Ну а я пил чай в губернаторском доме (вкусно кормят!), играл на глазах стоящих за оцеплением из гвардейских частей финнов (в том числе членов Сейма, которые не могли проигнорировать такой вброс) с Арнольдом и при помощи того же оцепления трижды в день посещал храм для коллективных молебнов с ближним кругом, давая ситуации настояться. Отдыхает цесаревич, да молитвами депрессию от разлуки с любимой отгоняет. Приказ такой — «не беспокоить».

Хаос — особенно человеческий — слепой, чисто стихийной силой остается недолго. К вечеру члены Сейма и Сената развили бурную деятельность. Политических самоубийц среди них не оказалось, и количество людей на улицах утроилось — деятели задействовали свои агентурные «сетки» и прикормленных бунтовщиков. Жизнь славного города Хельсинки парализовалась — закрылись на крепкие ставни лавки и жилые дома (никто по поводу соотечественником и соседей иллюзий не питает), вокзалы начали действовать в режиме усиленной проверки документов, по всей Финляндии тревожно стучали телеграфы, а относительно «чистым» от людей кварталом остался только тот, где живет генерал-губернатор.

Здесь бы отлично помог официальный ответ Сейма в газетах, опровергающий мой «вброс», да вот беда — работники типографий бастовали не хуже других. Да, можно силком притащить нужные кадры в редакцию, но раньше утра напечатать тираж все равно не выйдет, а завтра будет уже поздно — разгоряченному и готовому ко всему народу эта бумажка только подтереться. Оформивший вброс журналюга оказался не промах и сразу после передачи материала в печать, собрав главреда и дорогих сердцу коллег, пришел ко мне просить защиты. Не вопрос, мужики — в моих проектах найдется достаточно вакансий, вот вам пять страшных тысяч рублей на всех и добро пожаловать в Петербург.

На обросший кострами (холодно, без обогрева никак), ощетинившийся зубами и оружием (нет иллюзий, опять же) Хельсинки опустилась тревожная ночь, полная возвышенных речей о важности «незалежности» Финляндии и подлости русских оккупантов, и лишь вопросом времени оставалось начало «горячей фазы» беспорядков — к этому моменту город взяли в оцепление полноценные (наши, русские, лояльные полностью) армейские части, границы Княжества пересек дополнительный, находящийся в режиме боеготовности, контингент, а части местные, национальные, начали процесс распада: половина финнов со шведами благополучно дезертировали, другие надеялись зарубиться с оккупантами в последний в своей жизни раз, а офицеры резко полюбили подавать в отставку — такой «вилки» как стрелять по своим во славу оккупантов или героически умереть в бою с теми, кому сам давал присягу во славу «свободной Финляндии» (физически невозможной) и врагу не пожелаешь.

Прикорнув три часика, я проснулся в два часа ночи, выпил пару чашек кофе, переоделся в форму флотского лейтенанта (для антуражу), велел Остапу звать группу двадцать лет проработавшего в Департаменте таможенных сборов статского советника Иванова из моего спецслужбистского «пула для реально внезапных проверок» и отправил Андреича с запиской будить генерал-губернатора, дабы он экстренно собрал под наш с ним выезд соответствующее сопровождение и прямо ответственных за таможенное дело в Княжестве чиновников.

По-хорошему было бы очень здорово взять под армейский контроль все местные СМИ, но это станет избыточной эскалацией конфликта. Лучше аккуратно, под шумок и без стрельбы — последняя вполне может начаться, но, если «набрасывать» аккуратно, первые два-три дня, в случае если у финнов включатся остаточные инстинкты самосохранения, получится обойтись без нее. Армия инструкциями оснащена — пресекать провокации и погромы по возможности бескровно, дубинками, наиболее рьяных финнов отправляя в околотки, и открывать огонь на поражение только по группам тех, кто стреляет первым.

Хреново мужикам — тебя провоцируют, поливают грязью, показывают всякое нехорошее, кидаются камнями, а ты «пресекай по возможности бескровно», то есть в большинстве случаев — стой и терпи. Надо, товарищи, ничего не попишешь — утопить Финляндию в крови легко, но это нанесет большой репутационный и экономический урон.

Поднятому «по тревоге» Федору Логгиновичу для выдачи комплекта приказов понадобилось десять минут. Еще пять потребовалось на разговоры со мной — нужно же хоть немного ввести губернатора в курс дела, пока собираются остальные.

В карете, в окружении Конвоя и целой армейской роты из лояльных войск по наполненным жизнью и тревожными звуками улицам мы с Гейденом ехали не одни — к нам без дополнительных приглашений с моей стороны запрыгнул поручик Онуфриенко, штатный сотрудник Охранного отделения, который целый день через местные агентурные сети и штат прибывших поездами филеров собирал информацию и передавал мне доклады, прибыв вот сейчас для заключительного перед передачей «поста» поручику Михайлову.

— Навроде как главным три бунтовщика из четырех склонны считать вице-председателя Сената от судебного департамента Иоганна Филиппа Пальмена, барона и вице-канцлера Александровского университета, — доложил усталый поручик.

— Неприятная личность, — поделился мыслями по этому поводу генерал. — Фанатичный сторонник независимости Финляндии.

— И такой человек рулит главным университетом Княжества! — восхитился я новостям. — Продолжай.

— На данный момент большинство членов Сейма заперлись в своих домах, под охраной полиции и национальных частей. Последние продолжают пребывать в раздрае, и, позволю себе предположить, сложат оружие по первому требованию, — продолжил поручик. — Наши провокаторы из местной агентуры согласно инструкциям вкладывают в головы бунтовщиков идею о том, что Сейм в полном составе куплен Государственным советом — это весьма способствует популярности барона Пальмена, негласно возглавившего сторонников Сената.

— Вот они, плюсы демократического подхода к управлению! — поделился я выводом с генералом. — Еще и суток с момента «вброса» не прошло, а политические деятели уже разбились на ненавидящие друг дружку лагеря и готовы грызть друг дружке глотку ради власти.

— Позволю себе заметить, Ваше Императорское Высочество, что члены Сейма полностью солидарны с Сенатом в своей позиции, — с поклоном указал на бесспорный факт поручик.

— Главное — не то, что считают важные шишки из Сейма, — покачал я на него пальцем. — А то, что думают народные массы — это же демократия.

— Виноват, Ваше Императорское Высочество! — хохотнул поручик.

— Ступай, — велел я ему, и «охранитель» выпрыгнул прямо на ходу, демонстрируя молодецкую удаль. — Талантливая у нас молодежь, — улыбнулся я генералу и попросил собравшегося было захлопнуть за поручиком дверь казака. — Журналюгу мне.

— Может не надо? — жалобно попробовал избежать эскалации Гейден.

Напросился регулярными попытками спорить на дисциплинарное взыскание в виде единичной моральной оплеухи:

— Надо, Федя. Надо!

Крики чаек за окном кабинета начальника порта — сам он сейчас под арестом — казались озадаченными: словно вся остальная Финляндия, птицы ждали, к чему приведет созданная мной ситуация. Волны серенького в рассветных лучах моря разбивались о пирс. Порт Хельсинки захвачен русским цесаревичем — мою безопасность и безопасность десятков километров вглубь береговой линии обеспечивает пятерка кораблей Балтийского флота — все, кто находился на расстоянии одного ночного перехода. «Сухопутное» охранение объекта осуществляется гвардейцами и казаками при поддержке косметических размеров контингента финских полицейских.

Захват порта занял пару часов — потребовалось провести некоторую фильтрацию, отпустив с миром гражданских торговцев и граждан иностранных государств с напутствием поискать порт поспокойнее. Исключение — торговые суда Швеции, которых попросили остаться на дополнительные проверки. Все, имеющие хоть какие-то властные полномочия и доступ к документации работники порта временно перемещены в отапливаемое складское помещение. Казенное питание прилагается — не все там преступники, и после разбирательств честные чиновники будут отпущены с миром.