Внутри дом тоже мало чем отличался от жилищ других зажиточных горожан. Вокруг квадратного центрального дворика с ямами для зерна, цистернами с водой и сводчатыми печами группировалось несколько комнат, покрытых общей глинобитной крышей. Над ними — ещё один этаж, плоскую кровлю которого окружала каменная балюстрада.
Бхулака поразила бросившаяся в глаза безлюдность крупной усадьбы. Впрочем, Лот сразу же объяснил её.
— Прошу простить меня за то, что сам принимаю гостей, — сказал он смиренно. — У меня уже много дней нет других домочадцев, кроме моих жены и двух дочерей, которые остались со мной. Все остальные дети, и родичи и слуги перебрались в город, говорят, им там удобнее...
По узкой деревянной лестнице они поднялись на второй этаж, в хозяйские покои, и уселись в низкой полутёмной комнате. Со двора послышались женские голоса и потянуло резким дымом — жена и дочь Лота пекли в печи пресные лепёшки. Вскоре они, источая одуряющий аромат свежайшего хлеба, горой возлежали на ковре, вокруг которого расселись хозяин и гости.
— Ещё у меня есть сушёные фиги и ранние финики, — говорил, словно оправдываясь, Лот. — с уходом слуг трудно стало с едой. Семье хватает, но вот для гостей... Вчера...
Он прервался, словно заговорил о том, о чём не стоит, и закончил почти весело:
— Зато вина ещё много!
Его как раз внесли дочери хозяина. Бхулак посмотрел на них с любопытством, вполне оправданным в свете его миссии. Если между ними и было сходство, то неуловимое, может быть, что-то общее в манере говорить и двигаться. В остальном они казались совсем непохожими: старшая — статная и фигуристая, с копной вьющихся рыжих волос, и младшая — невысокая, не столь роскошная телом, с большими поволочными голубыми глазами и трогательной родинкой над пухлой верхней губой. В отличие от старшей, явно более резвой и весёлой, она была задумчива и словно погружена в себя.
За девушками стояла мать, несколько высохшая, но привлекательная ещё дама. Информация Поводыря была, как всегда, точна — она была одной из дочерей Бхулака.
Теперь ему надо было изыскать способ остаться с ней наедине и пропеть свою Песню. А потом она должна была сделать так, чтобы Бхулак стал мужем её дочерей. Ему не очень нравилось это задание — и потому что не любил спариваться со своими детьми, и вообще... Так что охотнее женился бы на старшей — она была от другой, умершей уже жены Лота и не несла в себе крови Бхулака. Но наказ Поводыря был однозначен: жениться на обоих и произвести детей. Одного из сыновей следовало потом сделать царём Содома, а позже и всего Пятиградья. И ещё первосвященником сладострастного бога Ваал-Фегора. А дальше... дальше Бхулак не знал, да его это и мало интересовало.
Но всё это случится ещё очень нескоро, пока же Бхулак был в этом доме лишь скромным гостем, с почтением внимающим словам хозяина. Тем более, что хозяйка уже удалилась, оставив дочерей следить, чтобы чаши гостей вовремя наполнялись вином,
— Скажи, досточтимый, что произошло здесь вчерашним вечером? — изнывающий от любопытства Даму едва смог дождаться ритуала преломления хлеба и окончания обязательных вежливых расспросов о здоровье.
Лот вздрогнул и потемнел лицом. Он отставил чашу с вином, его взгляд остановился на огоньке, теплящимся в плошке с маслом. Потом заговорил, но будто о другом.
— У меня никогда не было видений, как у дяди Аврама, — говорил он тихо, как с самим собой. — Это только к нему являлся Бог наш, и это его хлебом и вином в долине Шаве приветствовал первосвященник Всевышнего и царь Шалема Мелхиседек после того, как дядя разбил войско царей. Но вчера и понял, каково это... И как страшно должно быть дяде ходить перед Богом Живым. Эти гости... Они не простые люди. Они, наверное, вообще не люди, а посланцы Господа, о Котором забыло большинство людей, но помнит моя семья.
В комнате повисла тишина, даже девушки, сидевшие в стороне, перестали шушукаться и бросать заинтересованные взгляды на Бхулака.
— Я понял это, лишь увидел их у ворот города, когда они заходили в него, — продолжал Лот. — Хотя ничего особенного в них, вроде бы, не было... Странно, сейчас я даже не могу вспомнить, как они выглядели... Даже молоды они или стары. Их глаза...
Патриарх прикрыл свои глаза, словно пытался восстановить в памяти картину встречи.
— Я сразу предложил им гостеприимство, но они почему-то отказывались, говорили, что хотят ночевать на улице... Сейчас я понимаю: они знали то, что должно произойти и не хотели навлекать беду на мой дом. Но я знаю, каковы по ночам улицы Содома... Я настоял, и мы пошли ко мне. Я принимал их в этой комнате, как и вас. Это был радостный вечер. Но потом...
Лот опять замолчал, но исходивший любопытством Даму снова не выдержал.
— Мы слышали, что к дому подступила толпа негодяев. Но как вы спаслись?
Лот словно и не заметив невежливости гостя, ответил надтреснутым голосом:
— Я вышел к ним за ворота, уговаривал, умолял их... Но они были как одержимые! Словно лица их скрылись за звериными масками...
Он виновато взглянул в угол, где сидели дочери.
— Я предложил им вместо гостей своих девочек — я просто больше не знал, что делать.
Старшая поднялась гибким движением, налила отцу вина и ласково положила руку ему на плечо.
— Ты всё правильно сделал, батюшка, — проговорила она низким грудным голосом. — Превыше жизни нашей и чести честь рода Лотова.
С её стороны встревать в разговор старших мужчин было серьёзной вольностью, но патриарх вновь попустил нарушение этикета.
— Я не должен был говорить это, — мотнул он головой.
— Разве, когда человек встречается со стаей злых бродячих собак, он выбирает, что должен говорить, а что нет? — подала голос младшая.
Говорила она вполголоса и вроде бы несмело, но слова её звучали более убедительно, чем у порывистой старшей.
— Он просто делает всё, чтобы спасти жизнь свою, — продолжала девушка. — А вчера к нам приходила именно стая кровожадных псов. Это не люди. И не мужи.
— Кажется, во всём городе Содоме не осталось более мужей, помимо нашего батюшки, — подхватила старшая, садясь рядом с сестрой.
— Не след вам говорит такое, — Лот, похоже, справился со слабостью и голос его стал строг. — Обе вы сосватаны за достойных юношей.
Старшая при словах отца фыркнула, а младшая лишь потупила взор. Старик не обратил на это внимание, задумчиво продолжив:
— Только вот будущим зятьям моим хорошо бы быть послушнее... Я послал сегодня к ним и просил уйти с нами.
— Уйти? Куда? — заинтересовался Бхулак.
До сих пор он молчал, внимая странной истории и стараясь понять, как может она повлиять на его задание. По всему выходило, что никак, но не мешало был посоветоваться с Поводырём. Однако на людях этого делать нельзя.
— Перед тем, как утром покинуть мой дом, те двое велели мне с семьёй уходить из города и взять с собой всех, кто мне дорог, — ответил Лот. — Я буду просить и вас, гости мои, сделать так.
— Куда и зачем нам уходить? — встрепенулся Даму.
— Из этого города. Они сказали, что и он, и другие будут разрушены Богом, и погибнет в них всякая душа, и неправедная, и праведная. Но я могу спасти тех, кого захочу. Я бы хотел спасти всех, но разве они меня послушают?.. Даже мои будущие зятья сегодня смеялись надо мной. И все родичи мои, и другие мои дети, и их дети... Нет у меня больше рода моего.
— Мы не хотим идти за сговорённых нам, батюшка, — тихо, но твёрдо произнесла младшая дочь. — Они такие же, как и все в этом городе. Уйдём отсюда с матушкой, и ты найдёшь нам достойных мужей.
— Итак, — заключил Лот, — после ужина мы все возьмём покажу свою и пойдём в Сигор — там у меня тоже есть дом, а гости мои говорили, что спасёт его Господь среди прочих городов долины Сиддим.
А вот всё это Бхулаку было совсем не нужно, ибо шло вразрез с его заданием.
— Но ведь твой славный дядя Аврам... — начал он.
— Да, прости, почтенный Шипад, я и правда забыл, что ты привёз вести о моём дяде, — повернулся к нему Лот. — Говори же скорее, я давно уже не слушал его наставлений.
