Показать «Спасенному» корабль боцман поручил Сигурду Датчанину, потому что ему здорово повредило руку брашпилем – разбило пальцы и содрало кожу с локтя. Сеньорита перевязала его и успокоила, что рука действовать будет, но, пока рана не заживет, он от работы был освобожден.

К удивлению Франческо, суровый Сигурд мог и пошутить. На вопрос новичка, не трудно ли ему будет целый день ходить по кораблю, Датчанин ответил:

– Хожу-то я не на руках. А ноги у меня целы! – И добавил: – Показать нашу «Геновеву» каждый захочет. Как не похвастаться таким кораблем!

Очевидно, капитан всю свою команду заразил любовью к «Геновеве».

– Вот я задам тебе один вопрос, – сказал Сигурд. – Сколько, по-твоему, платят испанцы матросам на своих кораблях? – И тут же сам себе ответил: – Думаю, в месяц не больше тысячи мараведи… А палубным и того меньше. Тебе сколько положили?

Франческо смутился:

– У нас еще об этом разговора не было. Меня ведь, знаешь, больного на берегу подобрали… Вылечили, приодели…

– Ничего, ничего, – обнадеживающе заметил Датчанин, – ни сеньор капитан, ни сеньор маэстре тебя не обидят. У нас ты будешь получать больше, чем на любом корабле, а все потому, что на «Геновеве» каждый матрос, кроме морского дела, знает еще какое-нибудь ремесло. И тебе что-нибудь подыщут. Вот мы с сеньором капитаном и договорились, что лишних людей в команде держать не будем. А что приходилось бы плотникам, да бочарам, да конопатчикам платить – поровну на всю команду разделят… А нам и без того по тысяче двести мараведи по договору положено… А тут еще по сто восемьдесят прибавки набегает… Словом, вернешься домой – сможешь год ничего не делать… Правда, в случае, если неприятеля встретим, нам всем жарко придется: людей-то, сам знаешь, у нас немного… Но ничего, справимся! А вообще-то народ у нас дружный. И опытный. Возьми, к примеру, Федерико: он у нас и бочар и по сапожной части, ведает починкой сапог всей команды и командиров… Но он и бочар хороший… А Эрнандо и пол настелит и любой камзол тебе сошьет.

Франческо присутствовал при том, как боцман наставлял Сигурда:

– Трюм, и зарядные ящики, и бак, и ют ему покажи, и колодец для помпы, и как помпа работает… И пусть разок ломбарду зарядит…

Датчанин решил, что сперва надо осмотреть каюты.

– Пошли! – сказал он. – С этим надо управиться пораньше. Правда, ни сеньора маэстре, ни сеньора пилота, ни боцмана днем в каютах не застанешь. Но вот гляди: сеньор капитан, сеньорита и сеньор эскривано вышли на палубу – это чтобы нам не мешать.

– Или чтобы мы им не мешали? – Франческо улыбнулся.

– Может быть, и так… В средней каюте, по правилам, должны бы размещаться пилот, эскривано и боцман, – пояснил Сигурд. – В первой малой – сеньор капитан, а во второй – сеньор маэстре. Но с давних пор ее занимает сеньорита, вот сеньор маэстре и перебрался в среднюю. Ну, места там всем хватает!

– А удобно ли, что мы в отсутствие хозяев будем осматривать их каюты? – спросил Франческо.

– Удобно, раз они ушли для того, чтобы мы могли все рассмотреть.

На юте «Геновевы» тоже была высокая надстройка. Внизу помещалась средняя каюта, а над ней – две малые.

Каюту сеньориты Франческо мог обстоятельно изучить за время своей болезни, но тогда ничто, кроме зеркала, не привлекло его внимания. Только сейчас он оценил как следует красивые, отделанные бронзой двери, бронзовые же затейливые задвижки у окна и в особенности небольшой глобус, которого раньше в каюте как будто не было.

Вторая каюта – сеньора капитана – была почти пуста. Только над койкой красовалось на стенном шкафчике чучело какой-то птицы. Очевидно, сеньор капитан был охотником. У окна стоял стол с привинченной к нему медной чернильницей. Бумаги и перья, если они у капитана были, хранились, надо думать, в ящиках стола.

Средняя каюта была много меньше матросской, но и обитателей в ней было много меньше. А вот стол был побольше капитанского. Верхнюю его доску, как пояснил Сигурд, по мере надобности можно приподнимать под небольшим углом.

«Пригоден для черчения», – определил про себя Франческо.

Сеньорита была несправедлива к сеньору эскривано: его книги и бумаги на столе были сложены в завидном порядке.

– А ты, «Спасенный», даже не глянул вверх! – сказал Датчанин уже при выходе из каюты.

Франческо поднял голову.

– Господи! – невольно произнес он.

Потолок каюты был выкрашен в нежно-голубой цвет. В широкое окно было видно море в легкой ряби, а над ним – голубое, нежное, ленивое небо.

– И кто же это придумал? – спросил он. – Сколько я плаваю, а такого на кораблях никогда не встречал…

– Сколько бы ты ни плавал, – перебил его Сигурд, – тебе такие девушки, как наша сеньорита, никогда не встречались… Это она велела выкрасить потолок средней каюты в небесный цвет. Сеньор эскривано ведь почти никогда не выходит на палубу, и ей захотелось, чтобы хоть в каюте над ним было что-то голубое…

Осмотреть «Геновеву» Франческо в тот день не удалось: сеньор пилот позвал его проверить кое-какие записи в судовом журнале.

– Ну, кончай наконец с лагом, Руппи! – сказал боцман вечером, проходя мимо. – Давай! Со мной дело пойдет быстрее! – и чуть не вырвал из рук Франческо ампольету.[6]

Франческо еще раз забросил лаг, а боцман в то же мгновение ловко перевернул песочные часы… Никому, конечно, и в голову не могло прийти, что делает боцман это хуже, чем тот же Педро Маленький, или Сигурд Датчанин, или Хуанито… Травить лаг все в команде любили, и к тому же это была самая легкая палубная работа.

Но ни Педро, ни Сигурд, ни Хуанито никогда не возражали, если Франческо забрасывал лаг по два, по три раза. Аккуратно переворачивая ампольету, они терпеливо следили, как тонкая струя песка сбегала вниз.

А боцман справлялся с этим делом быстрее и решительнее.

– Два замера сделали, и хватит! – сказал он. – А то вы, как малые ребята, готовы изо всего игрушки делать… Запиши в журнал… Тебя сеньорита зачем-то звала…

– Сеньор боцман, не беспокойтесь, журнал я сам снесу сеньору пилоту. А может, закинуть еще разок? – добавил Франческо просительно.

– Тебе, наверно, наговорили в большой каюте, что у нас нужно работать с утра до ночи! Они это умеют!

– Да никто мне ничего не говорил, – оправдывался Франческо, так и не выпуская лага из рук. – Просто мне самому любопытно…

– Вы скоро освободитесь, сеньор Франческо? – услышал он голос сеньориты. – Ничего, сеньоры, продолжайте, я не стану вам мешать… Даже могу помочь. Давайте сюда журнал, сеньор Франческо, – вам ведь неудобно держать его на колене… А сеньор боцман даст мне ампольету, не правда ли? – Она весело повернулась к боцману: – Сеньор Руппи еще раз закинет лаг, а я запишу…

Франческо закинул лаг и, наматывая канат на барабан, стоял, наклонившись и подсчитывая узелки. Пальцы его внезапно окоченели, а спине стало жарко.

– Все? – спросила сеньорита, записав последний замер. – Вот и хорошо… Смотрите, солнышко еще не зашло, а уже над нами слабо-слабо проступают звезды…

Боцман, покашливая, дожидался.

– По правилам, судовой журнал никому показывать не положено, – сказал он наставительно. – Но, уж конечно, ради сеньориты…

– А я в журнал и не заглядывала, – сказала девушка, – записала только нужные цифры…

Боцман не уходил.

– Сеньор боцман, не беспокойтесь: если сеньору Руппи трудно это сделать, я сама снесу журнал сеньору пилоту.

– Вот тогда пилот всыплет вам обоим! – Боцман даже фыркнул в бороду и, чуть ли не вырвав у Франческо лаг с тяжелым барабаном, а у девушки – журнал, зашагал к средней каюте. – На сегодняшний день, Руппи, можешь быть свободен, – бросил он уже на ходу, аккуратно пристраивая песочные часы на барабане и свернув кольцами канат лага. – Только фонари проверь!

– В той стране, откуда я родом, – задумчиво сказала сеньорита, – звезды такие же и созвездия те же, но небо у нас часто бывает покрыто облаками. А когда облаков нет, звезды все же затянуты какой-то дымкой…