Они схлестнулись взглядами. Яростно. Жестко. Открыто ненавидя друг друга. Лене вдруг стало все равно, что сделает эта немка, и куда ее отправят по желанию той. Но тут кашлянул Войтек, явно показывая, что ей лучше уступить, выдохнула ее имя перепуганная Катерина, и Лена подавила приступ злости.
Это сущее безумие дразнить немку. Разве не поняла это она за год оккупации? Самое действенное для нее сейчас — притвориться, что она покоряется. А дальше она что-нибудь придумает.
— Вот и умница, — похвалила Лену Биргит, когда та сделала шаг назад и опустила голову. — Правило второе. Покорность — залог вашего счастливого нахождения в Розенбурге.
Больше Лену уже не восхищала красота ни окружающего парка, через аллеи которого молоденькая рыжеволосая горничная Урсула вела новеньких, ни голубого озера с кристально чистой водой, ни горных вершин вдалеке за озером. Теперь она ясно понимала, что вся эта красота — сплошная обманка.
Вода была приятно прохладной. Ни Янина, ни Катерина не умели плавать, а вот Лена с удовольствием направилась подальше от берега, разводя с усилием руками воду. Выходить из озера совсем не хотелось. Лена перевернулась на спину и закрыла глаза, раскинув руки крестом. Можно было на какое-то мгновение притвориться, что она не в Германии, а дома, плавает в Немиге, наслаждаясь лучами летнего солнца, ласкающего нежно лицо. Но уже через считанные минуты стала волноваться немка на берегу и кричать, требуя ее возвращения.
— У нас у всех одинаковые форменные платья, — рассказывала Урсула, доставая одежду из узла, принесенного с собой к озеру и протягивая каждой из девушек. Лена переводила, с трудом порой разбирая слова из-за особенности местного произношения. — В замке вы должны обязательно покрывать голову косынкой. Госпожа баронесса не любит, когда прислуга простоволоса.
— Госпожа баронесса? — переспросила Лена, рассчитывая, что молоденькая немка отбросит страх перед новенькими работницами и разговорится.
— Баронесса фон Ренбек. Она хозяйка здесь. Вернее, хозяин — барон фон Ренбек, но его сейчас нет, поэтому она хозяйка, — путано объяснила Урсула и прикусила губу, боясь, что сказала лишнего.
— Я думала, это фрау Биргит хозяйка Розенбурга, — сказала Лена, и Урсула прыснула, покачав головой.
— Фрау Биргит? Нет же! Она, конечно, и в дальнем родстве с баронессой, но она тут только по хозяйству главная. Говорят, что ее баронесса привезла с собой, как замуж вышла за барона. И мальчики у фрау Биргит туточки народились. И Руди, и Клаус… Клаус сейчас на фронте. Потому фрау Биргит и злится часто. Боится за него.
Всего два слова — «на фронте», а Лизу словно ледяной водой окатило. Значит, сын этой фрау сейчас в ее стране и убивает ее соотечественников. А они должны слушаться во всем эту немку и не сметь даже рта открыть…
— Поскорее! — вдруг стала торопить девушек Урсула, испугавшись, что слишком разговорилась с ними. Или просто заметила, как изменилась в лице Лена недавно.
Платья были сине-серыми из плотного хлопка. К ним полагались белый передник и косынка, завязывавшаяся на затылке. Кроме этого, Урсула раздала каждой из девушек лоскуток ткани с крупными белыми буквами «OST».
— Я бы пришила, но фрау Биргит сказала, что в доме вы никогда и ни при каких условиях не должны носить этот знак. Баронессе это точно не понравится. Поэтому вот вам булавка. Когда вас пошлют в город, вы должны прикрепить этот знак вот сюда, — немка сначала хотела показать на Лене место для отличительного знака, но потом передумала ее касаться и показала на своей груди. — Без знака вам нельзя быть. Иначе арестуют.
— Как евреев у нас в Минске метили, — проговорила Катерина, догадавшись без перевода, о чем идет речь. — Тольки у них жолты быв… Як скотину колхозную пометили, ей Богу. Скотина мы и есть. И шоб не спутали с людинами, знак нам.
— Раз треба, то треба, — отозвалась Янина и первой взяла лоскуток у Урсулы. Опустила в карман передника. Ей было проще — она рассталась со своей свободой еще на родине, когда приняла решение идти в услужение к немцам.
Первое, что увидели девушки, когда построились на задней площадке дома у хозяйственных построек — это железную бочку, в которой Войтек сжигал их вещи. Урсула подавала ему одежду, в которой они приехали в Германию, и она отправлялась в пожирающий их огонь. Лена вытерпела, когда поляк отправил в бочку ее платье и пальто, швырнул туфли. Но когда в руках у Войтека оказалась сумочка, в которой она бережно все эти хранила то, что осталось от прежней жизни, нервы не выдержали.
Ей казалось, что поляк пожалеет ее. Недаром же так посмотрел в ее глаза и еле заметно кивнул, когда они оставили Ленину сумочку и узел Янины на площадке, уходя к озеру. Но нет, вот она в руках Войтека. Мгновение, и она скрылась в яростном жерле огня.
— Сволочь! Немецкий лизоблюд! Дрянь польская! — сорвалась Лена в крик, который прервался ладонью Катерины, с силой прижатой к губам. Второй рукой сильная подруга захватила плечи Лены в крепкой хватке, что та могла только дергаться бессильно. Войтек отвел в сторону взгляд и продолжил свое дело — теперь в огонь полетел узел Янины. Он не помещался в бочку, и поляку пришлось протолкнуть его палкой. Янина, стоявшая рядом с Леной, все еще сопротивляющейся хватке Катерины, лишь беззвучно заплакала.
Спустя минуту Лена успокоилась, понимая, всю бессмысленность приступа ярости сейчас. Ни к чему тратить свои силы на то, чтобы плакать. Нужно было думать о том, как сбежать из этого проклятого места.
— Умница, — похвалила незаметно для всех подошедшая со стороны дома фрау Биргит. Немка некоторое время помолчала, глядя на огонь, в котором догорали одежда и личные вещи девушек, а потом заговорила. — Я знаю, что это тяжело. Но я не могу рисковать благополучием дома и здоровьем его обитателей. Через месяц вы получите жалование и сможете купить себе других милых сердцу безделушек. А теперь вытрите слезы. Баронесса желает взглянуть на вас.
Замок был внутри не менее роскошен и прекрасен, чем снаружи. Пройдя через узкий темный коридор для прислуги, их маленькая процессия во главе с Биргит попала в анфиладу хозяйских комнат. Катя и Янина, впервые попав в такой богатый дом, не могли удержаться, чтобы не крутить головой по сторонам, разглядывая роспись и лепнину потолков, рисунки шелковых обоев, хрусталь и позолоту светильников.
Лена же шла, не замечая ничего вокруг, словно оглушенная. Только проходя через одну из комнат, она задержалась у столика на резных ножках, стоявшего у распахнутого в парк окна. На лакированной поверхности в серебряных рамках были расставлены черно-белые фотографии, которые и привлекли ее взгляд.
Пилот с закрученными усами стоит у старинного аэроплана. Молодая счастливая пара в свадебных нарядах. Ребенок с ангельским личиком. Мальчик постарше, школьник, обнимающий радостно щенка. Офицер в ненавистной Лене нацисткой форме с красивым и открытым лицом — типичный арийский красавец.
Лена разжала ладонь и посмотрела на голубой лоскут с буквами OST. Она только сейчас поняла, как сильно сжимала его, когда огонь уничтожал последнюю деталь, связывающую ее с мамой.
«OST».
«Остерегайся Советскую… Советскую…» — пыталась по возвращении к дому расшифровать знак Янина, полагая, что это просто аббревиатура. «…Тварь», — подсказала ей грубо и зло Катя, но не стала продолжать, поймав грустный взгляд Лены.
Остерегайся Советскую Тварь.
Пусть они думают, что они покорили ее, отобрав у нее родной дом и близких, уничтожив все, что ей было дорого — от простого кружевного воротничка до ее будущего. Пусть они думают, что превратили ее в вещь, лишив свободы и даже голоса. Когда-нибудь все будет совсем по-другому. Когда-нибудь именно они будут плакать от бессилия, теряя все, что им дорого.
Лена приколола булавкой лоскут к корсажу платья, глядя прямо в глаза немецкого офицера на фотографии. И вскрикнула от боли, когда укололась до крови острой иглой. Это было совсем глупо, но она не смогла удержаться и не коснуться пальцем изображения немца, оставляя на стекле отпечаток. Словно кровавое клеймо.
