— Там сейчас неспокойно, — пожал плачами врач. — Дикий народ с гор юго-востока, именуемый гутии, стал часто приходить и грабить благословенные земли Двуречья. Мой родной Ур и древний Урук, и славный Лагаш пока отбивают их атаки, но вся страна постепенно приходит в запустение...
Он вновь меланхолически продекламировал:
Страна в руках жестоких врагов.
Боги увезены в плен.
Население отягчено повинностями и налогами.
Каналы и арыки запущены.
Тигр перестал быть судоходным.
Поля не орошаются.
Поля не дают урожая.**
Бхулак сделал изумлённо-скорбное лицо, приличествующее словам собеседника, хотя историю с гутиями он знал, по всей видимости, гораздо лучше, чем тот.
— Я человек мирный, — грустно вздохнув, продолжал Даму. — Слыхал я, что здесь, а Пятиградье, жизнь весела и легка, ну и пришёл сюда...
— Что же, обрёл ты здесь искомое? — спросил Бхулак.
— Нет, — ещё более помрачнев, коротко ответил шумер. — Могу ли я спросить и твоё уважаемое имя? — поинтересовался он в свою очередь.
— Меня зовут Шипад, — перевёл Бхулак своё имя на шумерский. — Я ищу здесь человека по имени Лот.
Даму поглядел на него с интересом.
— Намедни я продал досточтимому Лоту снадобье для излечения хвори его достойной супруги, — сказал он.
— Тогда расскажи мне, как найти его — у меня к нему важные вести.
— Я и сам отведу тебя, почтенный Шипад, — ответил врач, оживившись. — Идём же скорее.
— Ты очень услужлив к незнакомцу, — заметил Бхулак, когда они пробирались по узким улочкам под равнодушными, настороженными, а порой и враждебными взглядами горожан.
— Признаюсь, мне любопытно будет узнать новости из этого дома после вчерашнего происшествия, — отвечал Даму. — То, про которое говорила безумная женщина у храма? — уточнил Бхулак.
Шумер на ходу кивнул, и, помолчав, потом заговорил с мрачной интонацией:
— Надо бы тебе знать, почтенный Шипад, что жители этого города — как, впрочем, и других в этой местности, исключая, может быть, Сигора — почему-то решили, что их Пятиградье — это богами возлюбленное сердце мира. Что они живут лучше и правильнее остальных людей, а все должны следовать их обычаям и укладу.
Бхулак слушал словоохотливого спутника с возрастающим интересом: Поводырь прислал его сюда с конкретным делом, вложив в сознание всю нужную информацию, однако этих подробностей она не содержала. Видимо, небесный наставник счёл такие сведения бесполезными для миссии.
— Как мне рассказывали местные старики, особенно привержено этому заблуждению поколение, родившееся после Войны царей, но к ним примкнули и многие более старшие горожане, — продолжал между тем шумер. — После победы, которая принесла Пятиградью обильную добычу и многих рабов, все торговцы и прочие почтенные люди из разных стран стремятся прийти в долину Сиддим. Но здешний народ делается всё более ленивым и злонравным. Молодежь не помнит скудных довоенных времен и думает, что сегодняшнее изобилие было всегда и всегда будет. Они гнушаются работой своих предков — огородничеством, разведением коз и уток, ремёслами, даже торговлей: зачем, говорят они, если торговцы сами приносят в города все нужные продукты и вещи, а чёрную работу делают рабы. Вместо этого здешние юнцы выдумывают для себя какие-то странные занятия, вроде содержания домов, где молодые люди веселятся целыми днями. Или пересказывают друг другу за плату городские сплетни, при этом лгут без всякой совести. А иные вообще берут деньги за то, что на виду у всех оголяются, дерутся или совокупляются друг с другом, или со скотиной, или делают иные вещи, о каких я даже не желаю рассказывать. Их уже не влечёт просто сытая и спокойная жизнь, они ищут каких-то странных радостей...
— Вроде противоестественной любви? — уточнил Бхулак.
— Не только, хотя и это тоже, — ответил Даму. — То, что ты видел в городе днём — ещё малая толика того, что тут происходит ночами, за стенами домов... Колдовство, кровосмешение, членовредительство и убийства ради развлечения...
— А как же власти города, царь?..
— При старом, который был союзником Аврама в Войне царей, всё это было не очень заметно. Но он умер лет пять назад и городом теперь правит его младший сын, убивший своих братьев ради власти. Он родился на следующий год после войны. Красивый юноша... В городе его любят. Но он позволяет всё, что не угрожает его власти. И сам позволяет себе всё это...
— А что за обычай и случай с Лотом?
— При старом царе Лота в городе любили и уважали. А вот при новом... Он тоже на людях говорит, что они друзья, но ходят слухи, что Лот его очень сильно раздражает — своими обличениями нравов горожан и вообще слишком свободным поведением в царском дворце. Последнее время его туда уже и не зовут. Горожане же тоже перестали выказывать ему уважение, напротив, пошли разговоры, что чужак из маленького варварского племени слишком большую власть имеет в этом городе. Всё это, насколько я понял, копилось долго, но вчера прорвалось.
Даму помолчал и продолжил.
— Обычай дани плотью появился пару лет назад, но распространяется все больше, хотя власти делают вид, что ничего такого нет. Некоторые стали считать, что любой чужак, пришедший в их город, обязан предоставлять местным жителям своё тело для утех в любое время, когда те того потребуют. Никаких законов на этот счёт, конечно же нет... хотя кто знает, может и будут... Но такое случается всё чаще, хотя домогательствам подвергается не всякий гость города. И вот вчера разнёсся слух, что в доме Лота появились два пришельца невероятной красоты. Группа юношей из одного дома развлечений, о которых я говорил, опьянённые пивом и маковым настоем, решили потребовать дани плоти с этих пришельцев. Пока они шли к дому Лота, к ним присоединились и другие праздношатающиеся мужи содомские.
Тут до Бхулака дошёл смысл фразы, которую бросил ему в спину мужеложник у городских врат. Он вспомнил сальные взгляды, которые бросали на него некоторые из содомлян и ему стало неуютно. Не то чтобы он испугался, просто всё это было до тошноты омерзительно.
— Лот вышел из дома и просил нечестивцев оставить его гостей в покое, — продолжал Даму. — Он умолял их и даже предложил им своих дочерей для забавы...
— Какой отец может сказать такое? — вырвалось у Бхулака.
— Видимо, он был в полном отчаянье, — ответил Даму. — Что-то было в этих гостях... это чувствовали и негодяи, пришедшие за ними, и Лот... Негодяи не послушали его и готовы были уже ворваться в дом, как вдруг... что-то произошло. В городе об этом не хотят говорить, а я хотел бы знать... А вот и дом Лота.
Ничем особенным он из прочих богатых домов Содома не выделялся — разве что глухая стена из кирпичей на каменном основании, отделяющая его от улицы, была несколько выше прочих. В стене был единственный и довольно узкий вход, закрытый тяжёлой дубовой, обитой медными полосами дверью, косяк которой был весь испещрён охранными заклинаниями.
Даму ударил в неё дорожным посохам.
— Кто стучит в двери дома Лотова? — раздался зычный голос из-за стены.
— Даму, лекарь из Киэнги, я был тут вчера, — прокричал шумер. — Со мной почтенный господин Шипад, который имеет вести для хозяина дома сего.
— Я принёс почтенному Лоту привет от славного дяди его Аврама, — прокричал в свою очередь Бхулак.
Это была неправда — с Аврамом он никогда не виделся, хотя знавал отца его Фарру. Но говорить так велел ему Поводырь.
За дверью загремел бронзовый засов, и она распахнулась.
— Входите, путники, мой дом с радостью примет вас.
Бхулак удивился, сразу поняв, что роль привратника исполнял сам хозяин. Это был внушительного вида старик с длинной седой бородой, большой лысиной, но по виду всё ещё крепкий. По крайней мере, двигался он быстро и уверенно, словно молодой муж.
— Приветствую почтенного Лота, — низко поклонился Бхулак, примеру которого последовал и Даму.
— Приветствую и вас, добрые странники, — ответил хозяин. — Прошу, идите за мной.
