– Спит?

Жена даже шепотом побоялась ответить и только кивнула головой. Мальчик так лежал, что непонятно было, спит он или бодрствует.

Послышался робкий стук. Стучали в дверь, выходившую во двор.

– Наверно, доктор, – прошептала мать.

– Поди открой, – сказал отец.

Она вышла, отворила. На пороге стоял Бока. При виде друга ее маленького сына грустная улыбка появилась на лице у женщины.

– Можно?

– Входи, детка. Бока вошел:

– Ну, как он?

– Да никак.

– Плохо?

Не дожидаясь ответа, он прошел вслед за ней в комнатку. Теперь втроем они стояли у кровати, и все трое молчали. А маленький больной, словно почувствовав, что на него смотрят и ради него хранят молчание, медленно поднял веки. С глубокой печалью посмотрел он на отца, потом – на мать. Но, заметив Боку, улыбнулся – Это ты, Бока? – слабым, еле слышным голоском спросил он.

– Я.

Бока подошел ближе к кровати.

– Ты побудешь здесь?

– Побуду.

– И не уйдешь, пока я не умру?

Бока не нашелся что ответить. Улыбнулся своему другу, потом, словно ища совета, обернулся к его матери. Но та стояла спиной к нему, приложив к глазам кончик фартука.

– Глупости говоришь, сынок, – сказал портной и откашлялся. – Кхм! Кхм! Глупости.

Но Эрне Немечек пропустил мимо ушей его слова. Не сводя глаз с Боки, он кивнул головой на отца:

– Они не знают.

– Как это не знают? – возразил Бока. – Знают получше тебя.

Мальчуган зашевелился, с большим трудом приподнялся и, отклонив всякую помощь, сам сел в постели.

– Не верь им, – серьезно сказал он, погрозив пальцем, – они нарочно так говорят. Я знаю, что умру.

– Неправда.

– Ты сказал «неправда»?

– Да.

Мальчик строго взглянул на него:

– Что же, по-твоему, я вру?

Его стали уговаривать, чтобы он не сердился: никто ведь не думает обвинять его во лжи. Но он обиделся, что ему не верят, и, нахмурившись, заявил внушительно:

– Даю честное слово, что умру.

В дверь просунулась голова привратницы.

– Госпожа Немечек… доктор пришел. Вошел врач. Все почтительно поздоровались с ним. Это был суровый старик. Не сказав ни слова и только угрюмо кивнув в ответ, он прошел прямо к постели. Взял мальчика за руку, пощупал ему лоб. Потом, наклонившись, стал выслушивать. Мать не удержалась и спросила:

– Скажите, пожалуйста… господин доктор… ему хуже?

– Нет, – в первый раз открыл рот старик.

Но сказал он это как-то странно, глядя в сторону. Потом взял свою шляпу и пошел к выходу. Портной побежал отворить ему дверь.

– Я провожу вас, господин доктор.

Когда оба оказались на кухне, доктор глазами указал портному на открытую дверь. Бедный портной догадывался, что это значит – когда врач хочет поговорить наедине. Он притворил дверь в комнату. Взгляд доктора немного смягчился.

– Господин Немечек, – сказал он, – вы мужчина, и я буду говорить с вами откровенно. Портной опустил голову.

– Мальчик не доживет до утра. Может быть, даже до вечера.

Портной не шелохнулся. Только через несколько мгновений молча кивнул.

– Я это потому вам говорю, – продолжал врач, – что вы человек бедный и было бы плохо, если б удар постиг вас неожиданно. Так что… вам не мешает заранее позаботиться… о чем заботятся в таких случаях…

Он пристально посмотрел на собеседника, потом быстро положил руку ему на плечо:

– Ну, с богом. Через час я вернусь.

Но портной не слышал. Он стоял, глядя прямо перед собой в чисто вымытый кирпичный пол кухни. Не слыхал он даже, как врач ушел. В голове у него вертелось только, что нужно «позаботиться»…Позаботиться, о чем заботятся в таких случаях… Что подразумевал доктор? Уж не гроб ли?

Пошатываясь, вошел он в комнату и сел на стул. Но напрасно жена подступила к нему с вопросом:

– Что сказал доктор?

От него ни слова нельзя было добиться. Он только головой кивал вместо ответа.

Лицо больного между тем как будто повеселело.

– Янош, – обратился он к Боке, – поди-ка сюда. Бока подошел.

– Сядь сюда, на кровать. Не боишься?

– А чего мне бояться?

– Ну, вдруг тебе страшно, что я умру как раз когда ты будешь сидеть у меня на кровати. Но ты не бойся: когда я почувствую, что умираю, то скажу.

Бока присел на постель.

– Ну, что?

– Слушай, – сказал мальчуган, обняв его за шею и наклонившись к самому его уху, словно собираясь поведать великую тайну. – Что с краснорубашечниками?

– Мы их разбили.

– Ну, а потом?

– Потом они пошли к себе в Ботанический сад и устроили собрание. До самого вечера ждали Фери Ача, а он так и не пришел. Им надоело ждать, и они разошлись по домам.

– Почему же он не пришел?

– Стыдно было, вот и не пришел. Кроме того, он знал, что его сместят за проигранное сражение. Сегодня после обеда они опять созвали собрание. На этот раз он явился. А вчера ночью я его здесь видел, перед вашим домом.

– Здесь?

– Да. Он у дворника спрашивал, не лучше ли тебе. Немечек не верил своим ушам.

– Сам Фери? – переспросил он, чувствуя прилив гордости.

– Сам Фери.

Это было ему приятно.

– Так вот, – продолжал Бока. – Они устроили собрание на острове. Такой шум подняли! Ссорились ужасно: все требовали сместить Фери Ача; только двое было за него – Вендауэр да Себенич. И Пасторы тоже на него наскакивали, потому что старшему самому хотелось стать главнокомандующим. Тем и кончилось: Фери сместили, а главнокомандующим выбрали старшего Пастора. Но ты знаешь, что случилось?

– Что?

– А то, что когда они наконец угомонились и выбрали себе нового предводителя, пришел сторож и сказал, что директор Ботанического сада не желает больше терпеть этот шум. И прогнал их. А остров заперли: сделали на мостике калитку.

Капитан от души посмеялся над этим конфузом.

– Вот здорово! – сказал он. – А ты откуда знаешь?

– Колнаи сказал. Я с ним по дороге к тебе встретился. Он на пустырь шел – у них там опять собрание «Общества замазки».

Немечек поморщился.

– Не люблю я их, – тихо сказал он. – Они с маленькой буквы написали мое имя.

– Да они уже исправили, – поспешил успокоить его Бока. – И не просто исправили, а одними заглавными буквами вписали в Большую книгу.

Немечек отрицательно замотал головой:

– Неправда. Это ты мне говоришь, потому что я болен. Утешить меня хочешь.

– Вовсе не поэтому, а потому что это правда. Честное слово, правда.

Белокурый мальчуган погрозил худеньким пальцем:

– Да еще слово даешь, чтобы меня утешить!

– Но…

– Замолчи!

Он, капитан, осмелился прикрикнуть на генерала! Самым форменным образом прикрикнуть. На пустыре это было бы тягчайшим преступлением, но здесь в счет не шло. Бока только улыбался.

– Ладно, – сказал он. – Не веришь, сам увидишь. Они специальный адрес составили, чтобы поднести тебе. Скоро придут с ним. Всем обществом явятся.

Но мальчуган упорствовал:

– Пока не увижу – не поверю!

Бока пожал плечами. «Пускай не верит, так даже лучше, – подумал он. – Сильней обрадуется, когда увидит».

Но этим разговором он невольно взволновал больного. Глубоко обиженный несправедливым отношением к нему «Общества замазки», бедняга сам растравлял свою обиду.

– Знаешь, – сказал он, – они поступили со мной просто гадко!

Бока не стал спорить, боясь взволновать его еще больше. И когда Немечек спросил: «Прав я или нет?»– подтвердил: «Прав, прав».

– А ведь я, – продолжал Немечек и сел, откинувшись на подушку, – а ведь я и за них тоже сражался, как и за всех, чтобы пустырь и для них остался! Я ведь не для себя: все равно мне уж больше его не видать!

Он замолчал, подавленный этой ужасной мыслью, что ему никогда больше не видать пустыря. Он ведь был только ребенок и охотно покинул бы все, все на свете, кроме своего «родного пустыря».