Люди радостно приветствовали возвращённый табун и с любопытством поглядывали на Бхулака. Взглядов враждебных он не заметил, что, в общем, было не слишком удивительным: лэвали славились как умелые воины, селения их были многолюдны и мало кто из врагов рисковал нападать на них. Так что, судя по всему, здешние люди привыкли к мирной жизни.
Сани остановились у одного из домов, украшенным конскими черепами.
— Здесь живёт мой род, — сказал Енё Бхулаку. — Зайди и этот дом станет твоим на столько, сколько ты захочешь в нём оставаться.
Склонив голову в знак благодарности, эмиссар сквозь распахнутые деревянные двери зашёл в ведущий внутрь узкий и низкий тамбур с несколькими земляными ступенями, хозяева последовали за гостем. Они оказались в полутёмном обширном помещении, явно нежилом: в нём сильно пахло лошадьми, да они тут и были — несколько маленьких ещё жеребят в загоне.
Пройдя дальше по подземному коридору, теперь уже оказались в настоящем людском жилище, наполненном обычными для него запахами, среди которых преобладал чад открытых глиняных очагов, дым от которых выходил в отверстие в куполе, к которому вела деревянная лестница. Здесь жило, наверное, несколько десятков человек, чьи пожитки — охотничье снаряжение, посуда и прочее — размещались в нишах, которые устроены были в глинобитных стенах комнат. Всё это очень напомнило Бхулаку родную Аратту.
Его усадили у очага, дали варёное мясо и шарики сухого творога из кобыльего молока, им же всё это следовало и запивать. После трапезы Енё указал ему на двухярусные нары у стены, приглашая отдохнуть. Бхулак по лестнице, тоже напомнившей ему Аратту, взобрался на верхнюю, где было тепло, а смрад ощущался не так сильно. Смертельно уставший, он мгновенно погрузился в долгий глухой сон.
Видимо, он проспал весь день и всю ночь, ибо, открыв глаза, увидел, как сквозь дымовое отверстие пробивались лучи рассвета. Дом просыпался для нового дня. Бхулак спрыгнул с нар, обулся и вышел наружу. Проходя по помещению с загоном для жеребят, он увидел, что юная девушка доит заведённую в загон лошадь. Та стояла тихо, терпеливо позволяя сцеживать молоко в сосуд с островерхим дном, которое девица зажимала между своих коленей. Дева с любопытством стрельнула на гостя глазами и вновь потупила взгляд, а тот отметил, что лицо её приятно на вид...
Утреннее солнце после полумрака жилища ослепило его. Снег сиял и искрился, словно пылал холодным пламенем, а люди существовали в нём наподобие бессмертных духов. Впрочем, волшебное это чувство длилось недолго — вскоре Бхулак вновь начал видеть всё более приземлённо: заснеженную равнину под утренними лучами, тёмные массы домов, занимающихся своими делами людей и лошадей.
Его заинтересовала ведущая куда-то коней группа мальчишек с лыжами за плечами, и он отправился за ними по одной из протоптанных в снегу дорожек. Так они вышли на окраину посёлка. Бхулак с большим интересом следил, как парни споро и привычно надевали на лошадиные морды приспособления для езды, причём сами животные относились к этому вполне спокойно. Бхулак вспомнил своего дикого Гхвера — вот тот бы нипочём не потерпел такого с собой обхождения, ибо носил своего хозяина по доброй воле. Похоже, лэвали и впрямь укротили этих диких зверей, и сделали это уже очень давно.
Взнуздав коней, они встали на лыжи и, уцепивший за длинные вожжи, начали понукать ими лошадей, которые бодро пошли по снегу, волоча за собой парней. Животные всё убыстряли ход, а мальчишки, перекликаясь звонкими голосами, ловко лавировали среди сугробов. Вскоре они исчезли за горизонтом.
Похоже, это была просто игра или соревнование, но таких игр Бхулак не видел никогда и нигде. Он задумчиво стоял, пытаясь представить, как ещё человек может использовать этих вольных зверей, коли те согласились ему покориться...
— Мать земли проклянёт их, — услышал он за спиной странный голос — высокий, но не женский.
Да и сам обладатель голоса выглядел необычно: с распущенными длинными чёрными волосами, но совсем безбородый, с лицом очень бледным, словно вовсе бескровным, в странном длинном одеянии — не мужском и не женском — расшитом узорами в виде треугольников, увешенном амулетами и полосками сыромятной кожи. В руке он сжимал длинный, волнистый, украшенный орлиными перьями посох-копьё с резной змеиной головой на конце — вместо раздвоенного языка изо рта у неё торчал острый кремнёвый наконечник. В общем, примерно так выглядят местные колдуны и прочие духовидцы, и дальнейшие слова незнакомца эту догадку подтвердили:
— Я Айце Открытый Череп, я говорю о здешних людях с богами и духами, — представился он.
Как и про пол, про возраст его тоже нельзя было сказать ничего определённого — может стар, но может и молод. Одно лишь казалось непреложным — тёмная и сильная воля, истекающая от него почти зримо.
— Я Бхулак, я гость среди лэвали.
Услышав ответ, колдун кивнул, показывая, что знает это.
— Почему ты говоришь, что Мать проклянёт этих мальчиков, Айце? — поинтересовался Бхулак.
— Не только их, — помотал головой тот. — Весь род лэвали.
— За что же?
— Ибо сошли с пути предков, которые жили тем, что убивали в степи коней. И им было этого достаточно, они благодарили Великую за мясо, которое та им дала, и не требовали большего.
Похоже, колдун часто произносил эту речь и помнил её наизусть.
— Но потом мой народ стал ловить жеребят и держать их в домах, чтобы те вырастали, не боясь людей, — продолжал он. — Они стали пить кобылье молоко, а потом и делать из него творог и напиток для опьянения. И придумали, как ездить на лошадях, как делают эти мальчишки, или те, кто запрягает их в сани.
— И что же в этом плохого? — Бхулак и правда не понимал возмущение собеседника.
— То, что раньше кони были для нас просто мясом, а теперь они стали для них... словно люди! — почти выкрикнул Айце. — И даже больше: лэвали воздвигли далеко в степи холм из камней, разрисовали его лошадьми и кланяются им, как богу! Такое надлежит делать лишь ради Матери. А они вызывают древнего проклятого Бога-зверя!
Теперь Бхулак понял: вновь старая пря между богами — женским и мужским... Наверное, она пребудет вечно.
— Кто ты, Айци, жена или муж? — спросил он прямо.
— Не то и не другое, — ответил тот. — Или и то, и другое. Я служу Матери и буду ей верен — я и те, кто идут за мной.
Похоже, внутри народа лэвали намечается серьёзный раздрай, и это следовало запомнить.
— Благая Мать земли теперь для нас Матерь змей, Матерь смерти, — мрачно продолжал женомуж. — Потому степь год от года всё больше сохнет, становится меньше воды и травы, и зверей. А главное — коней! Это знак нам, что скоро и людей не останется — если мы не уйдёт отсюда в края, которые Она нам укажет.
Бхулаку нечего было ответить на это — ведь он здесь лишь мимолётный прохожий...
— Скажи, — сменил тему колдун, — ты ведь пришёл издалека и видел много земель?
— Это правда, я странствую уже очень давно.
— Расскажи мне о странах вокруг нас — какая там жизнь, какие люди там живут, — попросил Айци.
Почему бы нет. Они с колдуном сели на кучу брёвен, заготовленных для ремонта крыш, и Бхулак долго рассказывал о дальних краях. О необозримых степях на западе, богатых хорошими камнями горах, дремучих лесах и великих реках на севере, и Золотых горах на востоке, куда недавно — по меркам эмиссара, конечно — добралась на своих запряжённых волами повозках одна из отраслей ореев. А колдун слушал и часто задавал вопросы, по которым Бхулак понял: тот не просто любопытствует, а что-то прикидывает.
Сообщение № 834.282/09 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99...
Дополнение к аналитической записке о миссии «Основание империи».
Вероятность того, что эмиссар в процессе исполнения основной миссии войдёт в контакт с этносом, обозначаемым звуками «лэвали» и окажется в его поселении, составляла 87,9 процента. На этот счёт мною были разработаны мероприятия, полезные для создания благоприятного этно-социального и идеологического фона во внутреннем макрорегионе суперконтинента северной полушария, являющимся в настоящий момент ключевым для развития человеческой цивилизации в необходимом Нации направлении.
