Сугробы и правда намело уже очень солидные и он стал руками и медным кинжалом выкапывать в одном из них убежище. Работа разогрела его, он сбросил теплый плащ из заячьих шкурок и застелил им вырытую нору, а сам завернулся в лежащее в вещевом мешке шерстяное одеяло и залез в убежище. Снег очень быстро замёл пролаз, от тепла человеческого тела температура в берлоге стала повышаться, стало волгло, но тепло. Время от времени Бхулак дорожным посохом пробивал в снегу отверстие для дыхания и, в общем, чувствовал себя неплохо. Мысли замедлялись, перетекали в видения — он засыпал. А вот это нехорошо.
Встряхнувшись, он сбросил с себя сон, вытащил из мешка полоску сушёного мяса и принялся её сосать, чтобы чем-то заняться. Одновременно он раздумывал над ходом миссии, которая привела его под снежный буран в степной глуши. После того, как отрасли ореев расселились на северо-западе континента, Поводырь посылал эмиссара с разными задачами в разные концы света. Все они так или иначе касались контактов и расселения народов — где-то надо было их ускорить, где-то наоборот пресечь, где-то направить в иную, нужную тьюи, сторону. Бхулак исполнял всё это со своей обычной вдумчивой добросовестностью, и сразу был отправляем на новую миссию. Так проходили столетие за столетием.
Вскоре Бхулак заметил, что цели его заданий всё дальше смещаются к востоку. Поводырь подтвердил, что это часть его стратегии подготовки важных событий в отдалённом будущем. И теперь Бхулак был на пути к своей очередной цели — дальним пустынным степям за высокими горами, где он должен стать своим для живущих там народов и вновь совершать какие-то важные вещи. Поводырь не настаивал на мгновенном переносе эмиссара туда, чему тот был очень рад — эту процедуру он переносил очень болезненно, и вообще-то, она была для его человеческого тела просто опасна. Так что путешествовал своими людскими ногами, а по дороге выполнял кое-какие мелкие миссии, касающиеся встреченных им племён.
О деревне, в которую он сейчас шёл, Бхулак не знал ничего, помимо того, что населяющий её народ называет себя лэвали, и, как и ореи, держит в загонах лошадей ради их мяса и молока.
Он уловил какие-то изменения в завываниях ветра и напряжённо прислушался. Так и есть — к ним добавился волчий вой. Совсем плохо: огонь он разжечь не сумеет, а защищаться от голодной стаи каменным топором и кинжалом у него долго не получится... Ветер стал заметно стихать, и это было бы прекрасно — но как только буран уляжется, сюда придут волки.
Собственно, они уже пришли — через отверстие для воздуха Бхулак слышал возню и поскуливание голодных зверей. Хищники явно пытались раскопать сугроб и проникнуть в убежище, снег таял и проседал под их горячими телами. Обнажив кинжал, Бхулак воззвал к Поводырю:
«Теперь-то ты можешь меня вытащить?»
«Могу, но это будет нецелесообразно».
«Что?!»
Один из волков был уже совсем близко, Бхулак изо всей силы ткнул в ту сторону острым концом посоха, послышался визг, зверь отскочил, но тут же в образовавшееся в снегу отверстие проснулась ещё одна оскаленная морда. Коротким выпадом левой руки Бхулак воткнул хищнику под челюсть кинжал и тут же его вытащил. Волчья морда исчезла, брызнув горячей кровью. Надо было вылезать и принимать бой — если Поводырь не торопится его спасать.
«Сейчас проблема будет решена», — заверила небесная машина, но Бхулак больше не слушал — с огромным усилием, помогая разрушать сугроб палкой, он поднялся на ноги. Словно восстал из могилы.
Буран стих совершенно и над заметённой степью вставал холодный рассвет. Раненый кинжалом волк издыхал, излитая им на снег кровь застывала прихотливыми узорами, словно зловещая татуировка. Остальные звери — их оставалось семь или восемь — кружили вокруг убежища, выбирая момент для нападения. Наконец один, видимо, самый храбрый или голодный, решился — коротко рявкнув, высоко подпрыгнул, норовя повиснуть на человеке, вцепившись тому в горло, однако наткнулся на выставленный посох и отлетел в сторону. Но и посох выскользнул из руки Бхулака, который выхватил топор и приготовился в безнадёжному бою. И тут положение изменилось.
Раздался резкий свист, и невесть откуда вылетевшая стрела пронзила одного из хищников насквозь. Тут же другая впилась в морду самого крупного седого волчары — вожака, который отскочил в сторону, воя от боли. А дальше стрелы полетели с радующей Бхулака частотой. Он ещё успел рубануть топором одного слишком близко оказавшегося к нему хищника, но вся стая, очевидно, осознав бесполезность драки, вслед за раненым вожаком исчезла среди огромных сугробов. На снегу, теперь ещё обильнее «татуированном» кровью, остались лишь три-четыре мёртвых или издыхающих волка.
Бхулак огляделся в поисках нежданных спасителей и увидел вставшие в трёх десятках шагов от его убежища сани, запряжённые лошадью, а не волом, — что само по себе было делом, до сих пор им невиданным. Да и лошадь казалась необычной — белой, словно тоже слепленной из снега, кое-где покрытым черными пятнышками. Ещё у неё имелась жёсткая стоячая грива. Эта небольшая коренастая и лохматая лошадка выглядела, тем не менее, очень сильной, да такой явно и была — поскольку доставила сюда массивные деревянные сани с двумя мужами на них.
Люди эти тоже были коренасты, скуласты, широколицы, со слегка раскосыми глазами, но белокожи. Надеты на них были расшитые узорами длинные полотняные рубахи, кожаные штаны, сапоги и распашонки из меха, на груди — ожерелья из медвежьих и волчьих клыков. У обоих луки, качество которых Бхулак уже оценил, а ещё он заметил на санях несколько копий с кремнёвыми наконечниками. И луки они из рук не выпускали, настороженно глядя на спасённого ими человека.
Дело обычное — чужакам не доверяет никто. Бхулак воткнул в сугроб топор, убрал за пояс кинжал и показал раскрытые ладони.
— Спасибо за то, что спасли меня, воины, — произнёс он на упрощённом смешенном языке, который понимали почти все народы степи. — Сегодня я не умер, благодаря вам.
Убедившись в миролюбии пришельца, незнакомцы тоже опустили оружие.
— Кто ты? — спросил один из них, постарше и покрупнее своего спутника.
— Меня зовут Бхулак, — он понятия не имел, как перевести своё имя на язык этих людей.
— Куда ты идёшь, Бхулак? — продолжал допрос старший.
Имел право — они стояли на их земле.
— По гласу бога моего иду я в далёкие страны.
Незнакомцы восприняли это совершенно спокойно — что же, вполне уважительная причина для дальнего путешествия...
— Меня зовут Енё, — представился наконец старший. — А это Карв, мой племянник. — кивнул он на молчаливого юношу. — Народ наш зовётся лэвали.
— Я слышал про вас, хозяева коней, — сказал Бхулак. — И шёл, чтобы переночевать в вашем селении. Примут ли меня там?
Вместо ответа Енё указал ему на сани, куда Бхулак и забрался. Лэвали побросали туда же и туши убитых волков, уселись сами и тронули лошадь.
— Мы ищем пропавший в буране табун, — заметил Енё. — Как найдём, поедем в посёлок.
Но долго им плутать по сугробам не пришлось: через несколько минут они наткнулись на небольшой табун, который пастухи, переждавшие буран вместе с конями в балке, гнали домой.
После того, как они переправились через небольшую замёрзшую речку с обрывистыми берегами, перед ними возникла поросшая хвойным лесом горная гряда, у подножья которой и стоял посёлок, каких Бхулак ещё не видел. И дело было не только в том, что он казался очень большим — крышами домов была усеяна почти вся долина. Эти большие круглые полуземлянки напоминали перевёрнутые корзины, а ещё — множество стоящих рядом огромных муравейников. И позже Бхулак понял, что сходство это ещё разительнее, поскольку все дома — многие десятки — соединялись подземными переходами. На самом деле большая часть деревни находилась под землёй, а наружу торчали лишь конусообразные купола жилищ, сложенные из добытых в горах сосновых брёвен, искусно уложенных, обмазанных слоем глины и покрытых сухой травой.
Суетившиеся вокруг домов люди издали тоже напоминали деловитых муравьёв, снующих по протоптанных между домами в снегу дорожкам. Были тут и лошади — много лошадей. В основном они таскали за собой всякие тяжести, вроде брёвен для ремонта пострадавших от вчерашней непогоды крыш. Но на самом деле коней тут было гораздо больше: когда они подъезжали к селению, Бхулак разглядел огромный загон для них, устроенный куске степи, ограниченном лесом и оврагами. Такие загоны имели и ореи, но Бхулак никогда не видел у них настолько большого — здесь содержались тысячи животных. Ещё несколько загонов поменьше примыкали к домам.
