Желанием облагородить историю царствования Романовых, смягчить впечатление потомков о том трагическом, ошибочном, несуразном, что сопровождало их правление, объясняется снисходительно-умиротворяющая интонация, свойственная некоторым историческим работам на эти темы. Угол зрения, ракурс, под которым рассматриваются этапные события, решения и поступки сильных мира, выстраивает в представлениях читателя позитивный взгляд на прошлое, каким бы оно ни было на самом деле. Далеко не многим мыслителям удавалось называть вещи своими именами, справедливо оценивать прошлое и его творцов, как об этом сказано у Н. И. Костомарова: «Несмотря на превосходные качества этого государя, как человека, он был неспособен к управлению… Для этих целей не мог ничего вымыслить иного, как только положиться во всем на механизм приказного управления… Он всегда был под влиянием то тех, то других; но безукоризненно честных людей около него было мало, а просвещенных и дальновидных еще менее. И оттого царствование его представляет в истории печальный пример, когда под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже»[7].

Жесткий приговор, вынесенный Костомаровым итогам царствования Алексея Михайловича, тем не менее не выходит за рамки «охранительности», свойственной исторической науке имперского времени, не идет далее известной формулы «хороший царь, плохие помощники». Между тем сопоставление отстоящих друг от друга всего на четверть века царствований Алексея Михайловича и Петра Алексеевича обнажает сущность того, что может при прочих равных условиях привнести в государственную жизнь личность монарха, наделенная необходимыми лидерскими качествами.

Тем не менее суждения и взгляды столпов науки XIX века на то, каким был русский царь Алексей Михайлович, какой след он оставил в национальной истории, глубоко укоренились в отечественной историографии. Все последующие работы советского и постсоветского периода лежат в фарватере уже сложившейся концепции, несмотря на ее незавершенность. Историкам действительно трудно написать полноценную правдивую картину царствования Алексея Михайловича, в которой немало такого, что и теперь болезненно отзывается в русском национальном самосознании. Тем не менее необходимо познавать, восполнять историческую правду об обстоятельствах устроения государственной жизни во всей возможной полноте. Актуальность этому придает известная цикличность, диалектическая закономерность, открывающая повторяемость явлений и событий прошлого, дающих о себе знать в событиях современности. Да только ли это? Имеется немало другого такого, что необходимо современной личности в самопознании и самосовершенствовании, для понимания того, почему мы, русские, именно такие, а не какие-либо другие…

Даже признавая пассивность и неспособность Алексея Михайловича, историки прошлого особенно не преуспели в том, чтобы находить, открывать, выводить из тени тех исторических деятелей, кто реально вершил дела, укреплял государство, обеспечивал его выживание под ударами драматических обстоятельств внешнего и внутреннего порядка. Для тех, кто на себе выносил бремя борьбы и тревог, поражений и лишений, едва находилось несколько строк. О них говорилось скороговоркой, вскользь. Между тем вдумчивый, беспристрастный анализ открывает много такого, что позволяет говорить: не благодаря тому, что во главе Руси оказалась такая личность, как Алексей Михайлович, а, скорее, вопреки этому государству удалось выстоять, сохранить себя для будущего. Только преданное, беззаветное, жертвенное служение людей, личностей, находившихся в нужное время в нужном месте, спасало положение.

Самодержец Алексей Михайлович — одна из противоречивых фигур российской истории и оттого с трудом поддается осмыслению во всей своей полноте. Царственное, державное в нем уживалось с низменными проявлениями натуры, отнести которые возможно лишь к самому мелкому, обыденному, если не сказать, глупому. В том, как он жил и правил, проявляются признаки «от великого до смешного». Многое не укладывается в прокрустово ложе стереотипов, присущих жизнеописаниям самодержцев разных эпох. Приписываемая ему житейская формула «делу время, потехе час» как нельзя лучше проясняет картину его жизни, в которой важные государственные дела на равных уживались с не стоящими даже упоминания пустяками. В ту пору на Руси ходила такая притча: «Думного дьяка спросили — умен ли царь Берендей? Думный дьяк ответил: царь Берендей очень добрый человек».

Патриарх Филарет (1553–1633), проложивший дорогу династическому правлению Романовых, — знаковая фигура своей эпохи, отец и дед двух русских царей, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. В 1601 году он, в миру Федор Никитич Романов, под давлением царя Бориса Годунова вынужден был принять монашеский сан под именем Филарет и оказался в северной ссылке. В годы польской интервенции едва не стал разменной фигурой в соперничестве самозваных ставленников за русский престол, а когда представилась возможность, возглавил силы сопротивления польским интервентам. Отправившись в 1610 году с Великим посольством на переговоры в Польшу, подвергся аресту, оказался в заложниках. Восемь лет провел в польском плену, сохраняя непреклонность в вере, проявляя лучшие черты национального характера. Его возвращение в Москву в 1619 году, ставшее результатом обмена пленными в ходе послевоенного урегулирования, было по-особому торжественным и трогательным. У стен Кремля его встретил сын Михаил, к тому времени уже пять лет царствующий на русском троне. Отец и сын, обняв друг друга, долго простояли в молчании…

Тогда Филарет подтвердил на церковном соборе свой патриарший сан, а Земским собором был провозглашен еще и «великим государем» при живом царе. Тем самым в Филарете ненадолго воплотилась византийская идея единения светской и церковной власти в одном лице. Подобно первым константинопольским властителям, Филарет де-факто правил государством и церковью до своей кончины. Все это время царь Михаил оставался в тени своего отца, к тому же его здоровье оставляло желать лучшего.

Возвращение из польского плена Филарета сыграло важную роль в консолидации общества, все еще пребывающего в состоянии растерянности, не находящего в себе сил сосредоточиться на целенаправленном пути развития. Наследие Смуты давало о себе знать в раздорах, местнических спорах элиты в ходе заседаний Боярской думы. Филарет «будучи един во всех лицах», сосредоточив в своих опытных руках власть светскую и церковную, привнес в общество мобилизующее начало. Он видел целью собирание сил, движение в сторону реванша, возмездия за потери, какие в годы Смуты понесла Русь, уступив иноземцам свои исконные территории. Именно он, воплотивший в себе волю и дух, своим примером пробуждал в обществе национальные чаяния, веру в способность преподать урок своим недавним врагам. Его вдохновляющая роль несомненна в том, чтобы предпринять военный поход с целью оттеснить Речь Посполитую подальше от Москвы, освободить смоленско-северские земли. Неудачный ход войны 1632–1634 годов подорвал дух, истощил последние жизненные силы Филарета. Он сошел в могилу восьмидесятилетним в 1633 году.

В ту пору только начиналась жизнь его внука Алексея, родившегося в 1629 году. Патриарх Филарет не мог не оставить следа в детском сознании его потомка. Именно он заложил в душу Алексея вероучительное, церковное начало. Нет сомнения в том, насколько молитвенная атмосфера служб, обрядовость, таинства, церковное пение — все, что сопровождало бесконечные богослужения, впечатляло, проникало в самую глубину души впечатлительного мальчика. Особый след оставили, начиная с двухлетнего возраста, паломнические хождения на богомолье с родителями по подмосковным церквям и монастырям. Эту традицию Алексей Михайлович продолжал и позже, любил не только ближние, но и дальние поездки к святым местам, продолжавшиеся порой несколько недель.

Наследника престола старательно учили, привлекали лучших наставников из тех, что были. Однако и объем знаний, и их познавательное, образовательное качество иначе как скудным не назовешь. Содержание обучения определялось уровнем житейских представлений, основанной на церковных канонах системой ценностей. Судя по тому, чему и как учили юного царевича, создается впечатление, что готовили его не столько к государеву, сколько к церковному служению. Среди предметов обучения, книг, которые были под рукой — по-преимуществу историко-религиозные, богословские тексты. К двенадцати годам библиотека царевича Алексея насчитывала всего 13 томов, в основном церковного содержания. Из светской литературы там было три «Грамматики», «Лексикон», «Космография». Вся направленность обучения царевича носила церковный характер. Его круг чтения составляли псалтыри, часовик, деяния апостолов. «Октоих» — нотная богослужебная книга — была положена в основу обучения музыке.