— Да мне посрать — ответил я чистую правду — Сдохну так сдохну — но тебя кишки продырявлю! И до глаз твоих сраных постараюсь дотянуться!

— Охренел⁈ Сам понимаешь, что говоришь, сурвер⁈ Мы тебя просто чуток проучить хотели! А ты за отвертку хватаешься⁈

— Проучить? — я тихо рассмеялся и прыгнул вперед, нанося удар отверткой.

Бил я неумело, но бил не сверху-вниз, как в старых фильмах, а нанес прямой тычковый удар, целясь жалом отвертки в чужое лицо. При этом я сначала столь же неумело махнул другой рукой, отвлекая внимание. И у меня почти получилось — «бордовый» снова сумел отскочить, но я все же зацепил ему правую щеку и проткнул кожу, а когда он дернулся в сторону, отвертка пробороздила еще сантиметра три.

— Ай! Сука!

Я зло ощерился, тряхнул головой, стряхивая кровь:

— Больно?

— Амос! Уймись! Ты сам виноват!

— В чем я виноват? Я тебя даже не знаю!

— Зато мы все тебя знаем! — отойдя на пару шагов, он зажал ладонью рану на щеке, взглянул на меня с неожиданной чуть ли не праведной злостью — Мы все тебя знаем, падла старательная — все работяги рыбных садков, а теперь и Тэмпло! Ты хоть знаешь сколько честных трудяг из-за тебя налетели на штрафы и лишились премий⁈ Что⁈ Заработал свои сучьи тридцать серебряников? Выявил недостатки в нашей работе, сучий ты потрох, рыбье ты дерьмо⁈ Человек пятнадцать — уволены! Многим понизили жалование и снизили рабочий разряд! Под сотню человек не принесут домой нормальной зарплаты! Чем нам кормить детей, упырок⁈

Я молчал. А «бордовый», шагнув вперед, перестав бояться моей отвертки, продолжал орать:

— Да там хватало протечек. Ну и что с того, мать твою⁈ Ты вообще представляешь какого это работать на двух работах⁈ Спать по четыре часа в день! Да наши бригадиры халявили, не проводили осмотры как надо, месяцами не спускались в те долбанные подуровни… но зато они и нам давали чуток поспать! И знаешь почему⁈

— Почему?

— Потому что они люди! Вот почему! Потому что понимают, как тяжело кормить семью! У тебя самого семья есть, ты полудурок⁈ У тебя дети есть⁈

— Нет.

— Вот и ответ! А будь у тебя двое детей и страдающая эпилепсией безработная жена… ты бы, сука раз сто подумал, прежде чем выявлять недостатки, находить нарушения и обнаруживать халатность!

Я молчал.

— За чей счет ты себе репутацию зарабатываешь, сурвер⁈ — «бордовый» шагнул еще ближе, показал мне исполосованные старыми рубцами и еще не зажившими ранами руки. На одной ладони лежал обрезок арматуры с большой палец толщиной — Вот! На, погляди! Видишь эти руки⁈ Такие же у всех в моей бригаде! Я в этих садках работаю дольше чем ты живешь! Подростком тут начал — чтобы семье помогать! И за все эти годы нихрена я не заработал кроме ревматизма! Сейчас у меня ночная смена — а утром мне браться за метлу и начинать подметать Манеж! Да, Манеж — там, где ты тварь бегаешь почти каждый день!

Точно… вот где я его видел — только не в этом комбезе, а в зеленой рабочей куртке и серых штанах. Он почти каждое утро подметал беговые дорожки на своем участке. И тот убежавший Сёма тоже вроде как оттуда.

Вытерев отвертку и убрав в карман, я задрал уже не знаю какую по счету испорченную футболку и принялся вытирать лицо, хотя знал, что больше размазываю, чем вытираю. Надо возвращаться в Чистую Душу, проходить через черный вход и там уже приводить себя в порядок. Попытаюсь и футболку отстирать — она темная, думаю, что пятен не будет видно. Мужик подошел почти вплотную, тоже убрал свое оружие в карман и, глядя на меня сверху-вниз, говорил и… плакал, злыми движениями вытирая слезы.

— За чей счет жируешь, сурвер? Ну стал ты хорошеньким перед Дугласом Якобсом. Выслужился как собачка ищейка. Вынюхал спрятанные проблемы. И что? Думаешь стал для него другом? Да никогда ты не станешь для него другом! Такие как они с такими как мы не знаются! Мы для них никто! Не знаю сколько он тебе заплатил, но поверь — он не потерял ни единого динеро, потому что с каждого из нас снял по двадцатке самое малое! Вот ведь выгодно, да? Он трахает нас в заднице, да еще и деньги за это получает! А ты… знаешь что ты при этом делаешь?

— Что?

— Ты его мокрый хер старательно вытираешь и направляешь на задницу следующего нищего работяги — нате, трахайте, босс! Забирайте у него премию, лишайте оплаченного недельного отпуска, режьте зарплату и понижайте в разряде! Давайте, босс! Трахайте глубже! Глубже! Глубже! ДЕРЬМО! И ты, сурвер Амадей Амос ты тоже дерьмо! Ну давай! Бей теперь меня своей сраной отверткой! Бей!

Посмотрев ему в глаза, я отвернулся и пошел прочь.

— Чего же ты уходишь⁈ Иди и найди еще пятьдесят утечек, сурвер! И пусть нас всех за это поставят на колени и оттрахают хором! Давай!

Вытирая нос, я молчал, а он не унимался, эта одинокая бордовая фигура в желтом скудном освещении пустого коридора:

— Хочешь быть крутым — так хватай за упитанные яйца кого повыше, а не за тощие бубенцы простых сурверов вроде тебя! Какого хера ты нас наказываешь⁈ И никто из нас тебя не боится! Потому что нам бояться уже нечего! Да темную тебе устроили чтобы ты потом нас опознать не мог — нам ведь семьи еще кормить! А так тебя никто не боится! Потому что ты просто услужливое дерьмо! Подстилка для начальников! Ты гребаное говно, Амадей Амос! Гребаное говно и больше никто!..

Я лежал в ванне и, глядя в потолок, откуда на меня капал конденсат, обдумывал случившееся с «разных сторон», раз за разом прогоняя конфликт с начала до конца, оценивая свои действия, думая над услышанным и произнесенным, прикидывая как стоило бы действовать чуть иначе. Этому я научился в одной из прочитанных книг, где советовалось после каждой сложной ситуации хорошенько обдумать ее и оценить свои действия.

Ванна была полна горячей водой, а на лице лежал небольшой пакетик с быстро тающим льдом — знакомый паренек расстарался, притащив ящик с тремя такими двуслойными пузырчатыми пакетами. Раньше здесь все было отведено под здоровенный спортивный комплекс и из его наследия осталось удивительно много — включая пакеты для компрессов, массажные столы, машины, все еще делающие лед и многое другое, что прежде требовалось для восстановления спортсменов.

Вопросы я себе задавал разные и сам же на них отвечал.

Почему у меня получилось уйти от первого и самого опасного удара в затылок — тут все понятно. Нападавшие не учли, что я терпила-профессионал и перворазрядник в дисциплине «хныкающий мальчик для битья». Я еще со школы узнал, что такое беспричинная «темная» от «любимых» одноклассников. Половую тряпку на голову, несколько быстрых ударов, после чего все разбегаются, я стягиваю мокрую ткань с зареванного лица, а вокруг никого — все сидят за партами и невинно улыбаются. Это повторялось раз за разом. Вскоре я уже перестал задаваться непонимающим вопросом «за что?», а чем старше мы становились, тем более частые и сильные удары я получал. Амадей Амос — ваша любимая отдушина от тяжелых школьных будней. Победить я не мог, да и боялся кого-то тронуть. Поэтому научился избегать подобных ситуаций — двигался только вдоль стен и постоянно оглядывался, старался быть рядом с учителями, не приближался к группам обидчиков, не ходил в туалет и терпел, а если все же попадался, то предпочитал сразу закрыть голову руками и упасть на пол — я рано понял, что одноклассники кулаками бить били, затрещины давали, щипали, а вот пинать ногами лежащего избегали. Был у них такой кодекс чести истинно крутых пацанов — лежачего не бить. Вот и в этот раз рефлекс сработал сам собой. Накинули на голову тряпку — я упал. Все на автомате. И бьющий меня в затылок мужик просто не успел — цель ушла вниз и его кулак просто скользнул по голове. В результате я не отключился, смог выхватить отвертку и благодаря этому кое-как отмахался.

Да…

Вот только за отвертку я схватился зря. Вернее — зря ударил ей. Тут я тоже действовал на рефлексах, поэтому бил с силой, нанеся бездумно сразу два ранения противникам, а третью рану — щека «бордового» — нанес уже вполне осознанно, стараясь нанести максимально сильный урон. И получись у меня — мог бы и убить. Я ведь целил в глаз, но мужик отпрянул и это его спасло.