— Не ради ее состояния, Ритци. Ради тебя. Это разные вещи, мой дорогой, — мягко возразила ему баронесса. — Если бы Адель не была грязной крови…

Внезапно раздались шаги, и на пороге комнаты появился Рихард. Лена не успела отойти от двери и отпрянула испуганно. Он задержался на мгновение возле нее, взглянул на нее сердито, и Лена потупила взгляд виновато, краснея оттого, что была поймана на подслушивании.

— Работайте дальше! — резко бросил Рихард и прошел мимо них дальше по анфиладе комнат. Его дурное настроение не исчезло и за ужином, который прошел в полном молчании. Разлад между хозяевами ощущался едва ли не в воздухе, поэтому и слуги притихли в тот вечер, не переговаривались между собой в кухне, когда сами сели за стол, и поспешно разошлись, закончив домашние дела.

Уходя к себе, Лена задержалась в коридоре, когда распознала в тишине дома отдаленные звуки фортепьяно. От прежнего желания держаться подальше от Рихарда к концу этого дня не осталось и следа. Ей до безумия хотелось пройти по темным коридорам и ступить в музыкальную, но она колебалась. За сегодняшний день Рихард почти не смотрел на нее. А если и взглянул пару раз, то со знакомым ей уже холодом в глазах, и она не понимала причины перемены его отношения к себе.

— Дура, — беззлобно и мягко бросила Лене вслед Катерина, покачав головой, когда она все-таки двинулась прочь от черной лестницы.

— Я всего на минутку, — проговорила Лена в свое оправдание. Ноги сами несли на звуки музыки, она была совершенно бессильна перед этим порывом.

Словно почувствовав ее присутствие рядом, Рихард начал вступление к «Серенаде», и Лена замерла на пороге, волнуясь, сумеет ли он сыграть до финала без огрехов. И обрадовалась, словно получила дорогой подарок, когда ему удалось это сделать. Увечье правой руки не помешало исполнить Шуберта настолько хорошо, что у Лены даже слезы выступили на глазах. Или они появились от эмоций, которые захлестнули ее в этот момент с головой при воспоминании о словах этого романса?

Именно эти чувства заставили ее покинуть свое укрытие в темноте и медленно подойти к нему со спины. Пальцы так и горели от желания коснуться его и ощутить его тело под своей ладонью. Но она замерла, заробев внезапно, когда Рихард вдруг поднял взгляд от клавиш и посмотрел на нее в отражении зеркала над фортепьяно. Его взгляд был суров и напряжен, глаза — настоящие льдинки. В нем все еще плескалась злость и боль, и Лена решила, что он все еще переживает разговор с матерью и воспоминания о той, другой…

Ей захотелось снять эту боль, даже если он страдал не из-за нее, Лены. Чисто инстинктивно потянулась к нему рукой, но Рихард отклонился от ее прикосновения. Схватил бокал с коньяком, стоявшей на фортепьяно, и крутанулся на скамье, чтобы сесть лицом к Лене. И смотреть на нее исподлобья, отпивая то и дело алкоголь.

Наверное, Лене стоило уйти сейчас. Он был не в настроении, и она чувствовала, что его раздражение и злость только растет, словно ее присутствие распаляло их. Но она не могла уйти сейчас. Словно кто-то привязал ее к этому немцу невидимыми нитями. Оттого с тоской подумала, как она будет после его отъезда…

— Скажи мне, Лена, — произнес Рихард после того, как допил коньяк и вернул бокал на место. — Янина знала, что ее отправят домой, если она забеременеет?

Это был странный вопрос. И немного неприличный вопрос по правилам ее воспитания. Лена не могла не покраснеть, когда услышала его. И ничего не сказала в ответ, удивленная началом их беседы. Только кивнула.

— Ты думаешь, у Войтека получится это гораздо лучше, верно? — резко спросил Рихард, глядя прямо ей в лицо своими льдинками-глазами. И, поймав ее недоуменный взгляд, пояснил. — Сделать тебе ребенка, чтобы ты могла вернуться в Россию. И ты права, Лена. У него получится это определенно. Потому что если бы тебе и удалось довести свою игру со мной до конца, то результата у нее все равно не было. Есть особые средства от нежелательной беременности, Лена. Но я не удивлен, что ты не знаешь об этом. До Советов, видимо, еще не дошло такое изобретение, как презерватив. Так что Войтек — это самый верный способ получить ребенка, тут ты не прогадала.

— Я не понимаю, о чем ты…

— Я видел тебя ночью! — снова ударил словами Рихард. Зло и грубо. — И видел, куда ты ходишь украдкой после того, как расстанешься со мной. Будто из одной постели в другую прыгаешь. Самой не мерзко? Значит, все это правда. Русские действительно развратницы и потаскухи.

И тут Лена ударила его. Не задумываясь о последствиях, размахнулась и влепила пощечину по его красивому лицу, да такую, что у самой больно заныла ладонь. Он мог бы перехватить ее руку, но не сделал этого. Спокойно принял этот удар как наказание за свои слова, но потом, когда она хотела развернуться и уйти прочь, задержал за запястье. Правда, не рассчитал силы, и вышло так, что дернул на себя, отчего тело Лены пронзила острая боль в местах, где оставила свои следы резиновая дубинка. Она вскрикнула от боли, и Рихард тут же отпустил ее руку. С лица на какие-то секунды исчезла злость, уступая место беспокойству. И именно это задержало Лену сейчас возле него, когда ее уже не удерживала сильная рука немца, и она могла уйти.

Рихард мог ранить ее словами, но боялся причинить физическую боль. И это удивляло и заставляло поверить, что его злоба вызвана ревностью — странная, но такая приятная мысль.

— Перестань, — произнесла Лена, глядя мужчине в глаза. Пытаясь угадать в их глубине, верно ли она понимает истинную причину его злости. — Я не раз говорила тебе, что между мной и Войтеком нет ничего. И отец ребенка Янины вовсе не он, а один из рабочих Штайлера. Я думаю, он погиб вчера ночью, как и другие знакомые Войтека. И именно поэтому я пошла к нему. Чтобы рассказать о том, что… что случилось.

— Ночью? — переспросил Рихард недоверчиво. — Именно ночью рассказать?

— Ты не веришь мне?

— Меня несколько лет учили не верить русским. Вкладывали в голову, что после евреев это самая лживая нация. И знаешь, довольно сложно не согласиться, когда прежде я уже ловил тебя на обмане, — но все же тон его голоса смягчился. Рихард несмело протянул ладонь и осторожно положил на талию Лены, привлекая ее ближе. — И я уже говорил тебе, что этот поляк действует мне на нервы…

— И совершенно зря.

Она не удержалась. Заметив тень вины в его глазах, протянула руку и провела по его растрепанным волосам, чтобы скользнуть потом по щеке ласковым жестом. Рихард повернул быстро голову и коснулся губами ее ладони. Прямо в центре. У нее от этого прикосновения что-то сладко дрогнуло внутри.

— Я хотел поговорить с тобой. Видел, что ты расстроена. Потому и поднялся к тебе, — объяснил Рихард, снова поднимая на нее взгляд. — Не знаю, что толкнуло к гаражу в тот момент. На окнах жилища Войтека нет штор, и все видно, как на ладони. О, если бы ты знала! И все это время — остаток ночи и весь день — я убеждал себя, что я не имею ни малейшего права что-то требовать от тебя. Ни малейшего. Кто я такой, чтобы требовать? И я убеждал себя, что все, что происходит между тобой и Войтеком, единственно верно. Что так и должно быть.

— Я просто хотела… мне было так больно… он бы понял… — сбивчиво попыталась объяснить Лена и умолкла, когда заметила странное выражение на лице Рихарда. Потянулась к нему тут же, обхватила ладонями его лицо, чтобы он не отдалился от нее снова. Но было поздно. Она поняла это каким-то внутренним чутьем. Словно весы качнулись в другую сторону под гнетом смысла последних слов.

— Да, он бы понял, как тебе больно, — проговорил Рихард. — Потому что у вас одна боль на двоих, верно? Потому что у вас один враг на двоих, — он помолчал, а затем продолжил: — Знаешь, в ту ночь, когда я вез Магду в госпиталь, случилась одна авария. Томми достал одного из наших, и он с трудом сел на поле Штайлера, недалеко от дороги. Он был еще жив, этот молоденький лейтенант, когда я вытащил его из обломков. Он умер у меня на руках. Я думал, что смогу помочь ему, довезу до госпиталя, ведь тут всего несколько километров, но нет…