Рин Эшоу

Четвёртое крыло для бабочки

Ветер перемен всегда дует с севера. Холодный, отрезвляющий, резкий. Вместе с первыми лучами солнца он облетает планету по кругу, внушая каждому живому существу надежду на новый день. Надежду на чудо.

Именно его Майя ждала из года в год, первым делом выглядывая в окно после пробуждения. Иногда её взору открывался чудесный вид на заснеженные деревья, словно укутанные огромными хлопьями ваты, а порой, особенно в хмурую осеннюю пору, эти же деревья походили на исполинских размеров скелеты, тянущие свои костлявые руки к любому, кто окажется рядом. Но она никогда не видела их медленного покачивания – старенький двор надёжно спрятан за высотными зданиями так, что даже обычный ветер не мог пробраться в него. Не то что ветер перемен.

Но это не мешало ей надеяться. Как и не мешало верить, что в каждом человеке есть что-то особенное. Что отличает его от других. Не физически: по весу, росту или количеству веснушек, а на незримом, спрятанном глубоко внутри уровне. Где-то около души, если она существует. Верить, что у любого человека с рождения есть особый дар, который со временем истончается без должного внимания.

Если остановиться на минуту и вглядеться в окружение, можно заметить вещи, неподвластные научному объяснению. Некоторые люди, возникающие на пути в нужный момент, сами не знают, что являются отменными эмпатами, способными прочувствовать чужое состояние и уловить малейшие изменения в настроении. У других, осторожных, но смелых, решительных и прямолинейных – сильная интуиция, принимаемая за опыт, или мышление, или везение.

А третьи как раз-таки «везунчики», твёрдо стоящие на крыльях удачи и умеющие её приманить. Именно они выходят с экзамена с пятёркой, совершенно к нему не готовясь.

Майя всем сердцем чувствовала, что и в ней есть особенность, только вот какая именно – не разобрать. Большими успехами похвастаться не могла, никаких общепринятых высот не достигла, мысли не читала, популярностью не отличалась и в школьные годы, что уж говорить про настоящее время, когда большинство старых друзей уже проводило время в кругу семьи.

Она казалась себе до тошноты обычной. «Нормальной», как с усмешкой подметила бы мама, хотя из её уст и этот эпитет – редкость. Именно такой, какой Майю желали видеть немногочисленные знакомые, и какой самой быть совершенно не хотелось.

Со временем она перестала делиться размышлениями об исключительности каждого человека с кем-либо, и целиком посвятила себя работе в цветочной мастерской. Там хотя бы никто не смеялся, втихаря покручивая пальцем у виска, а цветы оказались отличными слушателями – внимательными, чуткими. И молчаливыми.

Холодным и ветреным утром двадцать пятого января Майя, как обычно, проснулась в пять тридцать утра. Трель птиц, раздающаяся из будильника, по задумке авторов мелодии, вероятно, должна была наделять радостью, ощущением единства с природой, вдохновлять на подвиги. Её же она заставляла думать только об очередном рабочем дне, полном суматохи и капризных клиентов.

Зевая и вздыхая от недосыпа, Майя побрела в ванную комнату и, споткнувшись по пути о собственные пижамные штаны, шёпотом выругалась. Стянув футболку, она бросила её в барабан стиральной машины и, оперевшись ладонями о раковину, посмотрела на своё отражение в зеркале.

Увиденное совсем не обрадовало: под глазами залегли синяки, не проходящие даже после десятичасового сна, а искусанные губы добавляли болезненности виду. Прямые русые волосы, некогда густые и блестящие, сейчас были спутанными, ломкими, и неопрятно спадали на плечи.

Майя устало потёрла лицо, мысленно подмечая, что совсем позабыла про запись на коррекцию бровей, и тенями не удастся скрыть пробивающиеся седые волоски, – а их было уже не меньше десятка. И пообещала себе уже в который раз, что в первый же выходной отправится к мастеру. Седеть в двадцать шесть лет не стыдно. Стыдно принимать неряшливость за естественность.

Бесконечная череда праздников, наконец-то, подходила к концу, что сулило окончание удвоенных рабочих часов. Хотелось ни сколько отдохнуть, сколько сменить унылый вид стройки из окна мастерской на что-то более приятное глазу. Хотелось двигаться.

Сходить в парк и покормить белок, взять самый большой стакан горячего кофе и пройтись по набережной, а затем свернуть в неприметный переулочек и посмотреть на скопище старинных одноэтажных домиков в центре города. Или сесть на последний ряд в зале кинотеатра с ведром солёного попкорна и громко смеяться над нежными и наивными ситуациями в очередной американской комедии. Хотелось веселиться. Хотелось жить.

Но в каждый свой выходной день она находил тысячу причин остаться дома. И оставалась. Читала те же книги, что и всегда, в сотый раз пересматривала «Гарри Поттера», рисовала очередную картину по номерам.

Майя, хоть и не хотела в этом признаваться даже себе, понимала, что только сильнее тонет в сером болоте повседневности, но ничего не могла с этим поделать. Трудно бороться с кем-то или чем-то, и почти невозможно – с собой. Оставалось только горько шутить в ответ на колкие замечания коллег, что у неё обязательно всё будет хорошо. Просто в следующей жизни.

Залпом выпив уже остывший кофе, Майя попыталась скрыть маскирующим консилером синяки, но только сильнее их выделила. Лицо казалось теперь не просто уставшим, а осунувшимся, землистым. Откинув в сторону бесполезный тюбик, девушка вздохнула и, с минуту посидев с закрытыми глазами, решительно встала. До рабочего дня оставалось всего полчаса.

Перевернув кипу чистого белья, комом лежащего на диване, Майя выудила серо-зелёную рубашку в клетку и любимые старые джинсы, уже выцветшие от бесконечных стирок. Судя по виду, единственное, что этим джинсам требовалось – достойное погребение. Но как поётся в известной песне: «с любимыми не расставайтесь». И Майя следовала совету. Хотя, порой, ей становилось перед ними неловко. И, надевая их, она тоненьким голосом изображала протяжные крики, имитируя возмущения штанин: «За что ты нас мучаешь? Упокой нас, пусти на тряпки, просто выкинь, в конце концов! Дай спокойно умереть» …

«После праздников куплю новые. Те самые из Pull&Bear, с затёртыми коленями», – твёрдо решила Майя, хоть и знала, что непременно передумает. Снова. Найдёт тысячу причин, по которым покупку придётся отложить. И никогда не сознается, что просто жалеет на себя денег.

Наспех одевшись, Майя прикрыла мозолящую глаза гору одежды покрывалом, вызвала такси, попутно набирая сообщение клиенту – тот должен был прийти за заказом ровно в семь, – и вышла из квартиры. Навстречу новому, но не предвещающему ничего необычного дню.

Днём хватало забот: поменять воду в баках и вазах, зачистить цветы, разобрать поставку, собрать заказы, и всё это сделать в одиночестве – у коллеги Маши, стоящей с Майей в смене, заболел сын, о чём она и сообщила в сообщении за пять минут до открытия магазина.

К полудню, утерев рукой лоб, Майя поставила сохнуть вымытые баки в подсобку и направилась в кухню. Желудок урчал уже как пару часов, напоминая о себе, но каждый раз девушка мысленно отмахивалась, занятая то одним делом, то другим. Но терпение подходило к концу, и она, посоветовавшись с совестью, решила, что может позволить себе небольшой перерыв. И даже успела сделать бутерброд, когда в мастерскую вошёл статный пожилой мужчина – один из постоянных клиентов, Николай Степанович, каждую неделю заказывающий букет для жены. Приём пищи снова пришлось отложить.

Внуки Николая – два школьника-близнеца – громко смеялись и бегали по мастерской, шутливо толкая друг друга. Майя, искоса на них поглядывая, завернула букет в утеплитель, чтобы цветы не замёрзли на улице, и отдала мужчине.