— Да, ваша светлость.

— Мы скоро уже уйдем отсюда.

— Ясно, ваша светлость.

— Завтра ты пойдешь со мной. Мы встретимся с этим уродом, Альтиором.

— Ваша светлость желает взять нас на встречу?

— Да, мне нужна будет охрана. Конечно, вас всего десять, и никто не станет убивать нас, но… Альтиор все же обычный человек, может вспылить почем зря, у меня мало доверия к нему.

— Мой меч с вами, ваша светлость.

— Отлично, Эдмонд.

В мутных зрачках черного рыцаря блеснул огонек разума, словно сквозь мертвую слепоту его глаза вновь были живыми, но лишь мгновение.

_____

У неё были длинные рыжие волосы.

Она стояла под сенью широко посаженных кипарисов на краю виадука, что огибал по краю самый северный зиккурат, и смотрела вдаль, одетая в бордовую столу, без украшений.

Эвлалия её имя. Худой вытянутый лик, на нем выделялся прямой нос со вздернутым кончиком, от него к низу прошли складки, четко очерчены аккуратные губы, поверх всего этого был рассыпан букет веснушек.

И высветленный рыжий осенний лес на фоне сизых угрюмых гор…

Там, на склоне была роща, сохранившая жизнь, на неё падал всегда свет магистрали. Тайком сбегая туда, она могла видеть там благородных оленей, никогда не видавших человека, и жизнерадостных белочек, которые, пусть и не давались в руки, но были по-простому прекрасны.

Это был островок жизни возродившейся, но будто возникшей вновь, словно предыдущей и не было, такой первозданный был дух этой рощи.

С печалью Эвлалия смотрела туда.

Кроме того места, все остальное было охристо-серой пустыней, испещренной черными лесам обгоревших, сгнивших стволов. Сухая трава, камни и ветер.

Наверное, она бы сбежала, но бежать не куда.

Бежать в пустоту нельзя. Бежать можно от людей к другим людям, человек не перемещается среди мест, он перемещается среди людей, только это имеет значение. Ведь любое место создаётся людьми. Эти горы больше не живописны, от их вида хочется лишь сесть и безутешно реветь.

— Простите.

Вздрогнула.

Обернувшись через секунду, Эвлалия видит перед собой неприметного человека в черной тоге, выделяется лишь твердый, целеустремленный взгляд и светлые волосы.

— Вам тоже грустно здесь?

Он заговорил мягко, но чрезмерно чётко, и слова его были, как изгибы шёлковых тканей:

— Я давно убил в себе грусть. Мне хотелось бы узнать вас. Я увидел вас со спины, но мне хватило этого, чтобы понять, что мой интерес, вспыхнув сейчас, уже не угаснет.

Она разглядывала человека, плохо скрывая свое волнение.

— Как вас зовут?

— Альтиген.

— Моё имя Эвлалия.

— Кто вы, Эвлалия?

— Простите?

— Я привык задавать вопросы прямо. Меня интересует, кто вы.

— Я жена префекта этого города, — произнесла она с печальным спокойствием.

— Как опасно я ошибся, — отшатнулся Альтиген, на мгновение сверкнув глазами.

— Вы не ошиблись, — Эвлалия злобно ухмыльнулась.

— Мне пора идти.

Рядом из-за деревьев возникли четверо воинов, вежливо прогремев своими вороными латами, мутный взгляд их испускал холод раздраженного безразличия.

Она приблизилась и тихо прошептала:

— Заброшенная башня на самом краю западной террасы, не ошибетесь…

И двое разошлись.

_____

Прекрасные сады.

День.

Солнце в зените.

Мощнейшие дубы раскинулись здесь одиноко, меж них травяные просторы, усеянные яркими цветами, высаженными в закручивающиеся узоры.

Сад состоял из динамичных террас, приземистые откосы которых были облицованы кирпичом, утопающим в плюще.

Поднялись пёстрой стаей птицы и упорхнули с пением, столь пронзительным в этой тишине, нарушаемой лишь грохотом доспехов.

Пройдя по широкой мраморной тропе, Альтиген во главе четырех черных рыцарей прошел к площадке, где его ждал Альтиор; по бокам от него стояли также четыре рыцаря в белоснежных латах, вооруженных позолоченными алебардами, а за спинами их развивались алые плащи.

Засуетились немногие слуги, поставили деревянные кресла, небольшой столик, внесли и разлили по серебряным кубкам вино.

Альтиген сел и расслабился…

Пели птицы, свет солнца здесь проникал лишь немногими лучами.

Пекло медленно проникало в усталые мышцы.

Черные рыцари безмолвно стояли своей стальной колоннадой позади.

— Приветствую, префект конгрегации по делам рыцарства Альтиген.

— И я приветствую тебя, император Альтиор.

— Как всегда приятно слышать, как произносят твой титул при приветствии! — заулыбался Альтиор.

— Понимаю, — улыбнулся в ответ Альтиген.

— Вино?

— Нет, это мёд. Конечно мёд, обычно я не пью вина. Но перед сладким мёдом устоять не могу.

Но вот суета прислуги осела, как пыль, оставив двух, едва ли не самых важных людей на континенте, вдвоем, не считая ближайшую охрану, к которой те привыкли, как к самим себе.

— Ну а как же сладкое южное вино?

— Расслабься, Альтиген, сама природа здесь услаждает и пьянит.

— И то верно.

Далеко, за спинами Альтиора, там, где граница сада обрывалась, развевались на ветру знамёна, десятки знамён.

— Что это там? — спросил Альтиген.

— Там? — лицо Альтиора озарила очередная самодовольная улыбка, — Пройдемся, я покажу.

И они встали и пошли, а рыцари остались недвижимы.

Подошли к краю сада, поверхность которого обрывалась высоким ровным откосом, огражденным белыми гипсовыми перилами, уходящими вдаль в обе стороны.

И пред ними предстало сверкающее белое войско.

— Три тысячи отборных воинов, пронизанных магией, как сама магистраль! — гордо отчеканил император, — Мощь, с которой не сравнится ни одно воинство мира!

Ветер.

Блики.

Воинственный шелест копий и знамён среди них.

— Весьма впечатляет, — в своей мягкой манере произнес Альтиген.

Три тысяч рыцарей в белоснежных латах, вооруженных длинными позолоченными копьями.

Император приподнял руку с открытой ладонью.

Все как один человек, белые рыцари закрылись белыми каплевидными щитами и выставили копья вперёд, застыв одной сплошной массой стали, ощетинившейся тремя тысячами наконечников. Они светились на солнце, их латы пылали под его прямыми лучами.

Альтиген созерцал войско.

Белое рыцарство. Воплощение властных устремлений величайшего города из всех, что были до сих пор построены на Едином континенте. Одинаковые, стоящие идеально ровными рядами, теплый ветер скользил меж них, шлема, закрывшие лица, не выражали ничего.

­­— Я видел подобные воинства лишь до войны.

— Да. Но и это лишь часть той мощи, которую составляет белое рыцарство.

— Я бы предпочел иной цвет.

— Как и я, — он вдруг обратил проницательный взор к собеседнику, — но меня уже давно нет, есть лишь белый император.

Они развернулись и стали углубляться в сад.

— Всех нас скоро уже не будет, — Альтиген издал грустный смешок, — одни должности останутся. Когда же править будут люди?

— Должность есть квинтэссенция настоящего человека, не этой рабской толпы, которую мы обманом заставили построить нам эти зиккураты, но настоящего человека.

— У меня давно нет народа, только соратники, но я не стал бы называть свой народ рабами.

— Каменные стены угнетают. Я никогда не любил города, если быть честным. Поэтому я выбрал путь рыцарства. Мой отец создал этой войско, когда город только строился. Я все ещё молод, и был ещё моложе тогда. Он хотел, чтобы я пошел в маги, чтобы одел белую мантию. Я не послушал, хотел сражаться верхом, чувствовать ветер. Лошади вымерли... теперь ездой не насладиться, но поля все ещё радуют ощущением свободы.

— Мертвые поля, — добавил Альтиген.

Некоторая пауза.

— Твой отец жив?

— В моем сердце он всегда жив, — немного помолчав, он добавил, — Захоронен в стенах центрального зиккурата.