— За мной!
У выхода из убежища он обернулся и громко крикнул в полумрак:
— Никому не выходить, всем быть здесь!.. Никому не выходить!
Павел бросился, было за ними — с ним еще несколько мужиков, но Орлов оттолкнул их от двери и заорал:
— Назад, всем назад! Никому не выходить — убьют!
Вдвоем с Лехой выскочили из убежища, упали в снег за углом его земляной насыпи. В свете луны видели, как горят палатки, мимо пробегают группы вооруженных людей, а у ворот и возле убежища охраны идет массивная перестрелка: там взрывались гранаты, и чертили небо огненные трассы.
Минут через десять стрельба стала утихать. Александр и Лешка лежали возле убежища, затаившись и пытаясь понять, что им нужно делать; Хорьков пытался куда-то ползти, но Орлов дернул его за штанину обратно, сдавленно крикнув:
— Куда?.. Лежи!
До него уже дошло, что делать ничего не надо: никому ничем не помогут, только сами погибнут. Смотрели, как к их убежищу подошло, потолклось там минут двадцать, а потом куда-то скрылось оцепление численностью до взвода.
Так и лежали бы дальше, таясь от грабителей, но вдруг Александр увидел, как мимо горящей палатки двое чужаков волокут по снегу визжащего и яростно сопротивляющегося подполковника Рабиновича. Сознание Орлова мгновенно пронзила мысль: узнают, где продовольствие — всем крышка!
Не задумываясь об опасности, он быстро достал складной нож и спросил Леху:
— У тебя есть?..
Тот кивнул головой и вынул из ножен финку.
— Давай за мной! — выдохнул сержант и, пригнувшись, побежал за мародерами; Хорьков метнулся вслед за ним.
В одно мгновение они догнали врагов и пустили ножи в ход: не успев даже вскрикнуть, бандиты упали на снег. Освободившийся от их хватки Рабинович неожиданно вскочил, и резво понесся к ограде лагеря; Леха бросился за ним с криком «Стой, дурак!» и не смог бы, наверное, догнать ошалевшего от страха подполковника, но из темноты за оградой лагеря навстречу им ударила автоматная очередь. Оба залегли и поползли за угол убежища подальше от фонтанчиков, взрываемых пулями.
Им здорово повезло: неизвестные стреляли на голос, наугад, потому и не попали; только разглядев лицо Орлова, Рабинович сообразил, что это свои выручили его из беды. Александр скомандовал:
— Всем в убежище!
Захватив оружие, они ринулись туда — и вовремя: в их сторону уже шло несколько чужих солдат, старавшихся разглядеть в темноте, куда били трассеры из-за ограды лагеря.
Лешка хотел сбить преследователей из автомата, но Орлов одернул его:
— Ты что?.. Другие прибегут!
Вместе ввалились в подземелье; бросив оружие под нары, попадали на свои постели.
— Что там? Что там? — спрашивали со всех сторон.
— Потом!.. Тихо всем! — крикнул Александр. — Никто не выходил, все были здесь! Всем понятно?..
Не успел он ответить, как в убежище ввалилось с десяток казаков. Один из них двинул в ухо попавшемуся на пути работяге, дал в потолок короткую очередь из автомата и рявкнул:
— По местам!
Захватчики двинулись между рядами нар, переговариваясь и осматривая пол убежища, а также руки и обувь его жильцов. По их словам всем стало ясно, что ищут неких беглецов.
Спустя минуту один из них крикнул:
— Саенко, не найдем мы тут никого… не разобрать ни хрена, темно!
Тот, кто стрелял в потолок, негодующим тоном ответил:
— Сам бачу!
Потом схватил за грудки пожилого рабочего и спросил:
— Хто щас сюда зашел?
Тот пробормотал, запинаясь от страха:
— Я н-не знаю, я с-спал!..
Саенко отбросил беднягу, громко захохотал и переспросил, мешая русские и украинские слова:
— Это ты спал, когда тут така кутерьма? Хлопцы, вин спал… га-га-га-га! Кажи, коцебук: хтось заходыв?.. Кажи, бо застрелю зараз! — и упер ствол автомата в лоб несчастному.
Не вызывало сомнений, что он и впрямь выстрелит, но еще скорее того допрашиваемый мог сам не выдержать и указать на Александра и Лешку — окружающие уже поглядывали на них. Ситуация сложилась критическая, надо было что-то делать.
У Орлова дрожали руки, он лихорадочно соображал, не зная, как разрешить ситуацию… Лешка потянулся к автомату под нарами. Вдруг дверь в убежище распахнулась и кто-то, ворвавшись в него, закричал:
— Уходим, атаман приказал!.. Давай, живо!
Казаки шумно затопали наружу.
С минуту еще все сидели тихо, боясь пошевельнуться от пережитого ужаса; никто из жильцов убежища не находил слов, чтобы прервать гнетущую тишину. Стрельбы уже нигде не слышалось, шума голосов тоже.
Напряженность разрядил, наконец, Лешка, весело спросивший:
— А где Рабинович-то, в рот ему дышло?..
Сидевшие рядом с ним переглянулись, а из-под нар раздался тоненький жалобный голос:
— Я здесь, понимаете ли, я здесь!.. Не надо только, прошу вас, никакого дышла!
Кто-то засмеялся, за ним другой, и все помещение взорвалось громким хохотом уже всех в нем присутствующих.
Ржали до слез, до кашля — почти до икоты, успокаивая таким неожиданным образом взвинченные до предела нервы. Хохотал даже тот пожилой работяга, которого допрашивали бандиты — шутка ли в деле: живой остался!
Постепенно стали успокаиваться. Вытирали глаза, сморкались, тянулись за водой. Лешка спросил Орлова:
— Ну че, я гляну пойду… че там?
Тот кивнул в ответ и предостерег:
— Оружие не бери, опасно!
Хорьков тоже кивнул и вышмыгнул на улицу. Через минуту появился и сказал:
— Все, ушли они, можно выходить!
Александр посмотрел на часы, на них было начало шестого.
Светать стало лишь в семь утра, а до того времени по лагерю бродили и бродили растерянные люди. К рассвету выяснился масштаб потерь: перебита большая часть роты охраны, ранены шестеро рабочих; сожжены все палатки, исчезли продукты из палаточных столовых. В живых не осталось ни одного офицера-строевика: все они жили в убежище охраны, и были убиты в бою с захватчиками; теперь некому стало организовать людей, и отдать какие бы то ни было распоряжения, в которых пострадавшие очень нуждались сейчас.
Какой командир мог быть из Рабиновича?.. Такой же, как пуля из отходов пищеварения. Но организатор нашелся! Им стал пронырливый Леха, успевший еще затемно обежать весь лагерь: где-то он строго пресекал волнения в народе и приказывал готовиться к скорой эвакуации, где-то собирал разбросанные по снегу оружие и продукты, оставленные не заметившими их грабителями. Хорьков мгновенно сколотил вокруг себя группу из двух десятков добровольных помощников и подгонял их таинственной фразой, сакраментальный смысл которой был понятен только ему самому, но оказывавшей немедленное магическое воздействие на любого:
— Давай-давай, быстрее… щас командир придет!
Никто не знал, что это за командир, только страстное желание напуганных ужасным происшествием людей, чтобы и впрямь сейчас кто-то пришел, возглавил их деятельность и наполнил ее смыслом, полностью совпадало с надеждой на это, поселяемой в их душах Лехиными обещаниями.
Когда все, что можно было собрать, собрали и перетащили к пятому убежищу, Лешка подогнал туда свою машину, и приказал грузить в нее скарб. Сам соскочил вниз, нашел Орлова и сказал ему на ухо:
— Оружие и шмутки сюда приволок. Давай, думай, что дальше делать будем: начальника ни одного нет, все убиты!
Александр не отвечал, тогда Хорьков сам подсказал ему:
— Надо уходить отсюда: подвоза пищи теперь не будет, люди с голода перемрут.
Заметив, что Орлов не решается принять управление остатками лагеря, перестал шептать, взял его за рукав и уже твердо сказал, глядя лицо в лицо:
— Сашка, бери командование на себя! Не кисни, братан, принимай команду — народ поддержит. Так надо, Саша… так надо. Уводи людей!
Наконец Орлов превозмог себя. Встал, оправил одежду, повесил на плечо добытый в бою автомат и громко сказал:
— Всем сюда!.. Слушай мою команду: строиться на плацу!
Жильцы убежища стали неуверенно подниматься с нар, одеваться. Лешка прибавил им движения, заорав во всю глотку:
