— Я своими глазами видели три двери смерти — хрипло сказал Бишо, отставляя еще полную стопку и наливая себе давно остывшую имитацию кофе. Добавив сахара, и перемешивая втрое сложенной стрелой зеленого лука, он задумчиво добавил — Первые две — только видел. Обе в северной стене Хуракана. А последняя в восточной — и за последней дверью навсегда остались мои сыновья. После того как нас там порвали в клочья, во второй южный буфер выходили еще раз пять, пока не произошла ситуация с массовой гибелью, в которой полегло два отряда спасателей. Никто из них так и не вернулся. После этого приказом Смотрящего люк запечатали. Еще один люк закрыт навсегда. Еще одна мембрана прорвана. Еще один буфер потерян.

Сгрызя лук, он запил его парой больших глотков кофе и взглянул на меня с поясняющей усмешкой:

— Мозги уже плавятся?

— Новых слов многовато — кивнул я — Мембрана?

— Важное понятие, сурвер. Мембраной мы называем две степени защиты буфера — активную и пассивную. Под пассивными имеются ввиду стальные сети в воде и решетки в дырах и проходах, например. Активная защита — это сами разведчики. Регулярные патрули, смена в дзотах, расставленные в воде и проходах капканы, мелкие мины и все прочее, что может сдержать тварей. Про них ты, кстати, еще не спрашивал — про наружных мутантов.

— Еще спрошу — пообещал я — А буфер это?

— Буферная зона. Понятие со старых времен, когда наружу выходили не простые сурверы вроде нас с тобой, а высоколобые ученые интеллектуалы. Или я зря тебя в простые сурверы записал, Амос?

— Я — проще некуда — заверил я.

— Вот и правильно! — он одобрительно хмыкнул и продолжил пояснять — Буфер — это огороженная и защищенная зона, что сразу за люком. Вышел наружу — и ты в буфере, сурвер.

— А вокруг него мембрана?

— На лету схватываешь. Молодец. Чтобы спокойно проводить свои исследования, брать анализы воды и почвы, отлавливать всяких мелких тварей, ученые потребовали создать для них защитную мембрану. А знаешь почему назвали мембраной, а не просто стеной?

— Нет, конечно.

— А я знаю — из старого журнала что валялся в одном из наших укреплений. Это еще один термин. Дело вот в чем — мембрана проницаема, а стена — нет. Ученым очень не хотелось, чтобы их сожрали хищные мутанты…

— Кому бы хотелось…

— А вот чтобы внутрь буфера могли однажды заползти новые мелкие виды — этого им желалось. И поэтому они потребовали ради науки не отгораживаться наглухо с помощью каменной кладки, а поставить решетки с дверями, деревянные щиты с щелями, натянуть сетки с ячейками определенных размеров. То есть стена вокруг каждого буфера все же есть, но она проницаема для внешней жизни, хотя защищает от крупных тварей, хотя вполне может поймать их с помощью сетей и капканов.

— Мембрана — повторил я — Ясно.

— И как раз из-за мембраны буфер называется буфером, а не новым отсеком Хуракана. Будь он отгорожен сплошной стеной с вмонтированным в нее стальным люком — и это был бы уже не буфер, а новое помещение. То есть как раз то, о чем мечтает твоя партия ВНЭКС — расширение убежища.

— Это не моя партия — возразил я — Мне они нужны только ради денег. Да и речь сейчас не о них. Мы о мембранах…

— Мембраны мать их… — Бишо помрачнел — Они проницаемы.

— Ты говорил. Благодаря им внутрь буфера могут попасть еще неизученные виды с поверхности и все такое. Думаю это здравое решение…

— Здравое решение… — выхлебав кофе, он налил из чайника мне, потом себе — Та тварь вас внизу как нашла, Амос? Ту, которой ты не дал войти с помощью вовремя захлопнутой решетки.

— Точно не знаю, но вряд ли она нас увидела, если у нее вообще есть глаза. Думаю, сначала она нас учуяла или услышала. Куча вонючих мужиков соскребает лопатами и ведрами грязь…

— Именно. Она нашла вас по запаху, на слух, может и по вкусу, если кто-то поранился и кровь утекла в желоб. Есть твари, которым достаточно растворенной в воде капли крови, чтобы начать искать ее источник. И ты не поверишь мне, Амос, кто и что мне встречалось в огромных кавернах за стенами Хуракана. Если тут под землей, куда почти не пробилась радиация, обитают настолько жуткие монстры, то что же творится там наверху? — глаза Бишо остекленели, когда он попытался представить эту картину — Там ядерная зима? Или уже кончилась? Но что-то из двух — либо вечная ночь и морозы, либо выжженная до хруста пустыня с редкими оазисами. Я разговаривал с парой старых сурверов — их нет уж в живых и я был один из немногих, кто их хоронил — и они уверены, что планета непригодна для жизни и мы как минимум еще столько же лет пробудем в безопасности Хуракана. По их словам, все выжившие твари земные это тоже понимают и поэтому скрылись в карстовых пещерах, постепенно мутировав под новые условия обитания.

Поглядев на пыльную бутылку, он скривился и отставил ее к краю стола и снова взялся за кофе, чтобы смочить горло. Я последовал его примеру, а он понизил голос почти до шепота и продолжил:

— Ты бывал в нашем музее уродцев?

— Много раз — ответил я, ставя пустой стакан на стол и вытирая губы — Музей Апокалиптики?

— Он самый.

— Туда пускают с четырнадцати лет и как только исполнится, я шастал туда после школы почти каждый день. То еще зрелище… перепонки… клыки как черные иглы… огромные глаза… серая и склизкая на вид кожа… Ужасные мутанты.

— Ужасные мутанты — повторил Бишо и тихо рассмеялся — Там в колбах плавают мутировавшие животные. А вокруг Хуракана обитают не только звери, Амос. Тут хватает тварей пострашнее и поразумней! Там живут те, чьи предки когда-то были людьми — как ты и я.

— Слышал об этом — я кивнул и глянул на закрытое жалюзи окно — Но никто не подтверждает. Просто по пьяни изредка болтают всякое.

— Потому что сверху давно уже утвердили директиву не пугать обычных сурверов. Знаешь почему?

— Нет.

— Потому что мы все знаем, что звери хоть и страшные, но тупые и в Хуракан им не попасть никогда. А вот мутировавшие люди, если сохранили разум, могут и отыскать способ проникнуть внутрь убежища и устроить здесь резню. Поэтому все разведчики и прочие посвященные подписывают подписку о неразглашении. И в целом решение здравое. Зачем зря пугать людей? Кто хочет жить и бояться, зная, что там за стенами кто-то умный и мерзкий строит планы по проникновению…

— Никому этого не надо — согласился я — Страшно. А страх — это плохо. Я по себе знаю, ведь боялся каждый день.

— Страх сегодняшнего дня — еще куда ни шло. А вот страх перед днем завтрашним… люди перестанут работать на совесть и прекратят хорошо заботиться о важных системах Хуракана. Они перестанут создавать семьи и рожать детей — для чего? На корм мутантам? Учитывая постоянные страх и нервозность, люди постараются компенсировать это агрессивностью и в Хуракане начнутся стычки, прольется кровь. И это еще не все… я тебе не стану рассказывать о стрессовом расслоении общества, о почти гангренозном заражении теориями заговоров, о патологичном недоверии к нашим сми и еще много о чем не стану тебе нагружать голову, но поверь — не надо знать людям о том, что вокруг убежища бродят порой крайне опасные не когтями и клыками, а своей разумностью существа.

— Ого… — пробормотал я — Никогда о таком не задумывался… прямо вот никогда…

— Да и я не задумывался — признался Бишо — Все, что я тебе сейчас говорю, это пересказ полузабытого — из того, что нам вдалбливали в голову инструкторы перед первым выходом наружу. Мы получили больше десяти часов теории — и надо сказать они старались не запугать нас, а вдолбить в наши тупые головы истинные причины молчать. Тогда же мы расписались в неразглашении. И тогда же мы, молодые курсанты, поклялись нашими жизнями, что никогда не расскажем обычным жителям ни о чем из увиденного.

— А ты не нарушаешь сейчас клятву?

— Не нарушаю. Из тех десяти парней и девчат кто клялся стоя в круге в живых остался лишь я — Бишо горько усмехнулся и опять потянулся за чайником.

— Ох…

— Не надо меня жалеть, парень. Не дорос ты еще, чтобы меня утешать. Давай вернемся к нашим делам. Что еще спросишь?