– Боже, да сколько можно? – пропевает Адель, заходя на кухню. – Ребенок, ты меня с ума сведешь. Мама-мама, мама-мама…

– Не завидуй, – смеюсь, убирая кашу с плиты.

Сестра зажмуривается и зевает, потягиваясь. Усевшись на стул, дуется.

– Просто тетя говорится труднее. А Адель она вообще только к пяти годам выучит. Дал Бог имечко.

– Ну, скажешь тоже. Алиса умная девочка, даже невролог на последнем приеме похвалила. Развивается правильно, – прищуриваюсь. – И вообще, ты почему дома? Разве пар в колледже с утра нет?

– О боже, ты как надзиратель, Тайка. Мне молоко должны выдавать за вредность. Сегодня же день первокурсника, со второй смены учимся. А где наша Мэри Поппинс?

– Яраслава придет через полчаса, – сообщаю.

Найти хорошую няню в Москве задача не из легких. Та, которую отыскала я, в буквальном смысле нарасхват, поэтому пришлось довольствоваться малым – плавающим графиком и почти неподъемной стоимостью за час. Правда приобрела я тоже много: профессионализм, пунктуальность и отличное отношение к самому дорогому, что у меня есть.

Телефон моргает вспышкой, и я проверяю мессенджер.

– Бабушка приезжает, Алиса, – улыбаюсь. – На следующей неделе будет в командировке. Как отличная новость с утра.

Радуюсь сама: за себя и за ничего не понимающую дочь, но тут же вспоминаю про вчерашнюю встречу века.

– Ты какая-то расстроенная, – внимательно замечает Адель.

Я сосредоточенно кормлю Алису, отвлекая игрушкой.

– Вчера с Ваней случайно встретилась, – коротко смотрю на сестру.

– Твою мать! Тая! – кричит она на всю квартиру.

Алиса пугается и отшатывается, испуганно прижимая ладошки к груди. Серо-зеленые глаза бегают растерянно по кухне в поиске опасного источника.

– Тш-ш, тише, моя девочка, – глажу ее по голове и пшикаю на сестру.

– Прости, Эл, – шепотом продолжает Делька: – Надеюсь, ты вдарила этому козлу за меня?

– Никому я не вдарила и вовсе не собираюсь, – закатываю глаза.

Увожу взгляд в тарелку с кашей.

– А надо было, Тая. Ну… хотя бы ты не растеклась при виде него тряпкой?

– А-дель, – повышаю на нее голос.

Сестра вскакивает и упирает руки по бокам.

– Ты снова его простишь, тут и на «Битву экстрасенсов» ходить не надо, – злится она.

– Мне на за что его прощать, – тихо признаюсь. – Невозможно заставить человека любить, даже если сам его любишь.

– А ты любишь? Все еще его любишь? После всего, что мы тут пережили?

Сжав зубы, мягко толкаю еще одну наполненную ложку в ротик дочке, и слабо мотаю головой.

– Нет, – тихо отвечаю. – Я Ваню больше не люблю. Все прошло.

– Ну сла-ава Богу.

Оставив дочку играть с Адель, принимаю душ и по просторному коридору иду в свою спальню, чтобы собраться.

Когда папа оставил наследство, по завещанию поделенное ровно наполовину, мы с Адель решили вложить свои деньги в недвижимость в столице. Мама хотела оспорить волю отца через суд, поэтому ее долю как супруги, я отдала собственной квартирой в родном городе. По-моему, она осталась довольной.

Эти решения были очень важными. С сестрой мы познакомились сразу после смерти отца. До этого даже не представляли о существовании друг друга. Не знаю, родная кровь или сильное желание обрести близкого человека – что-то из этого позволило нам действительно стать сестрами. Самыми настоящими.

Дождавшись Яраславу и попрощавшись у порога с моей Элли, я заезжаю на заправку и по утренним пробкам докатываюсь на первой скорости до работы.

Офис «Формулы строительства» крутой. Мне не нужно пребывать в слепой иллюзии, чтобы понять, что оказаться в таком месте в качестве сотрудника без протекции Макса я бы не смогла. С ним мы познакомились на отдыхе. Я тогда была полностью поглощена завязывающимися отношениями с Ваней, поэтому Янковского не особо отобразила, но мы успели обменяться контактами.

Максим периодически поздравлял с праздниками. Несколько сообщений за год. Не больше. Я вежливо откликалась, благодарила и отвечала ему тем же. Как-то переписка затянулась, он узнал, что я в Москве, и предложил встретиться. Я спросила, не будет ли он против, если мы погуляем в парке с коляской?

Так я обрела хорошего друга и руководителя в одном лице.

В моей жизни, наполненной тоской, сожалениями и мамскими буднями, наконец-то началась светлая полоса, которая, как я понимаю сегодня… закончилась.

Потому что в ультрасовременном, разграниченном стеклянными перегородками помещении, отведенном для отдела дизайна, меня дожидается Соболев.

Мой муж собственной персоной стоит, отвернувшись к окну и разглядывая утреннюю Москву. Одна лишь мысль, что мы ночевали в одном городе, но в разных местах, бьет мне под дых. Больно и безжалостно. Все, от чего я бежала, все равно меня настигло.

Горько усмехаюсь. Хоть что-то у нас с Ваней осталось общее.

Мы оба спим… с Алисами.

Вихрем залетев в свой закуток, роняю сумку на стул и прикрываю полароидную фотографию дочки кейсом для хранения канцелярии. Бросив взгляд на стену, замечаю время.

Десять минут одиннадцатого. Просто прекрасно.

– Доброе утро, – здороваюсь первая с широкой спиной, снова запечатанной в классический пиджак. Сегодня серый, как и чуть помятые брюки.

Ваня оборачивается и резко вскидывает руку, чтобы рассмотреть циферблат на запястье. Затем смотрит на меня и, делая шаг навстречу, строго спрашивает:

– Доброе. Я так понимаю Королевы не опаздывают, Королевы задерживаются?..

– Прошу прощения за опоздание. Я не знала, что ты ждешь.

– Не знала? – приподнимает он брови.

– Нет. У тебя какой-то вопрос ко мне?

Нервно озираюсь. Как назло, никого из коллег еще нет на местах. Звуки наших голосов отражаются от выкрашенных в серый цвет стен и пугающих высотой панорамных окон.

Я думала, что самое ужасное было вчера – встретиться с ним впервые. Нет… Гораздо больнее сейчас, когда наедине. Один на один.

В воздухе ощущается наше общее разочарование, когда Ваня переспрашивает:

– Вопрос? У меня?

– У тебя, – сосредоточенно киваю.

Он отворачивается. На фоне потускневшей враз Москвы высокий образ повзрослевшего за два года Соболева выглядит инородным. Это тоже больно.

Боль, так усердно сначала лелеемая, а затем трусливо спрятанная глубоко в душе, детонирует и своими ошметками ее же ранит.

– Уже нет. Больше никаких вопросов, Тая.

– Ясно, – опускаюсь на стул, ноги подкашиваются.

– Все вопросы к тебе, которые были, исчезли за давностью лет, Тая.

Не шевелясь, я смотрю туда, где спрятана фотография дочки. Понимаю, что не смогу долго скрывать свой драгоценный клад, но и чего ждать… даже не предполагаю.

Мужчина, за которого я выходила замуж, точно был порядочным. Точно не из тех, кто будет унижать женщину или давить на неё с позиции силы.

Есть ли в человеке, который стоит сейчас напротив, тот Иван Соболев? Моя Ваня двухгодичной давности?

Я знаю, что он тоже страдал, знаю, что вел поиски. Я использовала самые разные каналы связи, чтобы убедить его, что этого делать не нужно.

Со мной все в порядке. Я жива и здорова. И я беременна. О последнем, конечно, не говорила. Иначе вряд ли бы что-то Ивана остановило.

– Нет так нет, – сдавленно отвечаю.

До побелевших костяшек вжимаюсь в край стола и наблюдаю, как Ваня снова отдаляется к окну. Смотрю на коротко остриженный затылок и шею, белоснежный воротник рубашки, выглядывающий из-под пиджака.

Московская осень переменчива, в целом, как и все на Земле.

За окном начинает накрапывать дождь. Первые пару секунд моросящий, а после активно бьющийся о закаленное стекло. Я автоматически думаю о том, как бы Яраслава с Алисой ни промокли на прогулке. Простуды нам сейчас точно ни к чему.

– Ты к Янковскому сбежала? – безразлично спрашивает.

Взрываюсь.

– Нет, конечно. Дурак? С ума сошел?

Его лица не видно, но плечи превращаются в камень. Кинув на меня мгновенный обжигающий взгляд, словно говорящий о том, что я не имею права общаться с ним в таком тоне, Ваня снова отворачивается к окну, а я всеми силами давлю непонятно откуда взявшееся желание доказать ему насколько он не прав.