Отворачиваюсь. Дорога в глазах рябит.

Ее совершенно точно не похитили инопланетяне, хотя я и об этом думал.

Когда близкий человек просто так исчезает, думаешь реально обо всем. Гоняешь мысли со скоростью высокоточной ракеты. Я, твою мать, морги первый день обзванивал. Волосы на голове рвал. Потом бухал как не в себя, чтобы чувство вины утопить, но отправил на дно только отношения с мамой. А жена появилась спустя почти два года все с той же королевской осанкой и ногами до ушей.

Ладно хоть живая и здоровая.

Не нравлюсь? Не любит? Смелости не набралась, чтобы поговорить и объяснить по-человечески? Окей. Пусть живет дальше. С Янковским звезды в телескоп разглядывает. Буду объективным, он ей даже больше меня подходит. Они оба как с картинки, породистые, что ли. А я обычный мужик. Приземленный и простой.

Инстинктивно тянусь за сигаретами, но одумываюсь, и снова на грязные брюки смотрю. Не по-пацански это. Надо бы объясниться.

– Собака мордой заляпала, – кошусь в сторону Таи, в сотый раз пытаясь отряхнуться.

Она оживает, черты лица смягчаются. Даже улыбается.

– Ой, это Ириска? – Светлые глаза загораются интересом.

Собака-то ни какой-нибудь муж. О ней узнать поинтереснее, ведь правда?

– Пол-кан.

– Серьезно, Соболев? Переименовал моего лабрадудля?

– Он не твой, – тихо сообщаю.

Тая замирает и в машине снова пахнет натянутостью и напряжением. Морщусь, потому что физически их ощущаю. Дышать нечем. Пожалуй, для людей, недавно решивших развестись, это нормально. Но во рту все равно горько и паршиво.

– Пошли, – зову, выбираясь на улицу.

Неодобрительно глянув на офисный наряд с налетом столичного лоска, иду к багажнику и прихватываю пару белых касок. Одну протягиваю Тае.

– Надень.

– Спасибо, – отвечает, поджимая губы.

– Сумка-то тебе зачем? Оставь.

– Там у меня все чертежи, – хмурится. Не знает, как поступить.

– Строить сейчас тебя все равно никто не попросит. До внутренней отделки здесь еще дохуллиард работ. Я потом подкину, куда скажешь. Где ты остановилась?

Пока она раздумывает, снимаю кожаный баул с плеча и оставляю его на заднем сидении. Обхожу со спины и, схватив за руку, тяну дизайнера проекта в сторону главного здания, которое полностью выстроено.

Ее рука мягкая и теплая. Через ладонь чувствую, как ее хозяйка дрожит. Это дрожь и мне передается, проносясь по телу электрическими разрядами.

– У мамы остановилась? – продолжаю допытываться.

Молчит.

Смотрит по сторонам и мягко выкручивает свою руку, убрав ее в карман. Моя ладонь тут же холодеет.

Обесточен…

– А саму коробку, тоже вы строите? – Тая с интересом озирается, отходя на безопасное расстояние.

– Не шлепнись, – киваю на палку под ногами, отпинывая ее куда подальше. Морщусь, потому что теперь и ботинок грязный. – Чтобы тако-ое построить, нам с Миром пришлось бы квартиры и машины продать. Кредитовать малый и средний бизнес в нашем государстве еще не привыкли.

– Вот как?

– А надо ведь жить по средствам, – поворачиваюсь к Тае, подмигивая.

Ее щеки становятся алыми, но на мой подкол, она никак не отвечает. Хмыкает и отворачивается.

– Так, – вздыхаю, широко расставляя ноги и размещая руки на поясе. – Ну что тут, тип строительства, как ты знаешь, павильонный. Будет пять корпусов. Подготовительная школа, с отдельным крылом для администрации, младшая, средняя и старшая. Плюс… вот там… спортивный комплекс с бассейном и двумя залами.

– С чего планируете начать работы? – по-деловому подключается она, извлекая из кармана телефон.

Зависает в нем, хмурится и просит:

– Можно мне минуту, Вань?

– Отчего же нельзя? Хоть час, – не сводя глаз с пульсирующей венки на шее, выговариваю, а затем, когда Тая отворачивается, пялюсь на ноги.

Веду себя как идиот. Притом со стажем.

Пытаюсь прислушаться к телефонному разговору, но у Таи какой-то магический голос, который так сразу и не разберешь. Вспоминаю, что можно не подслушивать, а подсматривать и снова уставляюсь на стройные ноги.

Подкурив, зажимаю сигарету между пальцев и постукиваю пяткой нетерпеливо. Новоявленный московский дизайнер заканчивает звонок, поворачивается и чуть испуганно смотрит:

– Ты что? Подслушиваешь?

– Пф… Вот еще. Мне ваши разговоры по барабану. Неровно дышишь к Янковскому?

Она оскорбляется, нервно теребит пояс пальто и убирает телефон.

– При чем тут Максим вообще? По-моему, это ты неровно к нему дышишь. Или попросту завидуешь…

Пф…

– Вот еще. Вы, москвичи все время думаете, что мы вам все тут узавидовались, а мы просто живем свою периферийную жизнь и думать про это не думаем, – легко выговариваю.

– Вот и живите, – задирает нос.

Вздыхаю трудно. С ума меня сведет, зараза.

– Пошли к прорабу, – киваю в сторону синих вагончиков на небольшом островке. – За одним разбудим. Девять часов, у них еще конь не валялся. Так до пенсии объект не сдадим, а еще деньги с прибыли потратить хотел.

Двигаясь на расстоянии в пару метров, добираемся до Павла Александровича и следующие два часа проводим в активной работе.

Тая сначала пишет информацию на диктофон, а потом мы возвращаемся к машине, чтобы забрать ее чертежи. Смотрит на меня победно, типа: я же говорила?

Игнорирую, сколько есть сил.

Она намеренно двигается чуть поодаль, всячески указывает мне на выстроенную между нами дистанцию. Я внутренне себя одергиваю, чтобы не оберегать. С ней как-то всегда это по наитию. Будто естественно получается.

Долго проводим измерения и фиксируем недостающие габариты. Что-то договариваемся поменять, что-то оставить. В работе Тая мне… неожиданно нравится. Живая, участливая, неравнодушная. Не фыркает и не закатывает глаза при указании на ее же ошибки, но четко отстаивает свою точку зрения, когда мы касаемся спорных моментов.

Я довольно быстро с ней соглашаюсь. Не хочется давить авторитетом, да и проект подписывается каждым вторым сотрудником администрации. Вплоть до уборщицы, блин. Реально! Замахаешься пересогласовывать.

На часах уже за полдень, когда мы уставшие выбираемся из пыльного бетонного плена.

– Ну все ребятки, я пойду, – весело проговаривает прораб, размахивая каской. – Война войной, а обед по расписанию.

Отвлекаюсь на то, чтобы пожать ему руку, когда слышу треск чуть позади и резкий вскрик.

Да твою мать!

– Ну, осторожнее надо быть, – выговаривает Павел Александрович с сожалением. Затылок потирает.

Развернувшись, качаю головой.

– Шлепнулась все-таки?

Смотрю вниз, пока Тая всхлипывает и через сапог поглаживает правую лодыжку. Ступеньку не заметила.

– Только попробуй сказать еще хоть слово, – цедит она, поднимая затуманенные глаза.

Жалко ее становится.

– Не буду, – обещаю, наклоняясь.

– Не надо, – робко просит, пока подхватываю ее на руки. – Я тяжелая.

– Нормальная, – прижимаю теплое тело к груди, на секунду прикрывая глаза.

Этот день будто намеренно решил выжать из меня все соки. А я и так высохший. До дна.

Реально не дышу, пока тащу до «Рэнжа». Она сопит, всячески отодвигается. Не Янковский, понятно.

Посадив ее на капот, под редкие всхлипы аккуратно веду по лодыжке и пальцами сжимаю собачку на замке. Тая вздрагивает от боли, когда стягиваю сапог. С трудом, потому что ногу прилично раздуло.

– Сильно больно? – спрашиваю, на хера-то раздумывая чулки это или колготки?

Поморгав, скидываю в пропасть эту абсолютно ненужную дилемму. Концентрирую все внимание на распухшей ноге.

– Больно, – вскрикивает Тая от легкого прикосновения. – Не трогай. Пожалуйста. Почему я такая невезучая?..

Неловко пытается отстраниться.

Но эту машину смерти уже не остановить…

Прихватываю ногу под коленкой и, нежно поглаживая, исследую кость. Это я так себе говорю. Сам же хаотично вожу рукой по тонкому капрону, уходящему под серую юбку. Замечаю кружево.

Чулки… Да е-мое! Молока мне три пакета за вредность. Напрягаюсь.