С каждым новым глюком в моей голове появлялось всё больше и больше картинок: одни были тусклыми и будто прозрачными, другие сияли красками, какие-то и вовсе чёрно-белые. Я, кажется, схожу с ума. Видимо, я сломалась. Сохранить жизнь, но потерять рассудок, как нелепо. Когда мой организм лишился критического количества жидкости, я сгребла с прикроватной тумбочки скетчбук и пенал. Решила несмотря на то, что мой разум развалился на части, я могу подарить жизнь Ангелу. Как только карандаш коснулся бумаги, боль и страхи ушли. Ангел грелась на солнышке, вытянув босые ноги на ступеньках крыльца, расправив руки, изящно, точно крылья. Она улыбалась и, казалось, в любой момент могла взлететь. Не думая подарила ей пару крыльев, пусть взмоет ввысь, когда захочет.

Так, с головой погрузившись в работу, я не заметила, что наступил вечер. После ужина в палату снова постучали, и я немного напряглась: вдруг шустрые бабуси вернулись. Но вместо них вошла молодая женщина, с аккуратной причёской, в элегантном костюме и, как ни странно, искренней улыбкой:

– Александра, добрый вечер! Меня зовут Надежда, я ваш психолог.

– Добрый вечер. А где… – растерялась я и начала собирать художественные принадлежности по кровати.

– Михаил Романович? У него другие пациенты, – улыбнулась женщина и грациозно направилась к свободному стулу.

– Ясно, – я оставила в покое свои вещи и серьёзно спросила: – Фёдор Степанович пожаловался? Очевидно, что вы тяжёлая артиллерия, для буйных.

Надежда рассмеялась:

– Интересное впечатление я на вас произвела, – женщина передвинула стул поближе ко мне. – То есть вы решили, что есть некие причины, по которым вам нужна тяжёлая артиллерия?

– Вы пытаетесь поймать меня на слове? – усмехнулась я.

– Мы, кажется, начали игру в двадцать вопросов, – мягко улыбнулась она. – Если что-то хотите спросить, спрашивайте, я с радостью отвечу.

– Почему с радостью? – заворчала я, делая вид, что поправляю карандаши в пенале. – Почему говорят: «Отвечу с радостью»? Разве ответы на вопросы принесут вам радость?

– Да. Думаю, да, ведь это будет означать, что я люблю свою работу, – Надежда с неподдельным интересом наблюдала за моими действиями.

Я кивнула, но спрашивать ничего не стала: чем меньше скажу, тем больше шансов, что о моих глюках никто не узнает.

– Вы рисуете, Александра? – спросила психолог, указав на мой скетчбук.

– Да, – коротко ответила я.

– А сможете нарисовать вот этот самый момент, то, что происходит сейчас? – с энтузиазмом спросила женщина и обвела палату рукой.

– Наверное, – я немного растерянно пожала плечами.

Затем взяла карандаш, открыла чистый лист и приступила к работе. Надежда, точно профессиональная натурщица, села, выпрямив спину, изящно сложила ладони. Не знаю, сколько прошло времени, но за окном совсем стемнело, когда я показала готовую картину, нарисованную только мягким графитовым карандашом.

– Интересно, – широко улыбнулась женщина, – неужели я действительно такая красивая?

Я пожала плечами:

– Мне трудно судить о красоте своих рисунков.

– Александра, можно предложить вам задание к следующей встрече? – спросила Надежда, убирая портрет в сумочку.

– Следующей? – с сомнением уточнила я.

– Именно! Нарисуйте, пожалуйста, Фёдора Степановича, по памяти. Хорошо?

– Я постараюсь.

– Рада, что мы свами познакомились, всего доброго! – Надежда встала, поправила жакет и направилась к выходу.

– До свидания, – пробормотала я смутившись.

Перед сном звонила мама, мы болтали с ней, наверное, целый час. Я попросила, чтобы завтра она не приезжала, ведь у меня всё есть, а кормят тут прилично. Ольга Александровна сопротивлялась до последнего, но мне всё же удалось её убедить.

На следующий день прямо с раннего утра Лидочка измерила моё давление. Дежурный врач же просто заглянул в приоткрытую дверь палаты, спросив, всё ли у меня в порядке, и ускользнул. После завтрака мне разрешили погулять по больничному парку. Хотя правильно будет сказать: усадили на скамеечку подышать свежим воздухом. Я упаковалась точно мумия, предусмотрительно спрятав все участки кожи, прихватила альбом и пенал.

– Привет! – услышала я шорох подъезжающей коляски. – И тебя выгнали на прогулку?

– Привет, – ответила я Алексею и захлопнула альбом.

– Я должен извиниться за вчерашнее, – с виноватой улыбкой произнёс парень.

– О, не стоит! Всё в норме!

Я поправила очки и хотела снова вернуться к работе, подумала, что на этом наш разговор закончится. Но Лёша продолжил:

– Мои бабули, они немного… как бы помягче сказать?

– Да брось! – я с улыбкой отмахнулась, вспоминая шустрых старушек. – Отличные бабушки! Вот я со своими не успела познакомиться.

– Сочувствую, ты многое потеряла! Как тебе на новом месте? У меня палата потеснее будет, да ещё и два соседа, – притворно пожаловался Игнатов-не-родственник.

– Вот это мне повезло! – я наигранно гордо задрала подбородок. – Наверное, меня подальше от всех отселили, потому что буйная.

– То есть ты намекаешь, что для улучшения жилищных условий мне нужно устроить саботаж? – Лёша задумчиво почесал подбородок.

– Если что, я прикрою! – заверила я.

– А давай лучше на денёк поменяемся! Может, никто не догадается, документы же наши как-то умудрились перепутать и в первый раз в одну палату заселить.

– Могу предложить только место на диване! – деловито ответила я. – Свои хоромы добровольно не отдам! Я, чтоб такие заполучить, чуть в лепёшку не разбилась!

На миг мы замолчали, не решаясь рассмеяться над шуткой, а потом Лёша закатился громким смехом. Вчера я плакала, сегодня он смеётся.

Мы проболтали в парке до самого обеда. Оказалось, что до взрыва мы каждый день бывали практически в одних и тех же местах, читали похожие книги и слушали похожую музыку.

С этой прогулки мои будни потекли примерно по одному сценарию: ранний подъём, лекарства, завтрак, осмотр врача, прогулка с Лёшей, обед, рисование задания для Надежды, ужин, беседа с Надеждой, разговор по телефону с мамой, отбой.

Иногда я проведывала соседа по несчастью, иногда он заходил в гости, иногда даже с бабушками, и тогда мы пили чай все вместе.

Как-то раз я немного задержалась из-за осмотра окулиста и почти бегом неслась в парк, чтобы Лёша не укатил обратно в палату. Но на подходе вдруг заметила, что на нашем привычном месте не только Алексей, а ещё несколько парней и две девушки. Все, кроме Лёши, в уличной одежде «здорового» человека, то есть явно посетители. Я застыла, не зная, как быть: подойти или лучше не мешать. Хотела уже уйти и даже успела развернуться, но Лёша меня окликнул:

– Саш! Саш, мы здесь! – он радостно помахал рукой.

Я решила, что глупо будет уходить, и подошла к компании:

– Привет! – сказала я, чувствуя себя не в своей тарелке.

– Ребят, это Саша. Она, как и мы с Сеней, попала под раздачу в тот день. Саша учится в нашем корпусе тоже на четвёртом курсе, но на худграфе.

– Надо же, – неправдоподобно удивлённо произнесла одна из девушек, та, что сидела рядом с Лёшей. – Никогда тебя раньше не видела!

– Да… Я… – я смутилась и снова разучилась пользоваться словами.

– Ой, Лёш, представляешь, нам даже сессию не перенесли! – девушка перебила мои неловкие попытки поучаствовать в разговоре. – Мы Жанне нашей говорим: «Алё, вы что, у нас такие события!», а она даже бровью не повела!

– До сессии ещё утрясётся. Всё сдадим, Варь, – устало отмахнулся какой-то невысокий парень.

– Гошик, ты, может, и сдашь, а я от психолога не выхожу! – девушка сделала вид, будто ей трудно дышать и она вот-вот заплачет.

– Ты тоже была в торговом центре? – робко спросила я.

– С ума сошла! Нет, конечно! – фыркнула девушка. – Я за Лёшу волнуюсь, и Арсюша… – глаза девушки наполнились слезами, – вот опять слёзы, только подумаю о нём!