После разговора с Лесей я предприняла ещё одну попытку связаться с отцом. После долгих гудков, когда я уже собиралась отключаться, он соизволил взять трубку. Мы перекинулись парой дежурных вопросов перед тем, как я предложила ему встретиться и поговорить. Но он сослался на неотложные дела, поэтому пришлось ограничиться телефонным разговором, после которого стало понятно лишь одно: наш семейный корабль стремительно ушёл ко дну.

Я не была удивлена тому, что у отца точно такая же версия, как и у Леси: мама уехала в неизвестном направлении. Причину её спонтанного отъезда он так и не смог объяснить. Мало того, он даже не попытался рассказать мне, что вообще произошло за эти пол года. Ни одного намёка на маминого любовника – разрушителя его семьи, бизнеса да и жизни в целом. Я еле сдерживала себя, чтобы не наорать на него, сказать, что всё знаю и давно уже не маленькая девочка, чтобы держать меня в неведении и строить вокруг меня воздушные замки. Решила пока оставить его в покое до лучших времён. Ведь, если смотреть на произошедшее широко открытыми глазами, отец в данной ситуации скорее жертва, чем причина долбаного апокалипсиса. Думаю, сейчас ему не легче, чем мне. Просто он в этом никогда не признается, не будет плакать в жилетку, жалуясь на подлого Ярика, испоганившего ему жизнь.

В конечном итоге всё крутится вокруг него. Крутится так быстро, что я не успеваю записывать в свою секретную тетрадь свои мысли и чувства. В каком-то смысле это помогает. Я выплёскиваю на бумагу то, что думаю, но вслух пока сказать не могу. Никому. Придёт время, и я сделаю это, глядя прямо в его подлые глаза. Во мне бурлит такая ненависть и злость, что иногда я начинаю бояться саму себя. Не эти ли чувства испытывал мой отец? Не это ли заставляло его находиться в пьяном угаре, чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей?

– Ева, ты слышишь меня? – голос Тимура, застывшего в проёме кухни, возвращает меня в реальность.

Я медленно поднимаю на него глаза, отвлёкшись от нарезки салата.

– Ты в порядке? Я звал тебя несколько раз.

– Да, просто задумалась, – оправдываюсь я. – Фильм уже закончился?

– Мне кажется, что ты врёшь! – Он хмурится, окинув меня недоверчивым взглядом.

Моё сердце пропускает удар. Он всё узнал? Но как? Следил за мной? Нашёл мой ежедневник в шкафу? Чёрт! Нужно было перепрятать его в более безопасное место…

Тимур решительно направляется к столу и встаёт напротив, не отрывая своего цепкого взора.

– Ты точно не в порядке, Ева! Какого хрена ты делаешь?

Он хватает меня за руку, и кухонный нож падает на пол с звенящим звуком. Я ойкаю, чувствуя резкую боль в ладони, и ошарашенно гляжу на капающую на столешницу кровь. Когда я успела так пораниться?

– Отпусти, Тим! Мне же больно! – пытаюсь вырвать руку из цепкой хватки Тимура. Кровь начинает сочиться из раны ещё сильнее.

– То есть, ты хочешь сказать, что когда ты себя резала, тебе не было больно? – начинает орать он, выпучив на меня свои шальные от ярости глаза.

– Что ты несёшь? – не понимая, что происходит, визжу я.

– Это ты что несёшь, Ева? – Тимур дёргает мою руку сильнее. – Я своими глазами видел, как ты специально сжимала нож в ладонях! Да что с тобой такое? С ума сошла?

– Я… я… – уже не так уверенно лепечу, переводя взгляд с окровавленной ладони на Тимура и обратно. – Я не заметила… Я не специально…

– Скажи “спасибо” своим долбаным родителям, Ева! Это они довели тебя до такого состояния! Ты сама не своя!

Он отпускает мою руку и обходит стол, чтобы достать из шкафа аптечку. В любой другой день я бы накинулась на него за такие слова, но сейчас нахожусь в лёгком шоке.

Пока Тимур обрабатывает и перебинтовывает порез, пытаюсь сообразить, в какой момент я могла с такой силой сжать нож в ладони, не почувствовав при этом боли. Я точно схожу с ума…

– Мне стоит бояться оставлять тебя одну? – спрашивает он, закончив врачебные манипуляции. Его взгляд немного смягчается, но это всего лишь видимость.

– Я действительно не понимаю, как так произошло, Тим. И уж точно делала это не специально, – качаю я головой.

– Мне хочется верить в это, кукла. Но в последнее время… – Тим делает паузу, вздыхая и складывая флакончик с перекисью и бинт обратно в аптечку. – Ты пугаешь меня…

Не буду спорить. Иногда я сама себя пугаю. В погоне за призраками я порой забываю, кто я и где нахожусь, теряясь в пространстве и путая сны с реальностью.

Я протягиваю руку к его щеке и накрываю своей ладонью. Ловлю себя на мысли, что это неправильно. Это он должен успокаивать меня и говорить слова поддержки, но ничего не могу с собой поделать. Мне нужно чувствовать и знать, что кто-то рядом, чтобы не слететь с катушек окончательно.

– Всё будет хорошо. Всё наладится, – шепчу я. Тимур кладёт свою ладонь поверх моей.

– Я сегодня разговаривал со своими родителями… Они зовут нас к себе.

Родители Тимура переехали жить в Казахстан, на родину его отца, пару лет назад, когда умерла бабушка. С тех пор они не оставляли попыток переманить Тима к себе, но он был против.

– В гости? – с надеждой в голосе спрашиваю я, заранее зная ответ на свой вопрос.

– Нет. На ПМЖ. Я знаю, что время не совсем подходящее… Я не тороплю. Подумай хорошо, взвесь все “за” и “против”…

– Тим… Мне нужно знать… Это предложение или ультиматум?

– Скажу честно, я долго думал над этим вопросом. С тех самых пор, как ты окончила колледж. Теперь я понимаю, что нужно было уехать ещё тогда… Я ждал, что всё наладится, но стало ещё хуже… Я не уезжал лишь из-за тебя…

– Почему ты молчал раньше? По-моему, ты всегда был против переезда туда?

– Я передумал.

– Я так понимаю, что ты уедешь в любом случае? Не важно: со мной или без меня?

– Я не могу насильно увезти тебя, Ева! Поэтому прошу подумать! – в его голосе снова появляются нотки раздражения.

– Тогда мой ответ – нет…

Тимур соскакивает со стула, взъерошив свои волосы. Начинает расхаживать по кухне туда-сюда, сжимая руки в кулаки. Кажется, я начинаю понимать именно сейчас, почему мы не можем найти контакт друг с другом. Мы хотим от жизни и от партнёров совершенно разного. Он хочет, чтобы я безоговорочно следовала за ним туда, куда он поманит пальцем, делала то, что он говорит, молча и без скандалов. А мне нужен человек, который на любое моё “нет” скажет “да”, закинет моё непослушное тело в чемодан или багажник автомобиля и увезёт с собой. А Тимур будет просто расхаживать по комнате, рвать на себе волосы и переваривать то, что я сказала. Потом уйдёт, хлопнув дверью, надеясь на то, что я одумаюсь. К сожалению, это не работает.

– Спокойной ночи, Ева! – прервав свою бесполезную ходьбу, бросает Тим. – Я даю тебе на раздумье ещё месяц. Если за это время ты не изменишь своё решение, я уеду без тебя.

Он демонстративно уходит, и я слышу, как с гулким треском закрывается дверь в спальню. Опускаю голову, глядя на свою перебинтованную ладонь.

– Я не изменю своего решения, Тим… Ни через месяц, ни через два… Даже спустя пол года… – шепчу я одними губами.

– Улыбнись, братик! Сегодня замечательный день! День твоего рождения! – почти визжит сестричка, когда я открываю дверь автомобиля.

Я падаю на пассажирское сидение, пока София беспрестанно щёлкает затвором фотокамеры на своём телефоне.

– Может, хватит? – бубню я, уткнувшись в лобовое стекло, в ожидании того, что она, наконец, наиграется в фотографа, и мы поедем.

– Фу! Какой скучный! Если ты будешь так дуться весь сегодняшний вечер, то обещаю больше никогда в жизни не организовывать тебе ни одной вечеринки!

– Вообще-то, это была твоя идея, а не моя. Ты же знаешь, как я ко всему этому отношусь, – фыркаю я.

Сколько я себя помню, никогда не любил отмечать свои дни рождения. Родители в детстве часто закатывали вечеринки в нашу честь, приглашали семейные пары, которые приводили с собой своих отпрысков, большинство из которых я видел впервые в жизни. Всё это было настолько пафосно и наигранно, что не доставляло абсолютно никакого удовольствия. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я заявил родителям, что никаких дней рождений для меня организовывать не нужно. Тогда мне здорово влетело от отца, и я услышал много нового о себе и о своём дрянном характере, в котором нет благодарности за то, что они для меня делают.