— «Должность» предполагает возможность ее занять, — заметил Император. — Сейчас «временно исполняющий обязанности», завтра — «лицо, исполняющее представительские функции», послезавтра — «выборная раз в пять лет персона в должности Императора», а дальше? Новая династия?

— Нет, такого не хочу, — честно признался я. — Дальше «исполняющего обязанности» не пойдет — так в моем черновике указа и записано: назначается только цесаревич, только в исключительных случаях, с сохранением для действующего Императора возможности перехватить контроль в случае нужды.

— Как же хотелось «перехватить» тогда, когда ты Финляндию на уши поставил, — мечтательно вздохнул Александр.

— Спасибо за доверие и поддержку, — вполне искренне поблагодарил я.

— Спасибо, что не утопил с моего попустительства все Княжество в крови, — ответил сарказмом Император.

— Утопить любой дурак может, а я тоньше работаю, — с заслуженной гордостью заявил я и перевел тему. — Приготовления ко встрече принцессы Масако почти закончены, проверки — тоже. Полностью легитимная принцесса правящей ветви и родная дочь Муцухито. Мать — из древнего аристократического рода владетельных до Реставрации феодальных воинов. Не хуже немецких принцев получается.

Масако, которой была уготована участь стать одной из скреп наших с Муцухито договоренностей, сейчас чуть больше трех лет. Здоровье у малышки крепкое, долгий путь проделала бы без проблем (скука разве что), но японцы увидели шанс на куш больше оговоренного. Шанс сочли достаточным, чтобы выдернуть из небытия наложницу Императора с его десятилетней дочкой. Последнюю переименовали в Масако, придали «внутренней» легитимности, показав народу с легендой «долго болела, вот о ней никто и не слышал» и, полагаю, загрузили девочку учебой всему подряд со всей широтой японской души — часиков этак на четырнадцать в сутки. Масако прибудет с матерью и положенным штатом фрейлин и прислуги — ее придворные организованы по нашему образцу, чтобы успела в пути привыкнуть.

— Обма-а-ан, — разочарованно протянул Александр, сложив руки на животе. — Что на Западе, что на Востоке — лишь бы бумага была, а что на словах договорились — то дело давнее, могли и запамятовать.

— Обман, — согласился я. — Но я сам ошибся, дав партнеру — не союзнику, партнеру! — окно возможности, которым грех не воспользоваться: был запрос на принцессу Масако, без конкретики, вот нам и выслали десятилетнюю девочку, а к ней — кипу документов. Просто в голову не пришло, что Муцухито так сделает. Впрочем, по бумагам всё чин чином, и Муцухито не стал бы подсовывать нам лишенную кровного родства подделку.

Потом, когда технологии позволят, проведу генетическую проверку, и, если принцесса поддельная, лично плюну на могилу японского Императора.

— Наши проверяли? — подозрительно прищурился царь.

— Англичане, китайцы, американцы, французы, — перечислил я участников проверки. — Ну и наши конечно.

— Угадали? — хохотнул Александр.

— Угадали! — хохотнул и я. — Ничего, на Дальнем Востоке скоро и свои профессионалы по тем направлениям заведутся.

Улыбнувшись, Император пошевелил усами и поделился наболевшим:

— Знаешь, а я ведь ее и не видел — России. Вас с Никки потому в путешествие и благословил — я не видел, так преемник мой пусть увидит, может поймет чего про нее такого, что я не понял, — горько усмехнувшись, он отвел глаза. — Смешно и стыдно, но знаешь, как я был рад слухам о том, что Павел I был сыном графа Салтыкова? Хоть сколько-то во мне русской крови есть, значит.

Комплексует царь, не считает себя достойным править таким народом.

— Кровь — штука важная, — успокоил его я. — Но физиология у людей во всем мире примерно одинаковая, с поправкой на привычный климат. Я для себя простой критерий определил: если говоришь, а главное — думаешь — на русском, значит русский. Арапа Петра Великого вспомни — на что угодно готов поспорить, что он считал себя русским, а остальные его в этом поддерживали.

— Так! — одобрительно кивнул Император, услышав подтверждение собственным мыслям.

Не кивнул бы, если бы другое думал.

— А Россия, — я пожал плечами. — Страна, не при военных наших будет сказано, все-таки аграрная, и жизнь у народа поэтому циклична — от посевной до сбора урожая. Когда подавляющее большинство живет одним укладом, остальным волей-неволей приходится подстраиваться. Предлагаю использовать термин «коллективное бессознательное» — этакое незримое, но ощутимое разумом индивида над-человеческое информационное поле. Общий знаменатель для нас всех. Император — это ведь и в самом деле должность. Убери нас, поставь править какое-нибудь Временное правительство или столь же полезных петрушек, как великое колесо российской истории совершит свой неторопливый поворот и за пару десятилетий вынесет на самый верх какого-нибудь деятельного грузина, который передушит своих врагов и наладит самодержавное правление с новым юридическим обоснованием — против традиции-то не попрешь, и народ при помощи «коллективного бессознательного» упорно воспроизводит многовековую структуру: на троне — царь, в присутственном месте — вор-чинуша, а на улицах грохочут сапоги царевых людей.

— А почему грузин? — фыркнул не поверивший Александр.

— Чтобы тоже говорил про русских хорошее и записывался в те самые русские. Например — «Я — русский грузинского происхождения».

Посмеялись, я продолжил:

— А Россию посмотреть надо. Правы вы, папа — Петербург с Москвой это даже не капля в нашем болотистом и лесистом море, а так — витрина, нужная для облегчения коммуникации с нашими соседями. Ну и экономика обязывает — предлагаю термин «урбанизация», это когда народ из деревень в города неуклонно переезжает. У нас она пока только первые шаги делает, но процесс не остановить.

— Заметили, — кивнул Александр. — Приходили тут блаженные, Руссо начитавшиеся — мол, человек в гармонии с природой жить должен, на земле, а не в квартире городской. Оно может и правильно, да только кто на заводах-то работать будет? Разве крестьянин винтовку в сарае собрать сможет?

— Так, — подтвердил я. — И здесь тоже можно отыскать важную для понимания России особенность: перемены нам не нравятся. И прогресс не нравится. И вообще главным желанием русского человека является стремление к покою. Пришел человек в мундире — значит жди проблем, это, к сожалению, грустная истина. Хочет русская душа воли да просторов — в них покой лучше чувствуется. Не территориальными приобретениями грёзил Ермак, когда Сибирь воевать шел — просто надоели ему рожи столичные, невмоготу стало под боярами толстощекими ходить, вот и ушел туда, где сам над собой был начальник. Вон она, Империя наша теперь, — указал рукой на Восток. — От границ утративших благодать и рассорившихся промеж себя католиков и до самого Тихого океана. Но увы, от Империи убежать нельзя — догоняет проклятый человек в мундире, средь деревни присутственное место себе строит и сидит в нем, рожа воровская, подати собирает. Здесь мышление нашего, склонного к анархизму и созерцанию наших бесконечных просторов человека делает интересный выверт: ежели от государства сбежать нельзя, значит пусть эти столичные шишки доказывают свою состоятельность через улучшение взаимодействия человека с государственным аппаратом, внушительную армию и геополитическую доминацию. Воевать наш человек вообще ненавидит, как и любой другой человек планеты, но здесь тот же принцип, что и у государства — если уж бояре закусились, значит пусть теперь не плошают. Ванновский два месяца назад сто двадцать казенных тысяч своим прикормленным подрядчикам скормил, получив парочку складов, набитых сапогами на бумажной подошве.

Заслушавшийся Александр вздрогнул, похлопал глазами и без особого энтузиазма попытался выгородить друга:

— Да не знал он — нет у военного министра времени сапоги проверять.

— Я однажды Петра Семеновича позову с собой на неожиданную проверку случайно выбранных складов армейского добра, — попросил я согласовать работу с высокопоставленным кадром.