– Не спеши, милая, – сказал я. – Успокойся.

Но она меня не слушала. Сделала глоток молока и схватила еще одну булочку. Еще не успев ее разломить, Мэри изменилась в лице. Она подняла на меня глаза – они были полны страха.

Потом она наклонилась, и ее завтрак оказался у меня на башмаках.

– Я поеду сегодня на Генриетта-стрит, – объявила Элизабет Кромвель, когда они с отцом, как обычно, прогуливались утром в саду госпожи Далтон.

– Думаешь, это благоразумно?

– Полагаю, да. В любом случае я так решила.

Отец вздохнул:

– Если Кэтрин и вправду нашла то, что спрятала моя матушка, то спешить незачем. Я полностью доверяю ей. И господину Хэксби тоже. А ты разве нет?

Элизабет промолчала. Когда много лет назад отец покинул Англию, она была почти ребенком и в минувшие годы никогда не подвергала сомнению его авторитет. Но теперь она стала взрослой женщиной, и за последние несколько недель ее мнение о Ричарде Кромвеле переменилось. Долг дочери почитать отца, и она любила его, но, по правде говоря, он частенько ее раздражал. Отец жил далеко и даже не мог обеспечить семью. Иногда Элизабет казалось, что время поменяло их ролями: теперь она стала мудрым, здравомыслящим родителем, а он – беззаботным мальчишкой.

– Матушкино наследство может подождать, – продолжал Кромвель. – У меня есть более важные дела. Я обещал герцогу, что напишу для него кое-что такое, что можно показать его друзьям, сделаю публичное заявление, в котором ясно выражается моя поддержка. Это необходимо для блага страны. А если, вернее, когда дела пойдут так, как мы надеемся, Бекингем напечатает его и распространит не только в Лондоне, но и в провинциях.

– Сэр, – возразила Элизабет, теряя наконец терпение, – это все воздушные замки.

– Нет-нет. Герцог не только хороший человек, но он также обладает множеством талантов и способен повести за собой народ.

Элизабет прикусила губу. У ее отца была глупая особенность видеть в людях только хорошее и верить в то, что ему говорят. Вероятно, поэтому он позволил сделать себя лорд-протектором, когда Оливер Кромвель умер. А в результате был выслан из страны, которой правил, и теперь оказался без пенни в кармане.

Она подавила досаду:

– С вашего разрешения, сэр, я поеду сегодня на Генриетта-стрит.

– Но это слишком опасно, – возразил он.

Элизабет покачала головой. Она считала, что риск в данном случае оправдан. Если бабушкино наследство и впрямь чего-то стоило, отец мог стать финансово независимым от Бекингема.

– Если я поеду сегодня вечером, часов в шесть или в семь, это можно сделать незаметно. – Она улыбнулась, желая задобрить отца. – Лучше освободить чету Хэксби от ответственности. Вам вовсе не обязательно ехать, если вы заняты. В самом деле, так будет даже безопаснее.

Ричард пожал плечами и отвернулся:

– Дорогая, полагаю, ты должна поступать как считаешь нужным.

Элизабет поняла, что победила.

Когда я взял для нас в Хай-Холборне наемный экипаж, была уже середина утра. Мэри сидела напротив с закрытыми глазами. То и дело останавливаясь, мы двигались по улицам к Стрэнду.

Возница высадил нас у главных ворот в Савой. Проходя под аркой, я огляделся, но не заметил никого, кто бы за мной следил, – только нищие, которые собирались там скорее по привычке, чем в надежде получить милостыню. Я быстро провел Мэри в Инфермари-клоуз.

– Куда мы идем, сэр? – спросила она.

– Ко мне домой. Там ты будешь в безопасности.

На лице ее отразилось недоверие, и она заплакала.

Дверь открыл Сэм. Когда он увидел рядом со мной Мэри, глаза у слуги округлились. Я втолкнул девушку внутрь и последовал за ней.

– А где другая? – спросил Сэм.

– Запри двери.

– Снова неприятности, хозяин?

– Делай что велят. Никто не приходил? – Я распахнул дверь в гостиную. – Ничего подозрительного?

– Ничего. Но…

– Проверь свое оружие. На всякий случай. И пришли ко мне Маргарет. Быстро!

Я ввел Мэри в комнату и велел ей сесть на скамью у стола. Она села и, не раздеваясь, положила руки на стол и опустила голову на руки.

Я стащил с себя плащ и шляпу. Меня одолела усталость. Болели мышцы живота, которые я напрягал так сильно и так долго. Я упал в кресло у незажженного камина. Я видел перед собой Хлорис, свернувшуюся калачиком в луже крови, которая становилась все больше с каждой секундой. Я видел молоток, впечатавшийся в череп Мертона.

Мой безумный невыполнимый план повлек за собой смерть бедной девушки. Да вдобавок я и сам еще убил человека. Лишил его жизни. Правда, Мертон напал первым. Но чтобы его обезвредить, было достаточно первого удара молотком. И вовсе не обязательно было бить так сильно. Одним словом, не было нужды его убивать.

Кто-то бежал через переднюю. А затем в гостиную без стука ворвалась Маргарет. Она замерла, глядя на нас. Я поднял голову и посмотрел на служанку.

– Хозяин, – сказала она. – Хозяин… что это? Кто это? А где же та, другая?

– Хлорис не вернется. Этого ребенка зовут Мэри. – Я показал на скорчившуюся фигуру на скамье; бедняжку била сильная дрожь. – С ней очень плохо обращались там, где она работала. Отведи девочку вниз и согрей у очага на кухне. Она побудет с нами день или два.

– Хозяин… – повторила Маргарет. – Я сходила утром, как вы велели. И…

Я махнул рукой, перебив ее:

– Потом.

Какое-то время мы пялились друг на друга. Затем Маргарет подошла к Мэри и обняла ее за плечи:

– Пойдем, милая. Хозяин прав. Нужно согреть тебя у очага.

Они ушли. Я остался сидеть в гостиной один. Я думал о Хлорис. Теперь мне никогда не узнать ее настоящее имя. Она сказала, что хочет вернуться домой, в деревню под Бристолем, где ее кто-то ждал. Или, по крайней мере, ей так казалось.

Я просидел так чуть ли не целый час, и никто меня не тревожил. От чувства вины и страданий я впал в ступор. Болела грудь с левой стороны, в том месте, где, по моему предположению, находилось сердце. Я нажал и почувствовал острую боль. А также обнаружил, что в нагрудном кармане у меня по-прежнему лежало сочинение Уолтера Рэли. Я достал книгу и уставился на облупленную кожаную обложку.

Так вот оно что: выходит, книга спасла мне жизнь.

На обложке, почти в самом центре, зияла дыра. «История мира» приняла на себя всю силу удара Мертона. Острие шпаги проделало в коже неровное отверстие и проникло дальше. Я раскрыл книгу. Лезвие проткнуло только несколько первых страниц. Размеры книги подобного формата составляют всего лишь примерно четыре на семь дюймов. Но в этой было много страниц. Даже ребенок может проткнуть пальцем лист бумаги. Но когда их несколько сотен – это совсем другое дело. Они образуют преграду, которая способна остановить клинок.

Я достал документы, которые взял из стола Бекингема, – главная цель моей злосчастной экспедиции, приведшей к двум смертям. Я разгладил бумаги и выложил на стол. Они определенно были написаны рукой герцога. Я взял один лист и поднес его к окну, поближе к свету.

Улица у Королевского театра, Друри-лейн. Джонсон и Смит.

Джонсон. Мой верный Фрэнк, я всем сердцем рад тебя видеть. Как давно ты в городе?

Смит. По правде говоря, не больше часа, и если бы я не встретил тебя здесь, то и сам бы отправился на поиски, ибо страстно желаю поговорить с тобой обо всех этих странных вещах, которые, по слухам, происходят в стране.

Джонсон. А я, клянусь, страстно желал посмеяться вместе с тобой над всеми этими нелепыми, скучными, эксцентричными вещами, от которых мы все здесь так устали.

Смит. Скучными и одновременно эксцентричными?! Отличное сочетание. Скажи, чем заняты наши дельцы?

Я тихо выругался. Что за ерунда? Всего лишь отрывок из дурацкой пьесы. Итак, Бекингем возомнил себя драматургом. Что же, это вполне в его духе. И когда он только все успевает: плести интриги, чтобы захватить власть в правительстве, и наводнять улицы Лондона бунтовщиками, соблазнять женщин и участвовать в дуэлях, содержать собственный публичный дом… А теперь вот еще решил попробовать себя в драматургии.