Лопаты в котельной нашлись… и лом нашелся, и ведра, и носилки, а вот кирки нигде не было. Кирка пришлась бы куда лучше, да что ж поделать! Сложили в рюкзачок пищевой припас, отдали Муське распоряжения по хозяйству. После перекура «на дорожку» разобрали инструменты и свои автоматы: мало ли кто встретится!.. Вздохнув и неожиданно для самих себя перекрестившись, пошли.
В этот раз до стрелки шли недолго — минут пятнадцать. Земля уже высохла, грязи сверху насыпи не было, зато по обе стороны от нее рябились легким ветром огромные запруды из талого снега. Смыкавшиеся друг с другом на огромном пространстве, они являли собой одно бескрайнее озеро с большими и малыми островками суши посреди воды. Половодье занимало всю округу, нигде не было ни одной живой души. Муха, и та не пролетала!
Лешка по пути бормотал и нес, как всегда, всякую чушь:
— Щас, наверное, рыбы везде невпроворот. Половить, что ли?..
Александр серьезно отвечал:
— Не выйдет, она без воздуха передохла вся: сплошной лед стоит на несколько метров, только сверху вода… еще не скоро растает. Хотя, ты знаешь, мороженый карась или карп оттаивает и снова плавает без всякого ущерба! Может, и оживет какая-то рыбка, а нет, так с юга по Волге и Оке сюда приплывет.
Павел спросил:
— Здесь какая река?
— Так сама Ока и есть! Отсюда что-то не видно ее — она дальше идет на восток и уже в Нижнем Новгороде впадает в Волгу. Там красивый большой разлив с плесами и затоном, я его видел.
Подошли к стрелке — за ней лежали два трупа, виденные еще зимой. Бывшие когда-то белыми, овчинные полушубки на них скукожились, почернели… тела превратились в темную бесформенную массу, из которой торчали конечности и едва угадывалась головы. У одного руки раскинуты, у другого прижаты к телу; оба наполовину вросли в землю вместе с валенками. Рядом с ними из засохшей грязи виднелись части заржавевших автоматов — в метель их не заметили.
— А они несильно воняют! — невпопад ляпнул Хорьков.
— Подожди-и… это еще вымерзшие в воздухе микробы хорошо не размножились; еще как завоняют! — отозвался Александр. — Павел, узнаешь кого?..
— Нет.
Леха отсоединил от брошенного оружия рожки с патронами, очистил от земли, сунул в карман. Орлов не удержался:
— Господи! Тебе-то они зачем?.. Это же другой калибр!
— А так просто, пригодятся… Паше вон подойдут!
— Ну, ему и отдай! Че себе-то заныкал?
— Да пусть берет!.. Мне че, жалко, что ли?
— Вот Плюшкин, право слово! — вслух сказал Александр, и про себя отметил: — Молодец… хозяйственный! Хороший прапорщик мог из него получиться: всех генералов по миру пустил бы!
В здании сортировки насчитали двенадцать трупов с обеих сторон, стащили их вместе. Лешка шебутился в помещении, а Орлов и Галстян стояли перед погибшими молча, обнажив голову: каждый узнал кого-то из своих.
Вышли потом на улицу, закурили. Появился Хорьков, весело поведал:
— Я все «стволы» в угол сгреб!.. В карманах пошарил, гранаты забрал.
Александра немного покоробило от его слова «пошарил», но он все же похвалил «трофейщика»:
— Давай, давай, Леша — может еще пригодиться вся эта «лабудень»!
На самом вокзале промаялись уже до вечера. Со всех этажей и снизу, из подвала сволокли к выходу из здания чуть не сотню тел, которые заняли собой весь первый этаж. Леха обыскивал одежду убитых, собирал по кучкам боеприпасы и все ценное. Восклицал иногда:
— Во, кольцо золотое!.. Берем, пригодится. — Ха!.. Сашка, я компас нашел. Гли-ка: вон там север!
Неутомимо носился по залу, мимоходом спрашивал у Орлова:
— Шмутье куда? Оно провоняло все!.. — А документы?..
— Не бери ничего, все зароем: живые теперь не вспомнят мертвых.
После всех трудов долго сидели на улице, отдыхая; про обед и забыли. Пропотели насквозь, от усталости тряслись поджилки: давно так не «пахали»!.. Солнце уже клонилось к востоку; стало понемногу смеркаться, потянуло холодом.
— Пошли, хватит на сегодня, — сказал Александр, — завтра ямы копать начнем. Инструмент надо здесь оставить, потом все вместе заберем.
Когда дошли до бункера, сразу пошли к оврагу и наскоро обмылись: питьевую воду теперь тщательно берегли. Когда стал сходить снег, с ней возникли немалые проблемы; приходилось набирать талую из ближних водоемов и немедленно кипятить. Другой воды не было.
В каптерке перекурили, дали Мусе «наградную» порцию рыбки за образцовое несение службы, перехватили по кусочку сами и попадали спать.
Наутро все тело ломило от тяжелой работы, но наскоро собрались и снова пошли на вокзал. Место для могилы определили на пустыре за вокзалом — здесь было повыше и посуше, чем где-то еще. Чтобы не закапываться глубоко, границы ямы разнесли пошире: на десять раз по длине лопаты вдоль и на три поперек. Перед работой с полчаса курили и набирались решимости; сидели бы, наверное еще, да солнце уже пригревало и заставляло делать дело. Наконец встали и начали копать.
Земля оказалась на удивление мягкой, лишь кое-где требовался лом — им орудовал Лешка. Рыли на полтора метра; глубже лежала такая плотная глина, что лучше было в нее не соваться: все руки отмотает! Кроме того, под ногами стало влажно, так что пошли в длину. Копали молча, изредка перебрасываясь парой слов; к двум часам пополудни, с шестью перекурами отрыли едва половину намеченного.
Опять не обедали. Устали настолько, что задыхались; подкашивались ноги, дрожали руки, пот пер нескончаемо. Когда уселись на седьмой перекур, Александр сказал:
— Все, хорош! Пойдем домой: отдыхать надо, а то сами в эту яму уляжемся.
Павлик поддакнул, Леха рассмеялся:
— Э-эх, слабаки! Интеллигенты… мать вашу в дым!
Ему, выросшему в деревне и привычному к физическому труду, и невдомек было, что люди могут так уставать. У него даже мозолей на руках не было! Вернее, они были — набитые еще в детстве и не способные исчезнуть уже никогда, чем только облегчали работу. Зато Орлов и Галстян подносили ладони к лицу, разглядывали лопнувшие волдыри; дули на них, безуспешно пытаясь затушить жжение, подобное пылающему огню.
— Ну ее на фиг, потом дороем!.. — ругнулся Александр и махнул рукой. — Пошли!
Инструменты снова сложили в здании вокзала и поскорее двинулись домой, подальше от уже настоявшегося там тяжелого смрада. Хотя в воздухе было еще мало микробов, выдуваемых ветром из подземелий, но размножиться им — дело плевое! Кроме этого, изнутри мертвых тел вовсю «работали» оттаявшие теперь бактерии кишечного тракта; надо было поскорее заканчивать похоронную работу.
Снова пойти к вокзалу смогли только через день, когда Павел и Александр пришли в чувство от непомерной усталости и мозольной боли — мазей для лечения рук не было, поэтому обрабатывали их местно слабым раствором спирта. Подходящих рукавиц в складе не нашли, а их большие и толстые зимние не годились для работы с лопатой… зато отыскались какие-то детские гольфы, как раз подходившие к рукам — ими и воспользовались.
В этот раз работалось на удивление легко: организмы «интеллигентов» понемногу адаптировались к нагрузке. После полудня закончили рытье могилы и стали перетаскивать в нее останки убитых; менялись по схеме «третий — лишний»: пока двое шли с носилками, один отдыхал.
И наплевались, и наблевались от вони досыта — какой тут обед! Но до вечера уложили на дно ямы первый ряд будущего штабеля из мертвых тел. Во время перекура Орлов еще раз спросил Павла:
— Узнал кого?
Тот молча кивнул.
— Я тоже некоторых узнал. Пусть земля им будет пухом!..
Лешка в это время без устали носился в здание вокзала и обратно, похваляясь какими-то случайными находками. — Ну, этот навсегда «барахольщик», — молча усмехался Орлов. — Вот уж бесова душа — покою ей нет!
На следующий день до вечера носили в яму оставшиеся трупы, пока не закончили — от тел до края ямы оставалось еще полметра. Вполне достаточно: раскопать некому, а скорого появления собак и волков в округе не предвиделось.
