— А ты-то трезвый, как я посмотрю, — хмыкнул я.

— Так я и не собираюсь в исполком идти, — огрызнулся Ян.

— Так-так, давай продолжай, — я поставил локти на стол.

— Налить тебе? — спросил один из «цеппелинов», приподнимая из-под стола бутылку молдавского портвейна.

— По средам я тоже не пью, — мотнул головой я. — Особенно с утра.

— Они там с Кречетовым заперлись в каморке еще со вчерашнего вечера, — сказал Ян. — С утра директриса ругалась уже, что накурено. Она и так уже в последнее время косо на рок-клуб смотрит, а если Агафонов с Кречетовым Банкина подвинут, то и крыша тоже отъедет. И Марина свет Валерьевна выпрет нас всех отсюда.

— Ты мне, Янчик, вот что скажи, — я, улыбаясь, смотрел Яну прямо в глаза. — Не так давно один не в меру амбициозный рокер толкал мне весьма воодушевляющие речи, о том, как он поведет рок-клуб в светлое будущее, выведет из подвалов на стадионы… И вот это все. Не подскажешь, куда делся этот парень?

— Да нафига мне это теперь-то? — развел руками Ян. — Мне просто…

— За державу обидно? — хмыкнул я.

«Эх, крупный шкаф на тонких ножках…» — подумал я.

— Слушай, ну вот будем честны, рок-клуб для нас много добра сделал, — сказал Ян. — А теперь из-за придурка Агафонова…

— Ты так говоришь, будто Агафонов уже сел в кресло Банкина, — перебил его я. Не люблю все-таки нытиков. Реально, вот как так? То он мне вещает про переворот с собой во главе, чисто Че Гевара, в сердце огонь, в глазах — пламя мировой революции. И вот она, самая что ни на есть революционная ситуация. Казалось бы, идеально же вс складывается! И что делает Янчик в это время? Правильно, сидит в углу, глушит портвейн и гундит, что все полимеры мы уже просрали.

— А что, не так что ли? — развел руками Ян.

— Вообще-то, по правилам рок-клуба должны пройти выборы, — сказал я. — С явкой, выдвижением кандидатов и прочей демократической мишурой. Что-то я всего этого не наблюдаю.

— Так вот же сегодня собрание! — сказал Ян. — Как раз по этому поводу.

Я с минуту смотрел на Яна, пытаясь понять, что вообще у этого человека в голове. Песни у него отличные, на сцене он держится как надо. Но в жизни же… Тьфу блин, тюфяк какой-то натурально…

— Ладно, парни, — я встал. — Пейте дальше, пойду с этим вашим Агафоновым пообщаюсь.

— Он тебя на порог не пустит, — сказал Ян. — Ты же в рок-клубе без году неделя, а он с самого начала.

— Непускалка у него не выросла, — хмыкнул я и двинулся к знакомой двери кабинета Банкина.

Народу в фойе прибывало. Среди патлатых, одетых в джинсу и кожу, рокеров опасливо протискивались мамы с девочками в спортивных купальниках и коротких юбочках и румяные пенсионерки. Все-таки этот дворец культуры вовсе не принадлежал рок-клубу, тут продолжали работать всякие детские танцевальные студии, хоровое пение какое-то, зал регулярно сдавался всяким общественным организациям. Сейчас вот все толпились в фойе, потому что сцена пока что была занята и двери плотно закрыты.

«Понимаю директрису, я бы тоже нас выпер из такого козырного ДК», — подумал я. Из-под двери «рок-офиса» тянуло табачным дымом. И, кажется, не только табачным…

Я без стука распахнул дверь и вошел.

— Я же сказал, никому не заходить! — Агафонов тряхнул седеющими кудрями и грохнул кулаком по столу. Немного промазал, попал по тарелке с прилипшими к ней селедочными костями. Тарелка грохнулась на пол, но не разбилась, судя по звуку. Приземлилась на ногу.

— Ой, простите, — ухмыльнулся я. — Я неправильно зашел, да? Сейчас немедленно выйду и зайду как надо. Как тебя теперь полагается величать? Государь рок-император? Великий рок-гуру? А на коленях заползать или можно просто земной поклон отвесить трижды?

— Ты кто? — Агафонов подслеповато прищурился, покачнулся и вытянул из кармана очки. Напялил их на нос и снова прищурился.

— У меня, кстати, тот же вопрос, — сказал я, склонив голову. — Ты не поспешил креслице занять, хрен с горы?

— Кирилл, ты его знаешь? — Агафонов повернулся к Кречетову.

Они оба меня узнали, разумеется. Пьяные вообще плохо прикидываются.

— В первый раз вижу, — тщедушный Кречетов поднялся со стула, придерживаясь за крышку стола. — Молодой человек, покиньте кабинет, тут серьезные дела решаются, вам не по возрасту.

Это звучало бы даже авторитетно и убедительно, если бы язык Кречетова не заплетался. Третьим в их компании был еще один престарелый волосатик. Мне его фамилию называли, но я ее благополучно забыл.

— Это закрытое заседание художественного совета рок-клуба! — заявил он. Попытался величественно встать. Возможно, где-то в его воображении это так и выглядело. — Покиньте немедленно помещение!

— Ага, сейчас, — хмыкнул я. — Только мусор тут приберу…

Я широко улыбнулся, вынул из пальцев третьего рок-олда дымящуюся сигарету. Мне понадобилось некоторое усилие воли, чтобы не затушить ее прямо ему об лоб. Но это были бы уже уголовно наказуемые телесные повреждения. Я аккуратно раздавил окурок в заполненной доверху пепельнице. Перевел взгляд на Кречетова. Который как раз собирался закурить. Но он как-то засуетился, спрятал зажигалку и принялся засовывать сигарету обратно в пачку. Сломал, чертыхнулся.

— Да что ты вообще… — начал возмущенный спич Агафонов. Но закончить я ему не дал. Перегнулся через стол, ухватил за джинсовый воротник и приподнял с кресла.

— Слушай меня, гнида бухая, — сейчас ты живенько поднимешь свою тощую жопу, прихватишь своих друзей и вы все вместе пойдете сосать свой шмурдяк в той теплотрассе, из которой выползли, понятно тебе?

— Молодой челове… — Агафонов взмахнул руками. На лице на какое-то мгновение появилось выражение «оскорбленный аристократ», но оно не задержалось. Их пьянка была уже на такой стадии, что даже если кто-то из них трезвым производил впечатление приличного человека, то заметить сейчас это было сложно. Да что там, практически невозможно. Лица как будто стекали вниз, превращаясь в мерзотные такие маски. Меня обдало запахом алкогольно-табачного перегара. Ну и травкой тоже отчетливо попахивало…

— На всякий случай еще раз повторю, — я встряхнул Агафонова за грудки. — Пока без принуждения. Быстро встали и пошли отсюда нафиг. Доходчиво?

— Марина Валерьевна, можно я руки помою? — я обезоруживающе улыбнулся. К чести директрисы ДК профсоюзов, она не устроила скандал с истерикой прямо в процессе «выноса мусора». Понятное дело, трое «олдов» голосу разума не вняли, принялись витиевато возражать с общим посылом «кто ты такой, мальчик, чтобы нам, великим, указывать⁈» Вступать в дискуссии я не стал. Не обращая внимания на мат и размахивание руками, я сначала выволок из каморки Банкина Агафонова. И безо всякого уважения вынес за дверь и положил на асфальт. Это было… довольно шумно. И сам Агафонов орал, и рокеры окружающие тоже не помалкивали. Но вот защищать его никто не кинулся. А те, что стояли на крыльце, еще и ржали, как кони.

Я вернулся за Кречетовым, который тоже что-то там хорохорился, но весил он еще меньше Агафонова. Но пока я нес его за шкирку и ремень, старательно шевелил всеми конечностями. И бухтел что-то вроде: «Веди себя как мужик, пойдем выйдем!»

Третий участник «закрытого заседания» оказался или трезвее остальных, или сообразительнее. Пока я выносил на улицу Кречетова, он успел покинуть кабинет и раствориться где-то в толпе. Ну и хрен с ним.

Марина Валерьевна наблюдала весь этот процесс с самого начала, стоя на лестнице. Но заступила мне дорогу только когда я закончил.

— Что вы здесь такое устроили? — возмущенно спросила она.

Марина Валерьевна была совершенно не похожа на Наталью Ильиничну. Это была крупная такая дама неопределенного возраста. С короткой стрижкой. Из одежды предпочитала брючные костюмы. Сейчас она была близка к срыву, судя по раздувающимся ноздрям и подрагивающим в руках бумажкам.

— Прошу прощения за все это, Марина Валерьевна, — сказал я, выйдя из сортира. Руки мне реально хотелось помыть после того, как я трогал этих… Вот, блин, хрен знает. Они вроде нормальные мужики. Хорошие музыканты. Знающие, образованные. Я их так-то не в первый раз видел. Не скажу, что они мне как-то особо нравились, но вот это… Фу. Меня натурально чуть не стошнило. От мешанины омерзительных запахов табачного и алкогольного перегара, вони подтухшей копченой рыбы, и еще чего-то мерзкого, этим еще на помойке воняет. Так что руки я ходил мыть не потому что мне Марину Валерьевну хотелось еще больше позлить. Это была необходимость.