратили в минные поля, проходы в которых для своих обозначили вешками. Вырыли большое количество капониров для бронетехники и артиллерийских орудий. Про дзоты и говорить нечего: их построено огромное количество, причём, многие тщательно замаскированы.

Конечно, сосредоточив на участке прорыва фронта мощнейшую артиллерийскую группировку, подавить любое сопротивление первой и второй линии немецкой обороны удалось достаточно быстро. Как где-то уже слышал Гаврилов, при двухстах орудиях на километр фронта о противнике не спрашивают и не докладывают, а только доносят, до какого рубежа дошли наши наступающие части. Так и получилось на этот раз: введённый в прорыв 3-й гвардейский танковый корпус очень быстро охватил Барановичи с севера и юга, а пехотные и мотострелковые части принялись расширять «дыру» в немецкой обороне.

Но «фестунг» гитлеровцы обороняли ожесточённо, и не думая отходить по специально оставленному для них коридору. Коридор пришлось вскоре ликвидировать, чтобы исключить переброску в город пополнений и боеприпасов. Но бесконечно ждать, когда у гарнизона, насчитывавшего что-то около пяти тысяч человек, кончатся снаряды и патроны, было некогда: железные дороги, расходящиеся из Барановичей в пяти направлениях (а если учесть развилку в районе деревни Заречье, то и в шести) требуются и для снабжения частей Красной Армии, ведущей наступление на запад.

Попытки взять город штурмом, показали, что потери при этом будут огромными: у немцев пристрелян каждый куст, каждый бугорок. А тут ещё и радиоперехват добавил сведений о том, что фрицы наскребли целых два танковых полка, чтобы пробиться от Ивацевичей к Барановичам по шоссе Минск — Брест и деблокировать окружённых.

Именно в этих местах в июне и начале июля 1941 года держали оборону против Танковой группы Гудериана красноармейцы. Даже окопы и капониры после тех боёв не совсем осыпались, в чём убедились бойцы Гаврилова, занимая рубежи вдоль шоссе. Правда, разбитую и даже сгоревшую технику и оружие немецкие трофейные команды давным-давно уже собрали и вывезли, но, углубляя траншеи и капониры, ребята натыкались и на засыпанное землёй оружие и боеприпасы, и на тела защитников рубежа. Для таких устроили братскую могилу в ближайшем тылу и похоронили с воинскими почестями.