Да, да, эти переживания детства были очень похожи на то, что испытывал Франческо сейчас. Он просто изнемогал, раскладывая, согласно указаниям сеньора Эрнандо, рукописи: латинские, испанские и итальянские – в одну сторону, греческие и арабские – в другую, в ожидании момента, когда он сможет кое с чем из этих богатств ознакомиться поближе.

Видя, что дело идет к концу, Франческо разрешил себе потянуть из-под кипы рукописей одну… Нет, конечно, ему не почудилось: «Аристотель», «Геркулесовы столпы», «расстояние между Александрией и Сиеной»… Франческо вытащил из-за пазухи свою верную спутницу – кордовскую тетрадь, милостиво пересланную ему императором вместе с генуэзским дневником. Однако дневник этот остался в Палосе. А сейчас и кордовская тетрадь была ему ни к чему… Увы, ни пера, ни чернил на столе не было…

Закончив раскладывать рукописи по местам, Франческо теперь уже одну за другой стал вытаскивать их из кипы и наскоро просматривать… Очевидно, все, о чем рассказывали ему в Сен-Дье, сейчас можно будет прочитать…

На работу, которую хозяин этих сокровищ поручил Франческо, у того ушло значительно меньше времени, чем на ознакомление с содержанием рукописей. Да, времени, очевидно, прошло уже много: небо за окном из голубовато-розового стало ярко-синим… Франческо молил бога, чтобы хозяин дома пришел хоть на часок позже. Но бог не внял его мольбам. Открылась дверь. Это сеньор Эрнандо явился пригласить своего гостя к обеду.

С удовлетворением окинув взглядом полку с аккуратно разложенными свертками и пачками бумаг, хозяин дома перевел глаза на стол и на лежащие на нем развернутые листы.

Франческо проследил его взгляд.

– Я хоть и старался отложить ознакомление с рукописями, но иной раз просто не мог удержаться, – сказал он. – Но это не спутает меня, я точно примечаю, откуда рукопись беру.

– Сеньор Франческо, да вы как будто оправдываетесь, – произнес сеньор Эрнандо укоризненно. – А ведь я заверил вас, что не выпущу своего гостя отсюда, пока он не ознакомится хотя бы бегло со всеми моими сокровищами! Порядок, как я вижу, здесь наведен отменный! Если вы не устали, мы после обеда постараемся разложить рукописи и письма… А много ли вам попадалось незнакомых имен?

Франческо ответил не сразу. Ему, пожалуй, следовало бы сказать «много», и это не было бы ложью. А некоторое удовлетворение его гостеприимному хозяину доставило бы…

– Кое-какие имена называл мне наш дорогой сеньор эскривано, как зовут его на корабле. Но он не писец, а историк… Еще раньше с некоторыми трудами ученых или попросту бывалых людей знакомил меня мой наставник в Сен-Дье. Но первую тягу к знаниям зародил в моей душе мой хозяин в Генуе… сеньор Томазо… К сожалению, ни в Сорбонне, ни в Саламанке я не побывал… Стремление к знаниям у меня сохранилось до сих пор… Но из-за того, что знания эти отрывочны и случайны, в голове моей царят смятение и беспорядок…

Договаривая последнюю фразу, Франческо вдруг спохватился: ведь он, в сущности, напрасно заставил своего хозяина выслушивать эту длинную тираду. Разъяснял-то он не сеньору Эрнандо, а самому себе причину столь часто постигавших его неудач и столь часто посещавшего его неверия в себя!

– Должен признаться, что и сам нахожусь в таком же примерно положении. Конечно, благодаря помощи брата, а потом – императора, заинтересованного в моей задаче собрать обширную библиотеку, я мог скупать интересующие меня рукописи и книги. А у вас, вероятно, таких возможностей не было… Кроме библиотекаря Королевской севильской библиотеки, я числюсь и на другой государственной службе, как ученый-картограф… – Сеньор Эрнандо рассмеялся: – Вот видите, с какой легкостью сильные мира сего раздают звания и должности! А ведь, по правде говоря, ученым человеком и я назваться не могу… Подумать только: столетие назад, даже еще полстолетия назад наша Саламанка носила прозвище «Иберийские Афины»! В Саламанке обучалось несколько тысяч студентов. Им преподавались самые различные пауки – от юриспруденции до знания языков: латыни, греческого, древнееврейского, арабского и халдейского… А ведь это были уже времена Реконкисты. Тяга к знаниям, как вы понимаете, понемногу снижалась. Саламанку покинули некоторые ее замечательные ученые. Однако и в такой Саламанке мне побывать не довелось… Сеньор Франческо, и ко мне знания попадают только благодаря общению с такими высокообразованными людьми, как друг нашей семьи отец Бартоломе де Лас Касас, или с учеными – маврами и евреями, принявшими христианство и поэтому не изгнанными королевским вердиктом… Вот так и получается, что сегодня мне объясняют законы движения небесных светил, завтра рассказывают об астурийском короле доне Пелайо, разбившем в 718 году мавров у Ковандонги, или толкуют о стране Офир.

Франческо вздрогнул. Он невольно положил руку на свою кордовскую тетрадь. В ней название «Страна Офир» было обведено жирным кружком. И как этот проклятый Фуггер-Фузинелли не обратил на этот кружок внимания! Сеньор Эрнандо был не только гостеприимен, но и наблюдателен.

– Вам, вероятно, захочется кое-что записать, не так ли? Склянок с чернилами у меня заготовлено много. Перо для вас очинено, вся комната будет в вашем распоряжении… Только до этого нам необходимо подкрепиться.

За обеденным столом присутствовал и садовник.

– Хосе – наш друг. Услыхав, что вы прибыли из Палоса и побывали на приеме у императора…

– Позвольте, – перебил его Франческо смущенно, – я такими сведениями ни с кем не делился…

– Люди, приехавшие с вами, обо многом, оказывается, были осведомлены… Хотя Палос стал уже не столь прославленным портом, но вести в нем распространяются по-прежнему быстро… Но вот в чем дело: донья Мария Пачеко де Падилья взяла в услужение племянника Хосе, названного в честь дяди тоже Хосе. Так вот, дядя хочет узнать, не подверглись ли гневу императора даже такие люди, как Хосе Младший…

– Думаю, что до расправы с поварами или садовниками у Карла Пятого дело не дошло… Разве что племянника вашего, сеньор Хосе, соседи могли заподозрить в неисполнении обрядов нашей святой католической церкви… Но от такого рода доносов страдают обычно люди богатые, так как какая-то часть их имущества попадает в кошельки доносчиков…

– О нет, мой Хосе – честный и богобоязненный католик! – вздохнув с облегчением, произнес садовник. – Имущества никакого Хосе не нажил еще… Разве что донья Пачеко де Падилья, кроме положенной ему платы, одаривала иной раз мальчишку платьем с плеча убитого графа де Падильи… Как я благодарен вам, сеньор Эрнандо: вы знаетесь с самыми важными людьми Севильи, а вот не погнушались и, как всегда, усадили меня за один стол с гостем… А я ведь…

– А ты ведь всего-навсего спас меня и моего брата от взбесившегося быка! – закончил за него сеньор Эрнандо.

– Вы-то об этом помните… А вот сеньор Диего…

На этот раз хозяин прервал его:

– Надеюсь, Хосе, ты не собираешься говорить что-либо нелестное о детях адмирала… Ни обо мне, ни о моем брате…

– Да какая уж там лесть, – возразил, очевидно не поняв его, садовник. – Просто вы попроще себя держите, а ведь люди так судят: не загордился человек, так, стало быть, ему и гордиться нечем…

– Ладно, старик, ладно, – прервал его снова сеньор Эрнандо и, повернувшись к Франческо, добавил: – Вы не поверите, а ведь настоящей мудрости можно учиться у таких людей, как Хосе. Он, представьте, даже с каким-то сожалением говорит о знати, о придворных и даже о богатых купцах… Тем, по его мнению, уж совсем плохо! Вся жизнь купца, считает Хосе, проходит в хлопотах и огорчениях. А придворные то готовятся к приему у императора, то сами приемы устраивают… И вечно их страх берет: не ошибиться бы! Мол, кого не надо, пригласишь, а вот самый нужный человек без приглашения остался!.. И так с утра (а утро у них раньше полудня не начинается) и до самой поздней ночи… А вот ремесленники… – Заметив, что садовник нахмурился, сеньор Эрнандо добавил: – Я ведь только твои слова пересказываю, ты уж не сердись, Хосе, дай мне кончить!.. А вот ремесленникам, – продолжал он, – как полагает наш старик, много легче живется… Кует ли кузнец подкову, работает ли чеботарь шилом и дратвой, оттачивает ли оружейник шпагу – руки-то у них заняты, а голова свежая, не занята всякой ерундой… А уж садовнику, считает Хосе, совсем неплохо: окучивает ли он розу или мальву, готовит ли ямки для своих питомцев, – всё на воздухе, на свободе, и опять же руки заняты, а голова свежая, свежее и быть не может!