За столом, в кожаном коричневом кресле лежал Борис Коляда. Он посасывал карамельку и громко чмокал. Круглая, большая голова едва выглядывала из-за стола. Если представить уродливого мужчину, не с паталогическим уродством, обычного мужчину, черты лица которого огрубели настолько, что нос превратился в бесформенный выступ, губы утратили свежесть и сравнялись цветом с кожей, которая покрылась коркой и морщины на ней выглядели как трещины в каменной стене, ‒ то получится Борис Коляда. Руки Бориса, покрытые чёрными толстыми волосами, переплетались на животе пальцами. Оделся он по киношному: туфли из искусственной крокодиловой кожи, красная рубашка в крупную клетку и с закатанными рукавами, неуместные подтяжки.

Кабинет по размерам больше подходил для туалетной комнаты, чем для рабочего места начальника. Мебель и другие предметы прижало друг к другу стенами. В помещение втиснулись: шкаф с обвисшими створками, письменный стол, кресло, компьютер с громоздким, старым монитором, стопка кодексов прошлого столетия, флаг СССР на шпиле, бюст Дзержинского, книжная полка, заставленная пустыми бутылками, две гантели в углу и бейсбольная бита. Коляда раз в три дня пил водку, реже упражнялся с гантелями, но в бейсбол не играл.

У стены напротив Бориса сидели оперуполномоченные уголовного розыска: Юрасов, Симонов, Топало и Дятлов. Каждый из них предварительно принёс по стулу. Юрасову не нашлось места в кабинете, и он расположился в дверном проёме. Оперативники сидели вплотную, словно птицы на ветке в холодный день. В руках лежали блокноты.

‒ Ну, ‒ сказал Борис, проглотив остатки карамельки, ‒ что молчим?

Юрасов заворошил листами блокнота, приготавливаясь записывать указания начальства.

‒ Вчера арестовали коллегу, бывшего товарища, будь он неладен ‒ продолжил Коляда. ‒ А кто задержал? Правильно. Верные братья по оружию. Взаправду сказать, я ещё в этом кресле потому, что мы сами и задержали этого… как его… выродка. Напомните, с какого он района?.. Что молчишь Дятлов, ты с ним работал? Может, и ты употребляешь вечерами? Поэтому всегда такой заторможенный.

Юрасов не нарочно улыбнулся.

‒ А ты чего? ‒ спросил Борис.

‒ Извините, ‒ ответил Юрасов.

‒ Извиняться вздумал! Ты кто такой? Работаешь всего два дня и…

‒ Месяц, ‒ перебил Юрасов.

‒ Язык отрежь себе, пока я тебе лицо битой не размазал, ‒ выкрикнул Борис.

‒ Вряд ли получится, ‒ возразил Юрасов.

‒ Что? Вон из кабинета! Топай отсюда, ‒ кричал Борис, высунувшись из-за стола. ‒ К вечеру жду рапорт об увольнении, ‒ крикнул он вслед уходящему сотруднику.

‒ Дегенерат! Грязный щенок! ‒ продолжал ругаться в воздух Борис, переводя дыхание и, пытаясь отыскать папиросы в ящике стола. ‒ Перечить вздумал. Ну, я ему… Напросился.

Он заткнул пробоину папиросой и успокоился. Дым заполнил помещение.

‒ Так, а вы чего тут?

‒ Вызывали, ‒ ответил Симонов и скромно пожал плечами.

‒ Вызывают проституток. Ты проститутка?

‒ Нет.

‒ Зачем ты мне тогда нужен? ‒ спросил Борис. ‒ Иди лучше дверь в туалете сделай, а то отвалится! И уродца – коллегу возьми! Кто ещё хочет сказать? ‒ спросил Борис после того, как Симонов вышел из кабинета.

‒ Хорошо, ‒ продолжил он, ‒ остались здравомыслящие люди, да и просторнее стало. У нас не раскрытое убийство. Как её… баба эта… Гонская… Галанская? Обсудим, что имеем? Да, Топало, так как ты в отпуск собираешься, я Дятлова из района вытащил. Он по этому делу уже работает, а в курс других дел надо его ввести.

Топало одобрительно кивнул.

− Дятлов, что у нас по делу? – спросил Коляда.

‒ Людей опрашиваем. Все про волка говорят, какое-то общее помешательство.

‒ Волк? ‒ переспросил Коляда.

‒ Люди вой ночами слышат, говорят: кто волка увидит, тому смерть.

‒ Зачем ты мне сказки пересказываешь? ‒ спросил Коляда. ‒ Давай по делу?

‒ Осведомители молчат. Обнаружили видеокамеру на одном из домов по улице, где совершено убийство. К завтрашнему вечеру отработаем видео. Есть ещё один подозрительный тип, в больнице лежит с отравлением, говорит, что ничего не помнит, ни кто он, ни откуда. А главное, у него нет папиллярных узоров на пальцах. Впервые такое вижу. Врачи сказали, что это у него либо результат операции, либо травмы. Возможно, он обычный бродяга, но на вид жуткий тип. Проверим его получше.

‒ Давайте, давайте. Об этом следователям ни слова. Дело Ловитину передали, пусть сосунок помучается. Как меня достали эти молокососы, которые ещё преступников толком не видели, а корчат из себя Шерлока Холмса. На поручения его не отвечать. Ясно?

‒ Ясно, ‒ отозвались оперативники.

‒ Хорошо, ‒ Борис выпустил кольцо дыма, ‒ поезжайте сегодня на место, опрашивайте всех, кого увидите. Берите у них контактные данные, устанавливайте личность. Время на составление объяснений не тратьте, главное ‒ зацепиться за что-нибудь. Оформите по итогу рапортом. Тех, кто подозрительно себя ведёт в отдел и хорошенько отрабатывать, − Борис покосился на биту, прохрустел пальцами и добавил: − Всё, за работу.

Полицейские поволокли за собой деревянные стулья. Острые края металлических ножек проскользнули по паркету, который давно потерял последний слой лака. На полу остались рубцы, затерявшиеся среди тысячи других царапин.

‒ Дятлов! Задержись.

Сотрудник вернулся на прежнее место.

‒ Если видео не даст результата, ‒ начал Борис, ‒ а опросы не помогут, если не раскроем… в общем, нам это дело нужно как воздух. И для статистики, и чтобы в Москву не ехать на заслушивание. До конца года его раскрыть надо любыми средствами. Понимаешь?

Кивок.

‒ Если благодаря тебе год по показателям хорошо закроем, я этого не забуду. Топало после отпуска увольняться планирует. Себя хорошо проявишь ‒ переведём на место Топало. Зачем деятельному оперу в районе пропадать?

Глаза Дятлова заблестели. Борис хорошо знал такой взгляд. Он наблюдал его на лицах жены и двух дочерей-подростков перед покупкой дорогостоящего наряда или, когда они завладевали его кошельком.

‒ Да, да, ‒ сказал Борис, ‒ Ты правильно понял.

– Раскроем, обязательно раскроем, – отчеканил Дятлов.

– Алло, – сказал Ловитин.

– Григорий Владимирович, к вам дама, – раздался в телефонной трубке голос полицейского с пункта охраны.

– Семён Степанович, что за дама, конкретнее?

– Симпатичная. В шубе чёрной и в берете таком красивом – красном.

– Я не об этом. Как её зовут?

– Не скажу. Больно чудное имя у неё. В журнале записал, но и на бумаге не разберу.

– Фин-Фейербах?

– Не понял!

– Семён Степанович, фамилия её Фин-Фейербах?

– А! Да, да, точно. Фин-Фейепах, прости господи. Пропустить?

– Нет. Скажите, что придётся подождать. Я занят.

– Ладненько.

– Станет нервничать или уйти вздумает − звоните.

– Григорий Владимирович?

– Да.

– Как совещание прошло? Я видел, как следователи из кабинета руководителя выходили, поникшие, словно на панихиде.

– Всё хорошо, Семён Степанович, совещание на то и совещание.

– Ну-ну. Ещё чего спросить хотел: новостей, убийств каких-нибудь не случалось?

– Семён Степанович, работать надо.

– Ладненько, ладненько, не отвлекаю. Трудитесь и ни о чём не переживайте. Если что – звоню.

Ловитин положил трубку. Действительно, совещание прошло неважно. Руководитель давил на него и требовал раскрытия убийства Галонской. Следователь не спешил выходить к Фин-Фейербах, он подготовил необходимые поручения по делу и лишь спустя полчаса вышел к свидетелю. Фин-Фейербах в ожидании дошла до той кондиции, что хотела наброситься на следователя со словами возмущения, но после слов извинений Ловитина успокоилась и даже приветливо улыбнулась. Несмотря на это, при допросе она неохотно заходила в зону открытого общения. Трудный свидетель. Она замыкалась и увиливала от ответов, не подозревая, что допрос начался до её прихода. Следователь поручил Юрасову проследить утром за Фин-Фейербах и теперь располагал кое-какой информацией о её жизни. Эти сведения он намеревался использовать при первом подходящем случае.