Она помолчала, потом добавила:
– Я давно уже хотела попросить вас, сеньор Франческо, чтобы вы разрешили мне когда-нибудь отстоять с вами ваши четыре часа ночной вахты…
– Это было бы для меня большое счастье, сеньорита, – смущенно отозвался Франческо, – но дело в том, что по морским правилам вахтенный обязан держать вахту один… Или с подвахтенным, таким же матросом, как и он… Иначе его внимание может отвлечь любая мелочь… Я сказал что-нибудь не так? – обеспокоенно спросил он, потому что девушка потянула его за рукав. Франческо оглянулся. Нет, лицо сеньориты было доброе и спокойное…
– А можно, – спросила она робко, – я выскажу вам другую свою просьбу? Меня так и тянет посидеть на палубе ночью и полюбоваться на звезды… Но еще в детстве, когда я видела что-нибудь прекрасное, мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь разделил со мною эту радость…
– О, я отлично понимаю вас, сеньорита! Действительно, вероятно, у всех бывает такое чувство. Помню, когда я в первый раз увидел созвездие Южного Креста, я чуть не закричал от восторга!
«Дядя прав, – подумала девушка, – никакой сеньор Томазо не правил его дневников!»
– Вы не поверите, сеньорита, но я готов был поднять команду звоном колокола… Мне хотелось… Нет, мне, как и вам, было просто необходимо позвать хоть кого-нибудь…
– Скажите, сеньор Франческо, у вас сегодня был очень трудный день? – спросила девушка. – Да, впрочем, что я! Ведь сама видела, как вы возились с лагом! Да еще пойдете проверять фонари, и все-таки… Хочу вас попросить: посидите часок со мной ночью на палубе… Знаю, вы, наверно, думаете: бездельница, белоручка – вот ей и охота полюбоваться на звезды… А я, поверите, уже третьи сутки сплю по три-четыре часа… Все правлю карты и записи дядины и сеньора Гарсиа.
– Сеньора капитана? Карты?
– Для дяди переписываю кое-какие бумаги, а карты – для сеньора Гарсиа… И знаете, как это ни смешно, но одну меня ночью на палубу ни тот, ни другой не пускает: как же – сыро, ветрено, малютка может схватить какую-нибудь болезнь! Или еще хуже: может – защити ее, святая дева! – услышать, как ругнется кто-нибудь из матросов или вообще увидеть что-нибудь неподобающее… – Сеньорита весело расхохоталась… – Сеньор Франческо, давайте все же сбежим сегодня ночью на палубу! Хоть на полчаса! И полюбуемся на звезды… Может быть, я за это время не увижу и не услышу ничего недозволенного…
– При вас, сеньорита, – сказал Франческо серьезно, – никто из матросов не произнесет ни одного слова, которое могло бы оскорбить ваш слух!
– Это что, отказ?
– Христос с вами, сеньорита! Я после вечерней поверки буду ждать вас у штурвальной будки.
– А о чем вы задумались? Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что на лицо ваше набежала какая-то тень…
– Я не знаю даже, сеньорита, вправе ли я говорить об этом… Но вот вам известно, как меня зовут, кто я родом, куда и зачем я еду…
– Сеньор Франческо, я читала только ваши генуэзские дневники… О вашем пребывании в Сен-Дье, о поручении, которое вам там дали, я почти ничего не знаю… Простите, я перебила вас…
– Да, а я только и знаю о вас, что вы сеньорита.
– Увы, до сих пор еще не сеньора, хотя мне скоро исполнится двадцать четыре года…
Франческо молчал.
– Что же вы не уверяете, будто на вид мне можно дать гораздо меньше, как сделал бы каждый учтивый кавалер?
– Вы, вероятно, уже поняли, что это не так.
– Сеньор Франческо, – предложила девушка, – давайте присядем здесь, на бухте каната. – И добавила: – Поверьте, мне очень хотелось бы, чтобы вы знали хотя бы имя, которое мне дали при крещении. Но вы, вероятно, заметили, что ни меня, ни дядю здесь никто не называет по имени. Только и слышишь: «сеньорита» или «сеньор капитан». Притом так обращается к нам и наш дорогой друг сеньор Гарсиа. Я понимаю, вам, конечно, любопытно…
– Нет, я совсем не любопытен, сеньорита, – сказал Франческо, – но ваше имя я хотел бы знать!
Девушка положила руку на локоть Франческо:
– И этого я сейчас сказать не вправе… Но погодите, мы доберемся до Кастилии, и вы будете посвящены во все наши тайны… А может быть, и раньше, сеньор Франческо… Фран-че-ско, – повторила сеньорита по слогам. – Это ваше полное имя, а как вас называют отец, мать или жена?
– У меня нет ни отца, ни матери, ни жены… А человек, который заменил мне и отца и мать… – Франческо с трудом проглотил слюну. – Мой дорогой хозяин и учитель сеньор Томазо умер в Генуе, и меня даже не было с ним в его последний час! Он называл меня «Ческо»… И кое-кто из друзей называл меня так… Но это было давно, в пору моей юности…
– А вы верите, что женщина может быть настоящим другом мужчине? – вдруг спросила сеньорита, помолчав.
Франческо удивленно глянул на нее.
Сеньорита вдруг поднялась с места и, сделав несколько шагов по палубе, остановилась за его спиной.
– Верил… – произнес Франческо в раздумье. – Но я ошибся. Мне казалось, что одна очень хорошая девушка была мне большим или, как вы говорите, настоящим другом… Но все вышло по-иному. Однажды в горах (это было подле Сен-Дье) мы с ней перекликались. Я стоял внизу на уступе и, как мальчишка, орал: «Ого-го!» Она тоже мне что-то кричала. Я и не заметил, как тронулась с места снежная лавина. А Камилла сразу увидела опасность. Сначала она спустила веревку, чтобы вытащить меня. Но так как это было ей не под силу, она кинулась за мной. К счастью, мы оба остались живы… Но Камилла потом долго болела.
Франческо был убежден, что сеньорита полюбопытствует о дальнейшей судьбе девушки, однако она заговорила о другом:
– А она была очень красивая?.. Нет, не та, что кидалась за вами в пропасть, а Тайбоки.
«Вы красивее», – чуть было не вырвалось у Франческо. Но нет, Тайбоки – это все-таки Тайбоки!
Он ответил не сразу:
– У нее, как и у вас, глаза были темно…
– Да, знаю, знаю, – перебила его девушка, – «темно-желтые, как у кошки или птицы»… Это место вашего дневника я запомнила. Только не подумайте, – добавила она, прищурившись, – что мною руководило любопытство. Я не любопытна, как и вы. Просто ни дядя, ни сеньор Гарсиа иной раз не могли разобрать ни слова в ваших записях и призывали меня на помощь… Я сегодня же велю в первом же порту купить или поймать кошку с темно-желтыми глазами… А в придачу – желтоглазую птицу… Моряки, правда, уверены, что кошки, как и женщины, приносят на корабле несчастье, но терпят же они меня на «Геновеве»! И надо надеяться, что кошка тут же съест птицу и вам не придется ломать голову над тем, кому отдать предпочтение… Ну скажите, – сеньорита повернулась к своему собеседнику, – разве я не проявляю по отношению к вам чисто дружескую заботу?
Но у Франческо было такое несчастное лицо, что девушка, ласково положив руку ему на локоть, сказала:
– Не сердитесь на меня! На «Геновеве» уже примирились с тем, что у меня дурной характер… Только можно мне задать вам еще один вопрос?
Сеньорита помолчала. Франческо почувствовал, как дрогнула ее рука, но девушка тотчас же убрала ее и заложила за спину.
– Признайтесь, – вдруг произнесла она решительно, – вы очень ревновали Тайбоки к своему другу Орниччо?
– Как я мог ее ревновать? Я был тогда еще мальчишка, а он – юноша… Я и тогда понимал, что он красивее, умнее и добрее меня…
– Красивее? Добрее? – переспросила сеньорита, подымая брови.
– Да попросту я был не вправе ее ревновать!
– А разве на ревность нужны какие-то права?
– Конечно! – ответил Франческо серьезно.
– Ну, оставим это… Сейчас мне хочется о другом… Смотрите, какое небо! Ни одного облачка!.. Хорошо бы, чтобы так было и ночью… Хотя, впрочем, вернемся к ревности. Вот потому-то, что вы были тогда мальчишкой, вам и казалось, что вы не вправе ревновать… Но сейчас вам уже около сорока… Я примерно высчитала… Неужели же потом… Хотя вы не досказали истории девушки, которая бросилась за вами в пропасть.
– Это была не пропасть, – пояснил Франческо. – Лавина только начала сползать, набирая скорость… Мы с Камиллой задержались на уступе скалы, а лавина пронеслась мимо…
