– Только не говори, что ты собрался в таком виде появиться на пороге папиного дома!

– Я действительно так плохо выгляжу? – искренне удивляюсь я.

Паша окидывает меня презрительным взглядом.

– Очень плохо… Я бы сказал – скверно… Омерзительно… – без тени сомнения перечисляет он мои “достоинства”.

Я откидываю козырёк и открываю зеркало, вглядываясь в своё лицо. Провожу ладонью по щеке, покрытой щетиной. Она грубо скребёт мою ладонь.

– Да брось! Я – красавчик! Подумаешь, глаза немного красноватые, – фыркаю я, ухмыляясь. – А вообще мне по барабану, что подумает обо мне папочка. Поехали!

– Смотри сам. Если что, я тебя предупреждал!

– Не будь занудой, Паш. Газуй!

Паша срывается с места, и меня, словно кисель, размазывает по сидению.

– Расскажешь, что ты делал в баре, кроме того, что напивался в дрова? Ты же не просто так туда пошёл?

– Катя рассказала бармену нашу историю любви, – расплываюсь я в улыбке, стараясь держать равновесие на поворотах.

– Ты решил убедиться, что она рассказала всё правильно?

– Я думал, он подскажет, где её искать.

– Подсказал?

– Нет. Чёртов засранец напоил меня просто так. Она собиралась уехать. Вернее, она думала об этом. Скорее всего, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Она тогда была злой на меня. И Вадик не оставил ей выбора. Но после этого мы помирились. Так что я опять в тупике. Есть варианты, Паш?

– Если честно, никаких. А у тебя?

– У меня их много. Но все они очень скверные.

– Например?

– Первая версия: она в сговоре с Вадиком. Возможно, они придумали хитроумный план мести. Я пока не могу понять, в чём смысл этого плана, но, думаю, до меня когда-нибудь дойдёт. Если она хотела, чтобы я мучился и страдал, то у неё это получилось. Вторая версия: в этом замешан мой отец. Он был против нашего романа с самого начала. Может, он её запугал, заставил уехать, заплатил денег. Всё, что угодно. Третья версия… – Я сглатываю тугой комок в горле. Даже от одной этой мысли меня начинает тошнить. – Третья версия: Вадик её убил…

– Ты шутишь? Зачем ему убивать бывшую жену?

– У него в последнее время были не все дома. Он много пил и плотно подсел на кокаин.

– Ты следил за ним, что ли?

– Немного… – выдыхаю я. У меня просто не хватит духу признаться Паше в том, что я к этому причастен.

Паша молча продолжает рулить, напряжённо уставившись на дорогу. Я смотрю в окно на быстро мелькающие огни фонарей и неоновых вывесок. В моём состоянии они начинают сливаться в один непрекращающийся поток света. Меня начинает мутить. Немного приоткрываю окно, чтобы впустить свежий воздух.

– Ты же был у неё дома после исчезновения, – после некоторой паузы продолжает он. – Никаких следов борьбы. Пропали некоторые необходимые вещи и документы. Идеально заправленная кровать, дверь закрыта на ключ…

– Возможно, он сначала выманил её из дома под каким-либо предлогом… – прерываю его я.

– Выманил? С вещами и документами? Прости, Ярик. Но мне кажется – она просто ушла… Надо быть наглухо отбитым, чтобы совершить такое…

– Должна быть веская причина, чтобы просто собрать чемодан и уйти, ничего никому не сказав. Даже собственной дочери…

– Значит, причина была. И вполне возможно, что Ева в курсе. Ты не можешь знать наверняка!

– Зачем такие жертвы? Она сама лично написала заявление в полицию.

– Чтобы отвести от себя подозрения. Ты же не слезешь с неё, пока не выудишь информацию о том, где её мать! Она не хочет, чтобы её нашли, Ярик. Тебе нужно переболеть и жить дальше.

– А ты? Ты переболел бы, если бы Леся пропала?

– Ты хочешь сказать: если бы косячил так же, как и ты? – Он бросил на меня многозначительный взгляд. – Если она действительно испытывает к тебе чувства, то перебесится и вернётся. А если ушла из-за Вадима, то обязательно даст о себе знать.

– Хотелось бы верить, что ты прав, Паш. Но я вырос в таких условиях, что могу доверять только себе и своим ощущениям. Вокруг столько лжи, предательства и обмана…

– Не обессудь, брат. Но ты сам выбрал свой путь. Никто тебя к этому не принуждал. Ты вполне мог отказаться от авантюры отца. Ты сам вырыл себе яму собственными руками и сам же в неё провалился.

– Чёрт! Я не думал, что влюблюсь в его жену! – чувствую, как ярость волной поднимается во мне от кончиков пальцев ног до самого затылка. Сжимаю кулаки, подавляя порыв начать крушить панель собственного автомобиля. – Я просто…

– Хотел её трахнуть? – заканчивает за меня Паша. Я не отвечаю, потому что этот вопрос не требует ответа. Всё и так предельно ясно.

Перед глазами вновь всплывает сцена, как отец занимается сексом со своей секретаршей, а я стою за дверью их с мамой спальни. В тот день я убегал из дома не от злости на него или обиды за мать, и не потому что боялся быть замеченным… Я убегал от самого себя, от дикого сексуального возбуждения, которое почувствовал в тот момент. Оно поглотило меня целиком, а потом сменилось мучительными угрызениями совести.

Не знаю, сыграло ли это какую-то роль в моей жизни или стоит винить гены отца, но только получая полную власть над партнёром, я мог достигнуть вершины наслаждения. Я долго экспериментировал, состоял в нескольких закрытых клубах с самыми извращёнными сексуальными пристрастиями. Беспорядочные связи, оргии, алкоголь, наркотики… Девушки, посещавшие такие клубы, знали на что идут. Спустя время мне это наскучило. Мне не хватало драйва.

Тогда я просто начал “выходить на охоту” и знакомиться с девушками: на улице, в торговых центрах, театрах, музеях, библиотеке, иногда в интернете. Я старался искать робких скромниц. Именно они вызывали особый интерес. Мне нравилось портить неиспорченное. Правда, потом всегда возникали некоторые трудности: они переставали быть скромницами и старались во всём угодить мне. И я снова возвращался к исходной точке, отправляя их в свободное плавание…

– Ты сегодня ночуешь у отца? – подаёт голос Паша, когда мы уже подъезжаем к воротам.

– Я попрошу его водителя добросить тебя обратно.

Отец меняет водителей, как перчатки. Даже я не успеваю запоминать их имена. У старика очень скверный характер, долго они рядом с ним не задерживаются. Скоро он не найдёт на эту должность ни одного нормального человека и придётся довольствоваться такси.

– Я не оставлю тебе машину, даже не мечтай, – бурчит Паша, въезжая во двор, когда автоматические ворота открываются. – Зная, в каком ты сейчас состоянии и ваши постоянные стычки с отцом, оставлять тебе мотор под задницей – очень скверная идея. Если решишь ехать домой, звони. Либо воспользуйся услугами его водителя сам. Тебя проводить?

– Не нужно. Спасибо, Паш. Я твой должник.

Открываю дверь и, как можно аккуратнее, ступаю на землю, пытаясь найти равновесие, а потом неровной шаткой походкой направляюсь в сторону дома.

Стоя на пороге отцовского дома, я долго не могу собраться с духом войти. Я никогда не считал его своим. Сколько себя помню, его стены всегда давили на меня. Я никогда не был тут счастлив, не бежал сломя голову после уроков, чтобы вернуться туда, где пахло свежими булочками из духовки, густо политыми шоколадом. Может быть, потому что их готовила не мама, а наша домработница?

Я ничего не имел против толстушки тёти Маши. Она была доброй, улыбчивой и отзывчивой, а её булочки были всегда вкусными и таяли во рту. Но когда родители подолгу отсутствовали дома и она оставалась со мной в качестве няни, я закрывался в своей комнате и не желал выходить, объявляя молчаливую войну всему миру. Несмотря на это, тётя Маша любила меня. Она любила меня таким, каков я был, и за это я ей очень благодарен. Она ни разу не ругала меня, терпеливо относилась к моим выходкам и никогда не лезла в моё личное пространство, если я не позволял. У неё просто не было выбора. Сколько её знаю, она никогда не была замужем и своих детей не имела. Мы были её семьёй. Она умерла от инфаркта, не дожив немного до своего шестидесятилетия. Отец нашёл её лежащей ничком на полу в нашей гостиной. Вместе с ней умерла часть нашей семьи.