— Так что, поможешь своему дяде? — шепчет он. Скорее всего, это ему придется помогать мне. Я в подарках, как и в английском, полный ноль.

— Помогу, конечно, — соглашаюсь с ним, пропуская того в квартиру. — Подождите только меня, я сейчас переоденусь.

— Только не долго, Журавлева, а то я не хочу целовать замки! — кричит мне вслед мужчина.

Нужно спросить откуда у него мой номер телефона.

— Так вы говорите, что тётя Зара вам ещё давно дала мой номер телефона? — переспрашивала во второй раз я, держась за перила эскалатора и чуть громче говоря. Торговый центр, который был по счету уже третьим. На улице немного стемнело. А народу в такое время, кажется, было ещё больше, чем днем. Играла рождественская мелодия, которая делала атмосферу новогодней. Недавно поставленная ёлка на первом этаже подмигивала всем присутствующим. Сзади я ощущала на своей шее дыхание Михаила Игоревича. Одна мысль, что он стоял за спиной, немного прислонясь ко мне, смущала. Щеки предательски порозовели, хорошо, что он этого не видел. Было бы немного неловко.

— Да, где-то недели три назад, — отвечал мужчина, воздух щекотал шею. Да я это и так поняла. Зачем же тётя дала ему мой номер телефона? Было бы достаточно знать только Борису. Он же всё равно мне больше не позвонит. Только в этом случае, но больше ни в каком. Какой толк от того, что он звонит, когда ему что-то от меня нужно? — А ты, Журавлева, меня удивляешь. Не купить своей тёте подарок, это же какой безалаберной нужно быть, — будто отчитывал меня тот. Отшагнув от движущейся лестницы, я обернулась к Михаилу Игоревичу и усмехнулась.

— Тоже хочу сказать и про вас, Михаил Игоревич. Не купить своему брату подарок, это же каким нужно быть, — покачала головой я, хитро усмехнувшись. 1:1, Невский.

— Мы с тобой два сапога пара, — выпалил мужчина, протянув руку, чтобы растормошить на макушке мои волосы. Улыбка такая теплая. Кажется, будто я растаю, как мороженое летом, и лужицей прямо здесь расплывусь. Весь этот приятный момент перебил мой вечно голодный и ругающийся желудок, запев и напомнив о себе. Пять часов уже лазаем по магазинам и даже ни разу не перекусили. — Я знал, что ты проголодаешься, поэтому и привел тебя на второй этаж.

Обернувшись назад, я увидела парочку кафе-баров, ресторанчиков и обычных магазинов с продуктами. На первом этаже был развлекательный центр, куда Михаил Игоревич хотел меня повести, но я наотрез отказалась. Я же не ребенок.

— Что будешь? — спрашивает мужчина, хватая меня за руку и волоча за собой. Я изумленно смотрю на то, как его ладонь накрывает мою, после крепко сжимается. В этот самый момент моё сердце в ускоренном ритме набивает удары. Кажется, сейчас я вовсе потеряюсь в пространстве. Голова идет кругом. Ладони от волнения потеют. А Хуанитосу хоть бы хны. Даже его фальшивые очки, которые он зачем-то напялил, не запотели. По сравнению со мной, он спокоен. Подобное его не смущает. А меня смущает. Какое же необычное состояние у меня сейчас, будто снова пью с ним коньяк и курю сигареты. — Как ты относишься к японской кухне? Любишь суши? — спрашивает тот, я словно где-то затерявшись, смотрю в его карие глаза, которые оправа очков совершенно не скрывала. — Я угощаю, — выдает тот. — Журавлева?

Я слышу. Подождите. Сейчас я успокоюсь только и обязательно вам отвечу, а пока оставьте голосовое сообщение.

— Настя? — бросая руку, трясет уже за плечо. — Анастасия?

— А? Да, — опомнившись и тряхнув головой, уже нашла в себе силы заговорить с ним. — Извините, задумалась.

— Ты не пугай так, — вздыхает облегченно мужчина. — Что скажешь?

— Мне совершенно всё равно, что есть, — отвечаю на его предложение, он усмехается.

— Тогда в суши-бар, и повеселее. Нам нужны силы, чтобы выбрать подарки, я прав, Журавлева?

— Безусловно, дядя Миша, — поддразнила его, на что уголки его нежных губ дернулись вверх.

— Ты язва, Журавлева, — прокомментировал Невский. А я и не спорю.

Кафе-бар в японском стиле, в котором какая-то мелодия, где напевали гейши, перемешалась с музыкой, которая играла на первом этаже. Не понимаю, зачем весь этот музыкальный микс, но аппетит это совершенно не портило и ладно. Не помню, когда последний раз ела суши. То ли в одиннадцать, то ли в двенадцать лет. Моя мама сама готовила их каждые выходные. Хоть у отца и была аллергия на рыбу, он совершенно не возмущался и доедал после нас рис. В тот момент мы были счастливы. Даниил, небось, тоже давно не ел их. Может, купить ему перед уходом?

— Журавлева, на сегодня это будет последний торговый центр, — выдохнул устало Невский, снимая очки, при этом привлекая внимание присутствующих молодых девушек, которые сидели впереди него. Чтобы это увидеть, не обязательно было поворачиваться к ним. Я почувствовала пристальный взгляд за спиной. От этого мне становилось не по себе. В очках он красавчик, а без них… Мать его за ногу, можно задохнуться! Теперь я понимаю, почему он ходит в них, чтобы не создавать аварий на дороге и вообще.

— Как скажете, — закидывая в рот рыбу с рисом, при этом недовольно бурчу. Достало. Сейчас бы палочками выколоть каким-то двум громко смеющимся глаза, чтобы не смотрели на моего дядю, Невского. Я не ревную, просто… Он же мой дядя! Значит, смотреть на него можно только мне, ну, ещё Даниилу и Ирке. Больше никому!

Невский почти сразу же замечает, что его сверлят взглядом, поэтому незамысловато усмехается. Со стороны это выглядит так, словно он тронулся головой. Мой дядя — бабник. Нужно уже смириться с этим. Сначала та модель, медсестра из универа, а теперь эти две белокурые курочки. Какой он ветряный. Видимо, везет мне на ловеласов-родственников. Даниил, Михаил Игоревич…

— Ладно, — вздохнул мужчина, доставая из кошелька деньги и отдавая их пришедшему официанту. Очки снова оказываются на нем. — Пойдем уже, — поднимаясь с места, протягивает мне руку. Я немного растерянно смотрю на него, а затем хватаюсь за его руку и приподнимаюсь. — У нас сейчас будет долгий путь от саморазвития к самоуничтожению, — усмехнулся Невский, в груди вновь взволновано заколотилось.

— Это уж точно, выбор подарка — дело тонкое, — протягиваю, тяжело вздыхая.

Весь третий этаж был пройден от сантиметра до сантиметра. Можно было бы давно опустить руки и сдаться, чего мы не делали. Идея с дорогим алкоголем отпала почти сразу же, как только мы вспомнили его коллекцию, откуда свистнули бутылочку с коньяком. Место, которое привлекло внимание Михаила Игоревича, было с техникой. Он смотрел всё: и ноутбуки, и телевизоры, и телефоны, но остановился на фотоаппаратах. Зеркальный фотоаппарат «Canon». Перевернув бирку, я увидела цену и ахнула. Девяносто пять тысяч. Это что за фотоаппарат такой? За такие деньги он должен быть с какими-то определенными функциями, например, самостоятельно передвигаться или приносить в постель завтрак. Почти сто штук? И почему Невский так устремлено смотрит на него?

— Я помню, Боря в десятом классе мечтал о профессиональном фотоаппарате. Хоть он зарабатывает хорошо, но так и не позволил себе хороший фотик. Да и на природу выбирается редко сейчас, он просто фанатик всего живого и прекрасного. Запечатлеть на телефоне это совсем другое, чем на профессиональном фотоаппарате. Согласна со мной, Журавлева?

— Так-то согласна, но вы видели цену? Сомневаюсь, что в университете вы получаете такую зарплату, — проговариваю изумленно я.

— Да цена — это ничто, по сравнению с его счастьем. Пускай мы и перестали так классно общаться, как в детстве, но мне всё равно хочется сделать его счастливым. Он мой единственный брат…

Пожалуй, соглашусь, будь на месте Бориса — Даниил, я бы брату и яхту не пожалела бы. Для меня Даня — как второй отец. Хотя, даже первый. Папа со мной не так много времени проводил…Жалко, денег у меня не так много. Не хватит даже на телефон какой-то. Чувствую себя жалкой. И нужно же было мне слететь со стипендии перед летними каникулами. Чёрт. Неполноценной себя чувствую.