«Обедал в ресторане Донона (курсив наш. — А. В.) вместе с несколькими литераторами — Тургеневым, Гончаровым, Некрасовым, Панаевым, Чернышевским и пр. Тут был также недавно приехавший из-за границы художник Иванов. Много было говорено, но ничего особенно умного и ничего особенно глупого. Пили не много»{297}.
Речь у Никитенко и у Иванова, без сомнения, идет об одном и том же обеде (запись первого сделана на следующий день), но никто ни словом не упоминает о каком-либо чествовании памяти Белинского. Сличение всех письменных свидетельств дает следующий состав гостей: Некрасов, Тургенев, Панаев, Гончаров, Чернышевский, Писемский, Языков, Иванов, Никитенко. Вполне мог присутствовать на обеде и молодой сотрудник Добролюбов, который, как мы помним, летом 1858 года официально стал членом редакции «Современника».
Обеды между тем продолжались. 8 июня, в воскресенье, Иванов сообщил брату, что вчера «опять был на обеде, и в том же месте — у Донона… Общество литераторов из 14 человек давало его… князю Щербатову»{298}. В самом деле, обед по случаю отставки попечителя Санкт-Петербургского учебного округа князя Г. А. Щербатова состоялся в ресторане Донона 7 июня.
Итак, у Донона (а не у Дюссо, как считал Пыпин) 6 и 7 июня было дано два обеда. И Никитенко, и Иванов посетили оба, не оставив и намека о Белинском или Добролюбове. Тем не менее мы не можем исключать наличия тостов в память Белинского, равно как присутствия Добролюбова на первом обеде (его присутствие на «щербатовском» крайне маловероятно). Обратим внимание, что стихотворение в копии Антоновича названо «На тост в память Белинского». Можно предположить, что на обеде 6 июня, в День святого Виссариона, литераторы, собравшиеся по случаю отъезда Тургенева, решили почтить память «Учителя». Более того, 26 мая была годовщина его смерти. Весьма вероятно, что тост предложил сам Тургенев, любовь которого к Белинскому хорошо известна. Косвенное подтверждение можно усмотреть в том, что адресатами стихотворных упреков Добролюбова были представители молодого поколения, которые «им (Белинским. — А. В.) проложенным путем / Умеют только любоваться». Тогда понятно и упоминаемое в мемуаре Антоновича раздражение Тургенева, явно принявшего упреки на свой счет, а всё стихотворение Добролюбова прочитывается как критика радикальной частью кружка «Современника» его «артистического» крыла (Боткина, Тургенева и Анненкова).
Текст Добролюбова был ориентирован на некрасовские стихотворения о Белинском. В «Памяти Белинского» (1851–1853) Некрасов подчеркивал бездеятельность потомков учителя, «беспечно вкушающих» плод его трудов, и затерянность его могилы, куда «память благородная друзей» не проторила дороги. Строки Некрасова элегичны, в них звучит скорбное признание естественности посмертной судьбы былого властителя дум. Некрасовская поэма «В. Г. Белинский» (1855) заканчивается схоже — строками о забвении, по сюжету, друга Белинского с аналогичной судьбой:
Поэт умолк. А через день
Скончался он. Друзья сложились
И над усопшим согласились
Поставить памятник, но лень
Исполнить помешала вскоре
Благое дело, а потом
Могила заросла кругом:
Не сыщешь… Не велико горе!
Живой печется о живом,
А мертвый спи глубоким сном…
Добролюбов спорил с созданной Некрасовым поэтической легендой о бессилии «учеников», призывая их продолжить дело «Учителя». Такая инициатива выглядела вполне закономерной в контексте кружковой атмосферы конца 1850-х. На 1857 год приходится нереализованный замысел Некрасова и Тургенева издать сборник памяти Белинского, а с 1859-го начался выход первого собрания сочинений критика. В это же время библиограф Петр Александрович Ефремов по поручению Некрасова отыскал на петербургском Волковом кладбище затерянную могилу Белинского{299} (через два года рядом с ним похоронят Добролюбова).
Таким образом, воспоминания Антоновича малодостоверны. Факты свидетельствуют, что специального обеда памяти Белинского 6 июня 1858 года не было, а тост, разумеется, мог быть произнесен. Версия же, согласно которой стихотворение Добролюбова было разослано участникам обеда и вызвало скандал, документально пока не подтверждается и вряд ли когда-либо подтвердится.
Здесь, однако, возникает вопрос, как в таком случае объяснить утверждение Антоновича, что он слышал эту историю от Некрасова. Можно предположить следующее. В сентябре 1858 года в «Современнике» появилось шесть стихотворений Добролюбова, отобранных для публикации лично Некрасовым. Вероятно, поэт прочел в тетради Добролюбова стихотворение о Белинском и обсудил его с автором (повторим, никаких сведений об отправке текста Некрасову и Тургеневу не существует). После смерти Добролюбова тетради его стихов вновь на некоторое время оказались в распоряжении Некрасова, который мог позже рассказать Антоновичу об обстоятельствах появления этого стихотворения.
Так яркая эпоха «Современника» 1850-х годов обрастала легендами и домыслами. Далее мы расскажем о еще одной нашумевшей истории — о разрыве Тургенева с Некрасовым из-за Добролюбова. Но вначале необходимо остановиться на расхождениях журнала с Герценом.
«Новые люди» против «лишних»
Пока роман Чернышевского «Что делать?» входил в обязательную школьную программу, все хорошо помнили, кто такие «новые люди». Подзаголовок романа «Из рассказов о новых людях» подразумевал, что Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, Мерцалов и другие — это возникшее, наконец, поколение, которое строит свою жизнь на единственно разумных принципах. Они любят, ухаживают, заключают браки, трудятся и отдыхают не так, как было принято веками. Мало кто при этом задумывается, что мифология новых людей напрямую связана с фигурой Добролюбова. Во-первых, его биография стала для Чернышевского материалом для романа (о чем речь впереди); во-вторых, писатель опирался на статьи критика, который первым в России стал писать о «новых людях» как о реальном явлении. Эти статьи привлекли к Добролюбову демократически настроенную молодежь и вызвали резкое негодование «людей сороковых годов» — того поколения, с которым, собственно, и вел борьбу критик.
Добролюбов придумал «новых людей» в 1859-м в статье «Литературные мелочи прошлого года». Критик обрисовал эволюцию социально-политических идеалов от поколения «отцов» — людей 1840-х годов — до поколения «детей», вышедших на сцену в конце 1850-х. Под «отцами» подразумевались друзья и соратники Белинского, среди которых Добролюбов делал исключение для политических эмигрантов Герцена и Огарева, упоминание которых в подцензурной печати было невозможно. Идеалы «людей сороковых годов», с точки зрения Добролюбова, уже явно недостаточны и не могут быть положены в основу дальнейшего развития России: это «зады», а нужно идти вперед, ставя более конкретные и серьезные политические задачи, с чем может справиться только новое поколение:
«…другой общественный тип, тип людей реальных, с крепкими нервами и здоровым воображением. Благодаря трудам прошедшего поколения принцип достался этим людям уже не с таким трудом, как их предшественникам, и потому они не столь исключительно привязали себя к нему, имея возможность и силы поверять его и соразмерять с жизнью. Осмотревшись вокруг себя, они вместо всех туманных абстракций и призраков прошедших поколений увидели в мире только человека, настоящего человека, состоящего из плоти и крови, с его действительными, а не фантастическими отношениями ко всему внешнему миру. Они в самом деле стали мельче, если хотите, и потеряли ту стремительную страстность, которою отличалось прошлое поколение; но зато они гораздо тверже и жизненнее. Не говорим о фанатиках, которые всегда были и будут как исключение; но в общей своей массе молодые люди нынешнего поколения отличаются спокойствием и тихою твердостью. Это происходит в них прежде всего, разумеется, оттого, что нервы еще не успели расстроиться. Но есть и другая причина: они спустились из безграничных сфер абсолютной мысли и стали в ближайшее соприкосновение с действительной жизнью»{300}.
