Парикмахерская старого Бишо была открыта и как всегда пуста. Свет в небольшом зале погашен, горит только одинокая лампа в углу, где стоит накрытое пледом кресло. В нем и сидит улыбнувшийся мне Бишо, складывая газету.

— Зачастил ты стричься, Амос.

— Славного и доброго! — традиционно поприветствовал я старого служаку.

— Экодар грядет! — столь же традиционно ответил он, поднимаясь — Ого…

Увидев, что он смотрит на меня, я внимательно оглядел себя спереди и с боков. Не увидел ничего необычного. Изношенная футболка оверсайз только вчера выстирана, длинные и тоже слишком большие джинсовые шорты затянуты ремнем, на ногах кеды. Выгляжу, как всегда, вроде не испачкан ни в чем.

— Ты изменился, Амос — тихо сказал Бишо.

Скрипнув протезом, он остановился в шаге, вгляделся в глаза, покачал головой:

— Сильно изменился.

— Да вообще не изменился — рассмеялся я, разводя руками — Разве что похудел еще сильнее. Но это потому, что опять бегать начал — я уже рассказывал, когда последний раз стригся.

— Не бросил?

— Бег? Нет. Скорее наоборот — никак не могу наесться бегом и ходьбой — признался я — Словно за шкирку тащит меня кто на Манеж.

— Главное, что не к бутылке тащит — заметил старик и указал на кресло — Ты стричься? Зачастил что-то — хотя я только рад.

— Работы совсем мало? — я спросил с искренней участливостью.

К кому, к кому, а вот к старому Бишо я всегда относился с огромным уважением и состраданием, искренне восхищаясь его прошлым и о нем же скорбя. Бишо потерял на службе в Разведке обоих сыновей и сам вышел из своего последнего боя не целиком. А когда от горя умерла жена, он остался совсем сиротой. Хуракан платил ему двойную пенсию — как ветерану и покалеченному в бою — плюс он вроде как получал ежегодные начисления за полученные на службе награды. Но как он однажды сказал, срезая мне прядь волос на макушке — на кой хер нужны деньги, если не на кого их тратить? Ему самому не требовалось ничего кроме скудного питания пару раз в день, чуток кофе и порой чуток алкоголя — много пить он себе не позволял. А от суицида его спасла работа в парикмахерской, где он сменил жену и разговоры с клиентами. Все это я знал из бесед с ним во время стрижки.

— Работы полным-полно! — он вдруг широко усмехнулся и кивнул на покинутое кресло — Это раньше я там от безделья газетки почитывал. А последние дни с утра до вечера на ногах. Все как один кинулись стричься! Мужики под ноль, а прекрасные дамы больше под гребенку. И всем вдруг стало плевать на угрозы Шестицветиков. Да и те явились одна за другой — и каждую я налысо отстриг, а они как овцы покорные сидели в кресле и слезки пускали по локонам отрезанным… Не твоя работа часом, парень?

— ВНЭКС — коротко и уверенно ответил я — Их работа. Я только краем замешан.

— Вот как! Это интересно! — он совсем оживился — Расскажешь? А то в газетах одна муть… Или торопишься?

— Честно говоря, я как раз и пришел, чтобы поговорить — признался я, с неумелым смущением вытаскивая из кармана шорт плоскую полулитровую бутылку — Тут водка. Вроде хорошая. Купил в новом магазинчике рядом с рыбными прудами Якобс. Говорят похмелья от нее почти нет. И закуски немного купил.

— Вот это да… юноша превратился во взрослого мужика с взрослыми предметами в руке… — Бишо изумленно хохотнул.

— Взрослый предмет? — я глянул на бутылку в руке — Водка что ли взрослый предмет?

— А ты думал — сиська? Это как раз для молодежи. — фыркнув, старик засуетился — Закроюсь ка я на сегодня. И жалюзи оконные опущу, чтобы любопытных не радовать. Садись, Амос. С тобой я всегда рад поговорить. Ты, кстати, не поверишь, но у меня есть целая вареная курица. Бройлер!

— Холисурв… — я чуть не захлебнулся набежавшей слюной — Ничего себе! Купили?

— Да не особо я курятину люблю. Как мне так нет ничего лучше рыбы и утятины. Но после того, как я чуть ли не половину уровня в рекордные сроки подстриг, правление решило мне бонус выдать за старание.

— Курицей вознаградило?

— Ей самой. Пришлось сварить. Курица почета, чтоб ее. Не нагрудная, но настольная. Сидел и думал с кем поделиться благодатью куриной, а тут вдруг ты… Судьба? Судьба! И зеленого лука у меня еще немало осталось, пара не слишком черствых лепешек тоже найдется. Сейчас посидим как следует, Амос! Кусок курицы зеленым луком обмотать, в соль потыкать — и в рот! Вот еда мужика! Готовь жевательный аппарат…

Демонстративно щелкнув зубами, я поспешил помогать с раздвижкой стола и перетаскиванием еще одного кресла из дальнего угла. Вскоре мы уже сидели друг против друга, чуточку торжественно держа наполненные водкой стопки. Я продолжал чувствовать себя не в своей тарелке — лет мне уже достаточно много, а всех этих «взрослых» штук особо не знаю. Такое познается на практике, когда выпиваешь с друзьями. Вот только друзей у меня и не было…

— За тебя Амос. За то, что все обошлось и голова твоя вдруг посмелевшая уцелела и пока на месте — посерьезнев, произнес Бишо.

— Пока что на месте — хмыкнул я и мы выпили.

Чокаться не стали — у нас на шестом уровне это не особо прижилось. Еще у нас было принято пить столько, сколько хочешь и когда хочешь, тост произносился только первый раз и тогда же, обычно самый старший, торжественно наливал алкоголь каждому участнику пирушки. Ну а дальше каждый заботился о себе сам. Крайне дурным тоном считалось подливать спиртное в чужую рюмку или заставлять пить. Столь же плохо, если сам упивался в хлам. И снова я вспомнил недавние слова Босуэлла: разумная мера во всем — кредо сурвера.

Выпив, я, с трудом сдерживая странно сильный рвотный позыв, быстро запихнул в рот кусок курицы, следом отправил зеленый лук и старательно зажевал. Когда вкус водки исчез с языка и глотки, мне сильно полегчало, в желудке разгорался огненный ком, а я твердо решил, что выпью максимум еще одну стопку, да и ту будут цедить на протяжении всей беседы. Бишо же, выпив, с шумом выдохнув, похрустел шеей, неторопливо закинул в рот пару волоконец мяса и напомнил:

— ВНЭКС, говоришь? Они тут каким-то боком?

— Скорее не боком, а прямо разинутой пастью — хмыкнул я и рассказал старому Бишо то, что мог поведать, не подставив при этом Босуэлла. Закончив с этой историей, я отмотал чуть назад и мыслями вернулся в тот день, когда нас почтила визитом тварь людоед, на моих глазах прикончившая многих.

Потом, помолчав, отпив самую малость водки — к этому моменту я уничтожил полкурицы и жадно поглядывал на остатки, удивляясь своей прожорливости — я рассказал о том, что мои родители когда-то были членами ВНЭКС и состояли в ее внутреннем подразделении Фольк. Закончил я искренне недоумевающей фразой:

— Оказалось, что отец в свое время сумел сдать норматив С3! Это ж обалдеть как трудно…

— И чего здесь удивительного? — спросил Бишо, выливая остатки водки себе в стопку.

— Ну… где он — и где спорт.

Я помнил отца таким, каким видел его в последнюю нашу случайную встречу. Тощий, устало сгорбленный, волочащий ноги, с недельной щетиной на впавших щеках… он был олицетворением книжной фразы «человек с потухшими глазами».

— Ты судишь по нему нынешнему. А ведь самый последний алкаш когда-то был кем-то совсем иным — заметил старик и ткнул себя пальцем в исковерканное шрамом лицо, потом указал на левую ступню — Я ведь тоже не таким уродился. Был крепким, спортивным, мог любому надрать задницу, а девки при виде меня аж пищали. Я никого не боялся и с юности знал, что пойду в Разведку. В Охрану Периметра. Буду биться с тварями, буду защищать наш Хуракан от любой внешней угрозы. Я грезил этим. И своего добился. Ну и вот он перед тобой результат моей мечты…

— Да уж — вздохнул я — Жестоко…

— Жестоко? Нет, Амос. Это нормально. За мечты надо платить и я заплатил сполна. А жестоко то, что я заразил своей мечтой обоих сыновей. Я им с детства талдычил что только разведчик может назвать себя настоящим сурвером. И они пошли по моим стопам. Прошли учебку, затем разведку, попали под мое начало и… погибли. А мне так не посчастливилось — я выжил. Потерял сознание, меня вытащили сетью уже частично обглоданного и пришел я в себя в больничке. Лежу значит весь в бинтах, а рядом с кроватью сидит серая полумертвая старуха — я не сразу узнал в ней свою жену, так она постарела за эти дни. И знаешь, что читалось в ее взгляде?