Резная деревянная трибуна, украшенная шкурой медведя, против центральных дверей зала.

— Я желаю здравия всем, кто присутствует на этом собрании, — начал Альтиген, в своей манере, которая за годы стала ещё более сухой и нейтральной, но в которой при этом ощущалось больше амбиций и властолюбивой злости, — прошло уже несколько недель, как идет ужасающая бойня в крепости Вольный. Наши бравые черные рыцари ведут осаду, дожимая выбившего из сил врага, только их храбрости я обязан спокойствию на торговых путях по всему континенту. Потому что, так называемые, белые рыцари, называющие себя хранителями порядка и воинами столицы мира, перестали учинять свои подлые и недостойные грабежи, которые, убежден, должны были пресечься гораздо раньше. Черное рыцарство вторглось в пределы крепости Вольного, — и каждый раз Альтиген специально называл это убежище крепостью, а не градом, как предпочитали сами жители Вольного, — чтобы пресечь угрозу, которая исходила от крепости. Бандиты, грабившие наши караваны, идущие, между прочим, в Белый город, скрывались именно в Вольном. Эта мятежная крепость не только покрывала преступников, но и продавала их товары в городах севера, уникальное оружие орденских кузниц тупо и бездарно выкладывалось на прилавки в наших же городах и убежищах, после чего причастность Вольного к нападениям выяснить уже не составляло труда. Считаю это вопиющей наглостью, не дозволенной в эпоху всеобщего равного сотрудничества всех крепостей и городов, в эпоху свободной торговли на всем Едином континенте. Также считаю лицемерием попустительство белого рыцарства, ведь, — он посмотрел в зал, пытаясь вызвать у слушателей понимание более простыми интонациями, — ведь предупреждали же, ведь мы говорили. Ну никто не слушал нас, теперь это все происходит. Зачем это было нужно? Кому это было нужно? Не понятно… — Альтиген продолжал в привычной манере, зал тихо слушал его, кто-то быстро что-то записывал, купцы из Белого города задумчиво и хмуро смотрели перед собой, бросая лишь взгляды на оратора, речь эта была им откровенно неприятна, — Нападения не только расстраивают торговлю между нашими городами, но и убивают доверие между нами, что гораздо важнее сегодня. Когда мир лежит в руинах, которые нам ещё разгребать и разгребать, мы пытаемся друг друга забить дубинами, утопить в трясине. В чем же лежит корень всего произошедшего? Убежден, что причиной этому служит алчность и патологическое властолюбие белых магов, между собой, называющих себя сословием. Наши бывшие союзники, белые маги, не могут смириться с ограниченностью своих судеб и потому тянуться к захвату власти над остальным континентом, именно потворствуя этой своей прихоти, они уже именуют свой город столицей мира, хотя теперь очевидна вся похабность этого названия. Сегодня, когда мы все можем наблюдать, с какой агрессией ведет себя эта столица, я считаю, что назрел вопрос о необходимости создания новой системы распределения власти и полномочий на континенте. Единый континент должен иметь над собою сообщества, которые предупреждали бы подобное поведение, неминуемое и вызванное самой природой крупных городов. Более того, убежден, что властный центр Единого континента должен находится не в городе, и не в убежище. Управлять континентом должна универсальная организация, стоящая выше любой местной власти, которая будет угнетать остальные убежища и города в угоду своему процветанию, как это делает, так называемая, столица мира. Я прихожу к выводу, что крупные города есть вред для новой цивилизации, как были им и до войны с чудовищами. Все присутствующие знают, — он выдохнул, оттенок речи стал более печальным, — я пытался установить контакты с белыми магами ещё в бытность мою префектом конгрегации по делам рыцарства. Незадолго до становления магистром ордена. И договоренности, которые были между нами давали большие надежды на плодотворное и длительное сотрудничество, сейчас рвется все то, чего мы пытались достигнуть тогда, к чему я пытался привести нас тогда… но… Теперь, для меня как бы становится очевидным, что Белый город слишком велик, чтобы с ним можно было в принципе иметь какие-либо дела. Наши так называемые союзники, это не что-то единое. Белый город является огромным организмом, раздираемым изнутри противоречиями. С Белым городом, — он особо подчеркнул это твердостью голоса, — невозможно договориться. Невозможно, — и речь вернулась к мягкой деловитой убедительности, — Считаю необходимым продолжать осаду Вольного, мы готовы ответить на любые вызовы, которые только могут возникнуть в ближайшем и отдалённом будущем. Спасибо, за внимание.

Сдержанные аплодисменты.

Он отошел от трибуны и прошел к своему стулу справа от неё, где оруженосец с идеальными движениями, сквозящими церемониальностью, помог ему усесться.

Зал тем временем полнился шепотом и переговорами, обсуждениями и уже даже спорами.

Предательство, вновь на языке это горькое чувство и скрежет в мозгу, сдавливает грудь его это неприятное чувство, которое он сам в себе разбудил, словно кузнечным мехом раздул пламя ненависти. Предательство, к которому он мысленно возвращался из раза в раз, многие недели и месяцы. Они предали его, с кем он договорился, кому считали себя равным, кому доверял. Не только жестоко, что имело бы хоть каплю практического уважения в самом желании уничтожить, но и похабно, что глубоко огорчало его. Альтигену казалось, что он сражается не только против коварство, но и против пошлости. Как мерзко и тошно… ведь они покрывают разбойников, ведут двойную игру, лгут всем, ему приносили записи с заседаний совета Белого города. Сплошная ложь, ни капли правды, в каждом слове вранье.

— Пошлость, звенящая пошлость… — тихо прошептал господарь, глядя куда-то вдаль.

Оруженосец, стоявший рядом, одними глазами посмотрел на него, и вновь увел вперёд свой взгляд, также подчинённый церемонии, как и все его тело.

Что было самым противным, так это то, что Альтиген уже начал уставать. Он чувствовал, что сил становится все меньше, хотя эта война, пожалуй, самая важная в его, находящейся на излете своем, жизни. И только теперь он ощутил, как надвигающаяся старость стала медленно сжимать руки у горла. Нужно было торопиться. Да, он старел давно и привык осознавать, что сил снова стало меньше, чем было, но ранее постепенно утрачивалась его способность прыгать выше голове, а теперь же исчезала вообще работоспособность и рвение к деятельности, которое ранее било в нем ключом, несмотря ни на что.

— Напомни, — господарь сделал движение рукой, оруженосец нагнулся к нему, — вечером напомни мне, чтобы я позвал магов к себе.

— Слушаюсь, господарь.

И господарь кивнул.

Заседание продолжилось в своем обычном порядке. Далее выступали префекты конгрегаций, докладывающих о положении дел в подчинённых им органах и структурах.

_____

Все эти недели черное рыцарство совершало тревожащие атаки на цитадель. Осаждающие пытались держать защитников крепости в напряжении всеми имеющимися у них способами, и защитники под руководством немногих магов, прибывших из Белого города, пресекали все эти попытки.

Рытье тоннелей было начато ещё в первые дни, когда новоприбывшему знаменосцу с его людьми стало понятно, что осада затянется на все то время, пока не пребудут действительно крупные силы из-под Священного копья. Тысяча латных воинов уже шли по дорогам, огибающим горные склоны, а серокожие твари и демоны просто разбегались при виде надвигающегося войска.

Тем временем под Вольным рыцари неутомимо копали землю и вытаскивали камни, утыкаясь в скальные породы, или же сталкиваясь с встречными тоннелями. Там в пыли и грязи под толщами каменистой почвы, они сталкивались с белыми рыцарями, латники громили и крушили друг друга во тьме. Эта борьба продолжалась, но белые маги стали заливать тоннели огнем и обваливать их, преграждая подступы к цитадели.

На поверхности же черные рыцари выслеживали лучников на крыше цитадели и в окнах, чтобы поразить их арбалетными болтами. Бойницы не позволяли делать это хорошо, но неосторожные защитники изредка погибали от коварных выстрелов.