…

И вот, ты оторвал его и с осторожностью вылизал. Цвета стали ярче, контуры растянулись, а звуки преобразились в мелодию, которая казалась космической симфонией. Но в один момент реальность начинает смешиваться с фантазией, словно покрытая завесой тумана. Ты теряешь ориентацию, не можешь различить то, что находится в твоём воображении, и то, что является реальностью. Вместе с ориентацией ты перестаёшь осязать собственный затылок, темень, виски и лоб.

Тебе кажется, что ты перемещаешься во времени и пространстве, странствуя по мирозданию. Ты одновременно и прежний чепух, и великий художник, которым мечтал себя ощущать.

Миша засыпал тарелку хлопьями, залил её молоком и направился к своему "логову". Деревянная дверь с треском распахнулась, и Шалаев переступил порог своей злосчастной комнатушки. Это всего лишь небольшое помещение от стены до стены с бирюзовыми пыльными обоями, отслаивающимися от стен. Мебель оставляла желать лучшего: своего хозяина всегда встречал пыльный ковёр с сухими пятнами, запятнанные никотином занавески, шкаф виноградного цвета справа и белый диван, служивший юноше кроватью. Возле окна стоял рабочий стол того же цвета, что и шкаф, а на нём монитор, на удивление новый, но не без скопившейся пылинки. Под столом же сам системник, напичканный всевозможными проводами, видеокартой, материнкой и прочим.

Миша грустно посмотрел на ковёр и немного задумался. Ковёр никогда не стирался, не подвергался чистке. Более того, когда Семён приобрёл его, то сразу же забыл о его существовании.

“Серьёзно! Купил, застелил, забыл”.

Этому ковру было столько же, сколько и самому пареньку. Мишка буквально рос вместе с ним: на нём он учился ходить, там же метил углы и разбрасывал побрякушки. Со временем парень стал походить на свой же ковёр: он выглядел таким же дряхлым, покрытым нагноившейся чешуей, засохшей грязью, а с возрастом потерял всякую надежду и силы на существование.

Посмотрев в зеркало, Мишутка не узнал самого себя, ведь заметные синяки под глазами воплощали в нём мумию, нежели человека. Годы мучительных страданий изуродовали парня до неузнаваемости. Но ему было настолько плевать на свою внешность, что тот даже не заметил, как у его родителей уже не хватало денег даже на обычный шампунь.

“По правде говоря, я сроду не ухаживал за своей волоснёй, редко мыл их и не знал, что такое гель или воск. Мне не составит труда отрастить гриву, как у Курта Кобейна, а если они вьющиеся, то просто выпрямить их выпрямителем и взъерошить. Только терпеть эти “заросли” мне долго не удавалось, ибо я имел вредную привычку сбривать всё к чертям”.

Взмах!

И словно по команде, сотни мелких Мишек полетели на пол.

“Они превратили меня в себя…”

Снова взглянув на свой облик, парнишку передёрнуло, отчего он схватился за голову и упёрся лбом в оставшиеся осколки зеркала.

“Придурок!”

Шалаев ударился лбом о зеркало.

“Идиот! Ну как же так можно?!”

Второй удар последовал менее сильнее, чем первый.

Третий. Финальный.

“И что я вижу на этот раз?! Полуразложившийся зомби в свои восемнадцать?!”

Нервный смех вырвался у молодого человека, и он саданул по зеркалу. Дверь шкафа затрещала, и оглушительный шум заставил клопов в страхе разбежаться.

Потом ещё…

Ещё и ещё… Мишутка боксировал до тех пор, пока все осколки не разлетелись, оставляя за собой кровавые следы.

Мишка припал к дверце.

– “Я не настолько нищий, чтобы быть всегда лишь самим собой, – Мишка проглотил горечь незаконченной фразы и продолжил, – и меня непременно повсюду несметное множество!”

“Некто Егор Летов… Не знаю, кто такой этот Летов, но он явно не прав в своём высказывании. Если человек пуст внутри, то он пуст и снаружи, даже если он носит какой-нибудь забугорный “Polo Ralph Lauren”. Но в каждом человеке есть масса интересного, таинственного, глубокого. И если ты умело распоряжаешься этим богатством, никто больше не скажет, что ты беден, даже если ты одет в лохмотья… Стоп! Никто ведь не смог придумать большего совершенства, чем БОГ. Бог себе не изменяет. Значит, он всегда остается самим собой, превосходя того же Летова в множественности. Вывод: Летов не прав? Не прав!.. Блядь! Говорю же, Летов не прав!”

Спустя четные попытки выпутаться из нитей собственных же мыслей, Миша не выдержал, громко закричал и впился в дверце, разгрызая и срывая опилки. Он продолжал колотить дверь, пытаясь выломать его своими хилыми ручонками; охотно жевал опилки, пока помутнение не отступило, а на его место не пришла боль.

Левая рука была разбита, правая лишь расцарапана. Лицо болело, особенно пострадал лоб. Губы и щёки окрасила стекающая кровь.

– Дерьмо… – прошептал Миша, дрожащей рукой вытирая кровь с губ.

– Ну и зачем ты так?

Шалаев вскочил.

“Чёрт! Меня ещё и заметил кто-то!”

Парнишка встал посреди комнаты, а перед ним… никого! Этот пронзительный голос доносился внутри его головы.

– Да можешь не прикрываться, дурында. Я-то тебя хоть сквозь стены увижу.

У Миши сдавали нервы. В этом голосе столько простоты, словно он издевался над парнем.

– Ну, может, ты уберёшь руку с лица? – голос насмешливо вопрошал. – Это всё-таки невежливо.

“Ты-то явно знаешь о вежливости, не так ли?”

– А зачем? То, что ты дурачок, я и так знаю.

“Ах, да уж… Гм. А я и забыл, что ты имеешь доступ к моим мыслям. Хоть бы предупредил, что пожалуешь в этот дивный денёк!”

– Извини.

…

Единственным, кто меня понимал, был Цицерон. Нетрудно догадаться, в честь кого я его так назвал.

Цицерон. Тульпа моих безумных подростковых мыслей… В какой-то степени даже легенда в моём одиноком кругу. Он был единственным, кто стал мне по-настоящему близок.

Я долго не мог привыкнуть к его… причудам, что ли. Я часами пытался прикинуть его истинный облик, а если не мог, то придумывал самостоятельно.

И каждый раз, мысленно конструируя перед собой множество неразрешённых теорий, в конце концов возвращался к тому, что автором сия “чуда” являлся я…

Ведь как это бывает? Ты выдумал себе своё собственное “я” и цепляешься за него, как утопающий цепляется за соломинку. Ты выдумал себе образ неизвестного, на которого можно положиться. И, наконец, ты выдумал себе личность и уверовал в его материальность. Ты можешь подсознательно взаимодействовать с этой личностью, но не можешь его увидеть. Но ты продолжаешь биться об заклад, доказывая себе, что какая-то заноза в твоей голове такая же живая, как и ты. Такая же, как и все остальные. Потому что слишком страшно однажды открыть глаза и осознать, что только ты несёшь ответственность за свою жизнь. Слишком горько осознавать, что ты, по сути, никому не нужен. И тебе приходится удовлетворять своё одиночество с тем, кого даже не существует.

Не могу сказать, служит ли его появление сигналом к развитию у меня шизофрении… Да и к чему мне этот сыр-бор, когда я могу уверенно сказать, что никакая шиза не сломит такую крепкую, пусть и фальшивую, нереальную, фиктивную, но дружбу!

Может быть, он действительно безумно напоминал мне того самого древнеримского политика своей непревзойдённой харизмой и ораторским голосом? Хотя их голоса лучше не сравнивать… Ну и своей, скажем так, нудной, но довольно интересной философией…

И это правда. С ним очень интересно дискутировать на разные темы, обмениваться точками зрения, поправлять друг друга, идти друг другу на… уступки? Очень смешно!

“В мире есть равновесие. И вообще, нет добра и зла!.. Это всё вымысел, придуманный сумасшедшими древними мудрецами.

Веришь в добро и зло? Тогда тобой проще управлять.

Бог хочет, чтобы люди были свободными и сильными. Для этого он наделил их способностью совершать волевые действия, восприятие и внимание. Пользуясь ими, ты идёшь по пути добра, по пути сознательности. Ты не подвержен причинно-следственной связи, ибо сам можешь стать причиной желаемых тебе следствий. Путь добра.