— Вам обед сюда принести или пройдете в столовую?

— Не надо сюда, ходячий же. Сейчас приведу себя в порядок и подойду, — ответил я, а сам подумал: нифига себе я повспоминал, а казалось, что недолго.

Наблюдая за шикарной кормой горничной, которая плавно шествовала к выходу из комнаты, я прислушался к состоянию своего организма и отметил, что в принципе чувствую себя нормально. Горничная, наверное, ощутила на себе мой взгляд, потому что возле двери как-то хитро изогнулась с полуповоротом и лукаво стрельнула в мою сторону глазками. Казалось бы, ничего такого не сделала, а я аж испариной покрылся. Умеют женщины разговаривать языком тела и играть на нервах мужчин, это непреложный факт. Когда за этой дамой закрылась дверь, я положил на стол карандаш, который до сих пор держал в руке, бросил взгляд на стол перед собой и надолго застыл, как каменный, не понимая, что вообще произошло. Ведь я точно помню, что, когда пытался нарисовать мотоцикл, получилась какая-то фигня. Сейчас же смотрел на лежащий передо мной лист и охреневал от этого рисунка, больше похожего на очень качественную черно-белую фотографию, настолько четко на ней были прорисованы даже мельчайшие детали. Главное, я даже не помню, как рисовал это, и не понимаю, как это возможно в принципе, ведь я никогда не отличался особым талантами в изобразительном искусстве, а тут, можно сказать, шедевр получился.

Только после довольно длинной паузы я рассмотрел другие листы бумаги, лежащие под этим рисунком, и сразу нашел свою первую попытку, которая наглядно отображала настоящий уровень моего мастерства в рисовании. Аж захотелось разорвать это свое творение на мелкие кусочки, чтобы не позориться в случае, если кто увидит это безобразие. Что, собственно, сразу и сделал — пошинковал этот лист бумаги в клочья.

Еще немного полюбовавшись хорошим рисунком, я пожалел, что нарисовал в этом непонятном состоянии только один такой шедевр. Зато убедился, что эта методика работает, и решил, что в будущем я непременно ей воспользуюсь. И не раз.

Обед в отличии от завтрака вышел скучным, может, еще и потому, что прислуживала мне не Кэтрин, а ее коллега, дама с очень строгим лицом и поведением воспитателя детского сада. После обеда я планировал вернуться к своим экспериментам, но не повезло. Домой вернулся Мишель, которому, несмотря на подбитый глаз, все равно пришлось посещать занятия, где он, судя по всему, надолго не задержался.

Когда я смотрел на его темные очки, скрывающие пол-лица, при помощи которых он пытался скрыть уже фиолетовый синяк, мне так и хотелось сесть и нарисовать что-нибудь приличное. Такое, чтобы это было не только функционально, но еще и красиво — это я про очки говорю. Я пока оставил эту идею, помня о своем таланте художника, вернее о его отсутствии, но отметку себе сделал. Вообще если порыться в моей голове, можно много чего полезного оттуда вытащить. Но это потом, сейчас Мишель начал жестами показывать, что нам надо куда-то идти. Плохой из него переговорщик и знаток языка глухонемых, потому что я так и не понял, что он, собственно, от меня хотел. Жестом остановил его попытки объясниться и направился искать Кэтрин, которая пусть и на ломаном английском, но способна объяснить, чего от меня хочет этот малолетка. Смешно, конечно, мне ведь сейчас четырнадцать, а ему восемнадцать, но тем не менее я воспринимаю его именно как малолетку.

Оказалось, что Мишеля очень заинтересовали мои костюмы, и он хотел заказать себе точно такие же, вот и просил меня сходить с ним к знакомому мастеру, который обшивает их семейство. Конечно, доктор велел мне быть дома, но чувствовал я себя неплохо, поэтому решил прогуляться. Тем более что пешком идти не придется, можно воспользоваться дежурной машиной. Оказывается, и такая у этой семьи есть, специально для срочных поездок детей и персонала, если, конечно, прислуге это потребуется для хозяйственных надобностей.

Добрались быстро, и после знакомства с этим самым мастером я понял, что, похоже, теряю хватку, а вместе с ней и деньги.

К портному с нами поехала Кэтрин. Арсений Захарович к этому моменту еще не вернулся, вот и решили, что в качестве переводчицы пока поработает горничная. Мастер оказался высушенным, похожим на обтянутый кожей скелет, пожилым живчиком, хитрым до безобразия. В первую очередь он покрутил меня, как юлу, вокруг своей оси. Потом ощупал и разве что на зуб не попробовал материал, из которого был пошит мой костюм, а следом заставил еще и раздеться, выдав мне халат, в котором я утонул. Изучив одежду (он даже карандашные наброски сделал), портной насел на меня с вопросами, где мне изготовили этот костюм, и кто автор идеи. Ответил все как есть: что пошили в Москве, а придумал, как это должно выглядеть, я. Он с недоверием на меня покосился и начал пытать, как я до этого додумался и есть ли у меня еще такие же необычные вещи. Пришлось ему еще и куртку показать, с которой он обошелся так же, как и с костюмом: рассмотрел со всех сторон, обмерил, обнюхал и даже спросил разрешения ее распороть, что-то там ему непонятно было.

Меня, честно сказать, возмутила такая наглость, я запретил ему портить мои вещи и хотел было начать одеваться, но этому мастер сразу же воспротивился. Ему, видите ли, для чего-то надо меня обмерять в обнаженном виде. Я здесь очень неуютно себя чувствовал, не знаю почему, но после всех этих обмеров, когда мы наконец покинули мастерскую, я выдохнул с облегчением. Наверное, поэтому я всеми силами не замечал тонких намеков мастера на то, что мы можем посотрудничать, если у меня появятся новые интересные модели одежды. Главное, про куртку и костюм, которые я якобы придумал, он как бы уточнить забыл. Неприятным мне показался этот человек, слишком уж он себе на уме. Но долго об этом не думал, другим голова была забита, в основном воспоминаниями о непонятных заинтересованных взглядах, которые на меня кидала Кэтрин, пока меня обмеряли. В очередной раз подумал, что женский вопрос надо как-то решать и побыстрее, а то скоро на любых дам начну кидаться, как бешеная собака.

Дома обнаружился Арсений Захарович, поэтому, извинившись перед Мишелем, я вместе с переводчиком удалился в свою комнату. Арсений Захарович молодец, притащил с собой русско-французский словарь и предложил для начала попробовать выучить сотню слов и потренироваться правильно их произносить. Я согласился, конечно и попросил его не уносить словарь, чтобы я в свободное время, которого у меня должно быть навалом, мог поизучать слова самостоятельно.

Означенную сотню слов я прочитал и запомнил влет. Арсений Захарович в осадок выпал, когда я без запинок и абсолютно правильно повторил за ним все эти слова, и начал с подозрением на меня смотреть, а потом не удержался и спросил:

— Молодой человек, вы точно не знаете языка? С трудом верится, что можно вот так, с первого раза повторить все правильно и без акцента.

Я пожал плечами и ответил:

— Французский я не знаю. Просто повторяю все в точности, как вы говорите.

В итоге за этот час я аж со счета сбился, сколько слов изучил, много. Увлекшийся Арсений Захарович готов был и дальше заниматься, но у меня вдруг разболелась голова, и мы вынуждены были сделать перерыв. Зато уже перед общим ужином я пусть и не все понимал, о чем говорят французы, но многое улавливал, что-то додумывал, в общем, был не совсем уж бестолковым.

В этот раз во время ужина лишних людей за столом не было, ели все молча, поэтому никаких эксцессов не возникло. Я исподтишка любовался Кристиной, просто очень уж красивая, зараза. Пьер почему-то хмурился, и было видно, что он нервничает. В остальном все прошло спокойно и размеренно.

Зато после этого ужина я снова угодил под перекрестный допрос, только в этот раз попал в цепкие руки детей. Пьер с женой куда-то ушли, а мы всей толпой сели в гостиной. Тон разговора задавал самый младший член нашей компании, Эрик. С детской непосредственностью он меня затерроризировал валом вопросов и ладно бы по делу, а то спрашивал все, что только в голову взбредет. Например: