— Позови, — одобрил Император. — Никто и не удивится уже — привыкли, что ты в каждой бочке затычка.

— Издержки крепкой вертикали власти, — улыбнулся я. — Работа на то самое «коллективное бессознательное»: народ хочет, чтобы самый главный вкалывал больше всех — он же главный, значит ему больше всех надо. А когда самый главный системно и последовательно показывает, что ему и вправду «больше всех надо», государственный аппарат невольно подтягивается и пытается соответствовать: если царю плевать на дела страны, у него как бы и морального права спросить за результат ответственного чиновника нет. А у меня такое право есть, и я буду им пользоваться.

«Самого главного» Александр благополучно пропустил мимо ушей — не питает иллюзий, уже обжился в стезе почти пенсионера, и уготованная к подписанию бумажка просто материализует то, к чему ментально все уже привыкли.

— Вот и хорошо, — очень человечно улыбнулся Император. — Сейчас свадьбы отыграем да буду собираться в гости к подданным. Рады будут калеке, как считаешь?

— Счастливы, — честно ответил я. — Поговорка «без царя в голове» не спроста в народе зародилась — без царя жизнь совсем не та, — хохотнув, я с улыбкой поведал. — В присутственных местах в Сибири ваши портреты видел. Никудышные совсем, или из газет вырезанные, или вообще от руки нарисованные. Кривые, неразборчивые, непохожие, но дело же не в вашем солидном и внушающем уважение к Престолу лице, а в самом факте — старались, выкручивались как могли, лишь бы царь за документооборотом пригляд с портрета держал. А тут сам прибыл, настоящий, за тысячи верст от столицы — как тут не радоваться? Предлагаю апрель — если коса на камень не наскочит, запустим воздушный маршрут Петербург-Владивосток, с дирижаблями.

— Еще не собрался, а он уже ко мне дирижабли прикручивает! — пожаловался пространству Император. — Ступай теперь, Олька поди заждалась.

— Ее с собой взять бы, — добавил я, поднимаясь со стула. — И Мишу с японкой и матушкой — будет хорошее семейное путешествие.

— И чем будут править мои косоглазенькие внуки? — задал мне в спину вопрос Александр.

Тут и дурак бы догадался. Обернувшись, я развел руками:

— Может и ничем. Мир — сложная и подвижная штуковина. Мне был нужен Толстой, я с ним немного поговорил, а теперь дядя Сережа вдовый ходит. План-максимум — Китай, Корея и Япония. План-минимум — ничем.

Император кивнул — понял — и я отправился в апартаменты сестренки Оли — она хочет похвастаться результатами своих занятий живописью. Под рассказы сестры о том, какие кисти, краски да карандаши пригодились ей в работе, я посмотрел гусей, вихрастого пацана в фабричной одежде, ряд пейзажей, похвалил удачные места, поругал места неудачные и мысленно передвинул на подальше издание иллюстрированной адаптации сказки про путешествие Нильса (у нас путешествовать будет Антошка, в Николаевскую губернию), пожелал Оле спокойной ночи и пошел в свой кабинет, намереваясь покинуть его только к завтрашнему утру — накопилось дел из-за такого долгого семейного Совета, а послезавтра в Москву надо ехать, принимать плоды маминых предсвадебных хлопот и смотреть, как на важных проектах сказалось многодневное отсутствие Губернатора. Полагаю, никак — у нас, конечно, бывает, что без пинка свыше дело не движется, но это — не тот случай, потому что исполнители в успехе замотивированы дальше некуда, между кнутом и пряником в крошечный зазор утрамбованы.

Совет, тем не менее, потраченного времени стоил: разобрались с наболевшими вопросами, проговорили необходимость воровать хотя бы с прибылей (родственнички очень ловко делали вид, что о воровстве и не помышляли), если уж совсем не воровать не получается, выделили некоторую недвижимость под полезное для Родины использование, переделили силами гофмейстеров (многие родственники даже не в курсе, чего у них в собственности есть) некоторые земельные владения, а главное — часть Романовых подвинулась в своем мировоззрении ближе ко мне: заниматься торговлей и производством не «невместно», а со всех сторон полезно. Да, содержание из казны все воспринимают как должное, по праву рождения же. Да, воровать и «торговать» влиянием и должностью крайне приятно и ненапряжно, но шаг сделан — у меня «тем» для инвестиций почти без усилий со стороны инвестора вагон и маленькая тележка, и вскоре родственники (те, что помоложе — боюсь, старое поколение уже забронзовело) почувствуют вкус честно заработанных денег. Надеюсь, что следом придет осознание своей роли «нахлебника» на казенной шее и включатся моральные нормы: воровство же грех, и, если получается зарабатывать честно и почти самостоятельно, значит душу лишний раз пачкать не стоит.

К итогам Совета неожиданным бонусом «упали» двое Романовых, подлежащих после проверки делами интеграции в мой «ближний круг»: Георгий Михайлович, третий сын плодовитого главы Госсовета, и Петр Николаевич, второй сын недавно покинувшего наш мир Николая Николаевича Старшего, третьего сына Николая I. Первый — мой тёзка с нестандартным для Романовых именем. Интересуется в основном нумизматикой, причем не только собирает коллекцию, но и сочиняет профильные работы, пользующиеся вниманием ценителей по всему миру. Карьеру начинал в кавалерии, но неудачное падение с лошади стоило ему несовместимой с дальнейшей службой травмы ноги. Не чужд «великий тёзка» и других культурных артефактов — живописи, скульптуры и прочего. Поручу ему курировать музейное дело — оно в скором времени в нашей Империи получит качественно новую жизнь.

Петр Николаевич тоже с военной службой «пролетел», из-за туберкулеза. Ныне либо вылеченного свежеизобретенными лекарствами, либо загнанного в дальние углы организма — врачи во мнениях расходятся. Характер у кузена Пети скромный и даже отдает в робость, но мне его на штурмы крепостей и не отправлять — Петр Николаевич мечтает о стезе художника и архитектора. Обе грани старательно развиваемого таланта можно очень качественно применить во время перестройки Москвы — нам нужны красивые домики и не менее красивые панно с муралами и мозаиками, а лично мне — шарящий в строительстве, непредвзятый и лишенный стремления к личному обогащению соглядатай. Невероятные деньги реновация Первопрестольной поглотит, много контроля в этом деле не бывает.

Неприятно обнаружить в «ближнем круге» крысу. Особенно — крысу мелочную и алчную до полного отключения рассудка.

— Я крайне разочарован тобой, Андрейка, — поведал я потному и трясущемуся от понятного страха двадцатидвухлетнему поручику Дерябину.

Из обедневших дворян, ко мне в «ближний круг» попал по протекции княгини Барятинской — его жена с матерью «Андрейки» порою чаи вместе гоняют. Зону ответственности ему на первых порах нарезал маленькую — в частности, ему были выделены деньги на устройство в Петербурге привезенного мною из Сибири семейства актеров. Совершенно никчемные деньги, что-то вроде двухсот рублей. Походу Дерябин тоже счел сумму никчемной, но только в плане моего к ней внимания — не будет же Цесаревич каждую копейку считать, а значит можно попытать удачи в преферанс. А я и не считал — этим специалисты занимаются — я на людей больше смотрю, и за делами как-то упустил из виду судьбы актеров. Спасибо Юсупову — заметил проблему и за свой счет арендовал актерам домик, а младшего еще и в гимназию засунул, интеллектуально расти. Сам, конечно, об этом мне не сказал — не принято на чужие косяки «извне» аппарата указывать, особенно если косячит протеже целой статс-дамы, но мир не без добрых людей.

— Простите, Ваше Императорское Высочество! — рухнул проворовавшийся лбом в пол.

— Дело же не в двух паршивых сотнях, — продолжил я выговаривать. — Дело в том, что ты предпочел их умопомрачительным карьерным перспективам. Ты — дурак, Андрейка, и на каторгу поедешь именно за дурость. Рекомендую не садиться играть в карты с тамошними обитателями — тебе в них и здесь не везет, а там и подавно. День тебе перед арестом даю перед матушкой покаяться и объясниться. Ступай.