– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.

После обеда носилки наконец прибыли.

Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».

Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.

– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.

Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:

– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.

Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:

– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?

Северянин молча пожал плечами.

А дело обстояло таким образом.

Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.

На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив.

– Это была маленькая хитрость, – пояснил император. – Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить.

– Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? – спросил Бьярн Бьярнарссон сердито.

– После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать… А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? – с интересом спросил император. – Я ведь известный сплетник!

«Этого тебе только не хватало! – подумал Северянин, а сам прикидывал: – На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу…»

– Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, – ответил он. – Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого…

– Поэтому и упрямится, – задумчиво произнес император. – Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго!

Слова «знатный идальго», очевидно, навели императора на неприятные воспоминания.

– Это на вашей «Геновеве» доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? – спросил он. – Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим… Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать.

«Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду», – подумал Бьярн. Но ответил спокойно:

– Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии.

Император заметно оживился.

– А где сейчас Анго? – спросил он. – Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым.

Северянин не стал допытываться, что за «последнее столкновение» произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император.

Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал:

– Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, – заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли.

«Папский, конечно», – решил про себя Северянин.

– А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? – спросил он.

– Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе.

Бьярн Бьярнарссон молчал.

– А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: «Ворон ворона не заклюет. Император. Папа». Что Руппи имел в виду?

Северянин встрепенулся.

– И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на «Геновеву», – пояснил он, – заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом – владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так?

– А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? – спросил Карл.

– Да мы и не жалуемся… «Ворон» – это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы… Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя… Словом, обижаться нечего – это просто народная нормандская поговорка…

– Значит, и папа с нормандцами в ладу? – не то спросил, не то подумал вслух император. – Я еще хочу об этом Фузинелли…

– А я – о поговорке, – сказал Бьярн. – «Ворон ворона не заклюет». Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы… А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский… Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский!

Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом:

– А я ведь знал тебя, Бьярн, как очень правдивого человека. И незачем тебе обманывать своих друзей по пустякам. Фузинелли – мой человек!

Молчание, которое воцарилось в опочивальне императора, можно было бы назвать напряженным, если бы Карл тут же весело не расхохотался.

– Да, Бьярн, – повторил он, – Фузинелли – мой человек. Я его нанял. Я послал его на «Геновеву» навести справки о Франческо Руппи, так как тот меня очень интересует… А вот в харчевне Фузинелли заковал Руппи без моего ведома, надо думать – для того, чтобы угодить папе… Вот в таком виде, как я догадываюсь, его и препроводили бы в Рим. А там у Руппи уже не было бы другого выхода, и он сделал бы все, что нужно его святейшеству. Чтобы убедить папу, что Руппи будет ему полезен, негодяй все эти записи и дневник предварительно отправил бы в Рим. Он работал на двух господ… На двух владык мира, если тебе так больше нравится.

Оба собеседника помолчали.

Вдруг император предложил:

– А что, если я снова пошлю Фузинелли на «Геновеву»? Сейчас он находится здесь под небольшой охраной, но о том, что за ним следят, не подозревает. И пошлю его снова на корабль, поскольку он моего первого наказа не выполнил – не застал там Франческо Руппи. Но пошлю только его одного. Те пятеро, как я понимаю, безусловно папские. Мы их быстро разыщем! А при высадке с корабля мало ли что с человеком может случиться…

– Нет уж, команду «Геновевы» ты в эти дела не впутывай! – сказал Северянин. – Ты до поры до времени не хочешь портить отношения с его святейшеством, так? Но и нас избавь от его гнева! В воду можно свалиться с любого моста…

– Мне необходимо, чтобы все это случилось в присутствии многих людей, – произнес Карл, упрямо наклонив голову.

«Правильно кто-то назвал его быком, – подумал Северянин. – Вот сейчас он в точности молодой бычок!»

– Ну, не мне тебя учить, – сказал он. – Люди у тебя для такого дела всегда найдутся. А с папой насчет Исландии потолкуй, как обещал. Ведь в нашу страну то и дело пробираются приверженцы этого попа Лютера! А с ними исландцам будет трудней, чем с католиками! Папские наместники то ли из боязни Лютера, то ли из боязни этого «разоблачителя» Эразма из Роттердама сейчас, после чумы, немного присмирели…