— Ты ведь из «бывших», верно? — продолжал Безгойрода. — Все в тебе это выдает — поведение, вид, речь, манера держаться. Не бывает такой русской речи у чистых немцев, не бывает…

Лена только продолжала улыбаться в ответ несмело, не зная, что ответить на это и стараясь не думать о том, что, даже на удивление четко разгадав старательно скрываемую национальность, Безгойрода интуитивно отнес ее к «чужим». Значит, рано или поздно все-таки докопается до правды, которую, согласно поговорке, никак нельзя было утаить. Поэтому Лена только радовалась, когда все чаще и чаще получала поручения по имущественным вопросам, где она работала не с офицерами НКВД, а с представителями Главного трофейного управления, которые в середине июня были откомандированы во Фрайталь.

Впрочем, нужно было признать, что и эта работа не всегда была приятной для Лены. Офицеры управления были бывшими фронтовыми военными, которых перевели из боевых частей. Бывшие инженерно-технические специалисты, они интересовались не только станками, материалами и инструментами паровозно-ремонтных мастерских, описи которых составляли для последующей отправки в СССР, но и самой Леной.

Ей не нравилось это внимание. Как не нравилось, что каждый из этих офицеров пытался подкупить ее отношение к себе — то шоколадом, то сахаром, то дефицитной тушенкой. Несмотря на то, что с продовольствием по-прежнему было плохо, и запасы в доме Егерштрассе были весьма скудными, Лена всегда отказывалась от этих даров. Ей не нравились эти подношения со странным блеском в глазах. Она знала, что некоторые немки вступали в связь с советскими офицерами, да еще и не с одним, чтобы улучшить свое положение и получить возможную защиту и покровительство. И ей было неловко и стыдно за поведение этих офицеров. Слишком ей напоминало это дни оккупации Минска, когда немцы точно также покупали благосклонность русских женщин, если не желали брать силой. А офицеры Красной Армии не должны быть такими!

— Потерпи, скоро они закончат описи, и уедут с тем, что отберут у нас, немцев, — отвечал на ее редкие жалобы о неугодном внимании Пауль. Впрочем, он пошел навстречу ее просьбе встречать после работы у здания администрации и провожать до дома. Хотя они оба понимали, что вряд ли он что-то сможет сделать, реши кто-то из военных добиться своего силой.

— Не отберут, — поправляла его Лена. — Ты не знаешь, как разграбили Союз нацисты. Дочиста. Мы просто забираем возмещение того, что было украдено у нас.

Это было неизменным камнем преткновения в их разговорах. Паулю не нравилось, что на станции Фрайталя почти ежедневно загружались вагоны станками и инструментами с производств разного типа, рогатым скотом, собранным с ближайших хозяйств, и другими товарами и материалами, что подлежало репарации из Германии[201]. Лена же, вспоминая то, как грабили Минск, считала это справедливой ценой за преступления нацистов.

— Не знаю, сколько я смогу еще вынести все это, — тихо призналась она Паулю как-то вечером. Прошло уже две недели, как она приступила к работе в администрации, но они показались ей невероятно длинными. Невыносимо было притворяться перед своими же, но еще больнее было понимать, что другого пути у нее сейчас не было. Она была словно на перепутье дорог, не понимая, куда ей нужно идти.

— Нет ли новостей по поводу Рихарда?

— Увы. Я говорил тебе, что это займет довольно много времени, — ответил Пауль, а потом добавил. — Ты, наверное, слышала, недалеко от Дрездена русские открыли два лагеря. Один для таких, как ты, своих бывших граждан на бывшей железнодорожной станции. Они живут в вагонах и ждут, пока освободится транспорт на Восток, занятый сейчас репарациями.

— В Дрездене почти не осталось зданий, где можно разместить людей, ты же знаешь, — возразила Лена. — Даже сами дрезденцы в большинстве живут в развалинах домов и землянках. Что удивительного тогда в таком размещении?

— Ты как всегда защищаешь своих? Когда же ты признаешь, что я был прав. Тебе нельзя даже думать о возращении в Союз. Что ждет тебя там?

— Мой брат и тетя.

— Сибирь, Лена! Я слышал, что бывшим остработникам запрещено покидать территорию этого лагеря. Ничего тебе это не говорит? А русские офицеры называют между собой таких как ты «немецкими проститутками». И этот лагерь огорожен проволокой. Совсем как другой. В котором размещают бывших солдат и офицеров рейха. Их тоже отправят потом в Сибирь.

— Рано или поздно Безгойрода поймет, что я не та, за кого себя выдаю, — проговорила Лена, понимая, что переубеждать его бесполезно. — Выйти на работу в администрацию было ошибкой. Я больше так не могу, Пауль! Я достаточно окрепла, чтобы сменить работу.

— И куда ты пойдешь? — усмехнулся немец, обхватывая ее тонкое запястье двумя пальцами, чтобы продемонстрировать его тонкость и хрупкость. — Ты настолько сильная, чтобы работать в прачечной госпиталя у немцев, и не можешь быть машинисткой в конторе русских? А что до того офицерья, просто перетерпи. Никто не тронет тебя, если ты не позволишь. А я постараюсь защитить тебя, если кто-то решит причинить тебе вред.

Лена почему-то не чувствовала уверенности в этих словах, потому и не ушло то напряжение, что ощущала всякий раз, думая об этом. И как показало время — недаром.

Пауль прошел лагерь смерти, где ради того, чтобы выжить, ты уступаешь оружию, способному отнять твою жизнь. И выбираешь, что особенно ценно для тебя. Можно ли было винить его за этот страх перед сильным в военной форме, который навсегда остался в подсознании немца?

— И потом, мне сказали, что скоро приедут новые люди. Для исследования каменноугольных заводов и шахт и их оборудования. Возможно, эти офицеры будут совсем другими. И все будет по-другому.

Пауль оказался прав. Все действительно изменилось, когда в администрации Фрайталя появились новые технические специалисты, в задачи которых входил не только осмотр и демонтаж оборудования, но и геологическая разведка местных породных разработок.

Лена по привычке замешкалась, стараясь быть неприметной для новоприбывших среди остального персонала, затеряться за спинами других. Она слышала через распахнутое окно, как подъехал автомобиль, как раздались мужские голоса во дворе, представляясь герру Хоссману, выбежавшему встречать специалистов на крыльцо. Ей хотелось посмотреть на этих офицеров, но ей нужно было время, чтобы совладать с эмоциями. Хорошо хоть, уже не подкатывали слезы радости к глазам, когда она видела военную форму Красной Армии, теперь уже хорошо знакомую.

Первыми зашли два офицера — лейтенант и майор, оба коротко стриженные блондины с типично славянскими круглыми лицами, обветренными и тронутыми легким загаром. Лена, как и остальные немцы, в комнате встала из-за стола, но разглядывать их не стала.

— Господа лейтенант Воробьев и майор Черепанов, — представил герр Хоссман слишком жизнерадостно новоприбывших своим подчиненным и тут же поправился, вспомнив новое обращение «товарищи офицеры» взамен «господ», которых особенно терпеть не мог капитан Безгойрода, незаметно для всех, кроме Лены, появившийся в конторе.

Молодой лейтенант прошел по комнате и вежливо пожал всем руку, задержавшись с легким удивлением и любопытством в глазах возле Лены и второй машинистки конторы. Его старший товарищ обошелся легким снисходительным кивком, а потом чуть отошел в сторону, пропуская в комнату еще одного офицера, который судя по звуку ровных шагов, не особо торопился присоединиться к собравшимся. Войдя, он замер на пороге и обежал цепким взглядом темных глаз из-под околыша фуражки каждого, кто был в комнате, и от тяжести этого взгляда вдруг похолодел теплый июньский воздух в конторе.

Или это Лене всего лишь показалось в эти секунды, когда она изо всех сил боролась с собой, чтобы не выдать свои чувства никому из присутствующих здесь?

Ослепительная радость быстро сменилась шоком, от которого кровь отхлынула от лица, лишая красок, и пошла кругом голова. Пришлось ухватиться пальцами за краешек стола, за которым еще недавно печатала список шахт, подготовленный услужливым герром Хоссманом для новых специалистов.