Как уже было отмечено выше, шесть лет войны задают фон нацистским массовым убийствам и, в свою очередь, данному историческому повествованию, которое в целом использует хронологический подход к событиям. В первой части рассматривается период с лета 1939 г. по лето 1941 г., а вместе с ним убийства людей с умственными и физическими отклонениями в Германском рейхе и на аннексированных польских территориях, а также уничтожение польских правящих классов и интеллигенции. Вторжение Германии в Советский Союз летом 1941 г. ознаменовало собой фундаментальное изменение как масштабов, так и систематичности нацистского массового насилия. Впервые – и это произошло уже в самом начале военной кампании – безудержные и откровенно идеологические массовые убийства евреев и других расовых и политических противников стали рутиной. Соответственно, вторая часть охватывает период с лета 1941 г. по весну 1942 г.; в ней фокус сделан на оккупированных советских территориях; отдельные ее главы посвящены массовым убийствам советских евреев, душевнобольных и рома; организации условий для вымирания от голода значительной части советского городского населения; массовой смертности пленных красноармейцев, а также превентивному террору и репрессиям против сельского гражданского населения. Представляется уместным включить в эту вторую часть рассказ о судьбе сербских евреев (мужского пола), поскольку они подверглись систематическому уничтожению параллельно с советскими евреями. Аналогичным образом вторжение Германии в Советский Союз стало поворотным пунктом и в антипартизанской войне в Сербии; ее жертвы тоже будут рассматриваться во второй части. Глава о превентивном терроре и репрессиях также выходит за рамки весны 1942 г. и включает в себя жертвы в Греции: представители гражданского населения часто погибали там по тем же причинам, что и их советские и югославские товарищи по несчастью.

В третьей части рассматривается прочее время войны, то есть период с весны 1942 г. по весну 1945 г. Она начинается с двух глав, посвященных геноциду европейских евреев в лагерях смерти в Хелмно и Аушвице-Биркенау в ходе операции «Рейнхард». Вторая из них включает подраздел о принудительной эвакуации узников концлагерей на заключительном этапе войны, широко известной как «марши смерти». Следующие две главы тоже начинаются там, где заканчиваются предыдущие: в первой из них рассматривается распространение депортаций и убийств рома на прочие оккупированные Германией территории, а во второй – децентрализованные убийства больных в психиатрических лечебницах и концентрационных лагерях Германского рейха, которые проводились вплоть до безоговорочной капитуляции Германии в мае 1945 г. В последней главе третьей части мы возвращаемся к теме убийств гражданского населения в рамках репрессий и так называемых «операций по умиротворению», однако на этот раз фокусируемся на городском населении Польши, в частности на огромных потерях среди мирных жителей во время и после подавления Варшавского восстания в конце лета и начале осени 1944 г. В заключительной главе предлагается объяснение тому, что двигало сотнями тысяч преступников и как мы можем объяснить их действия.

Предупреждение: некоторым читателям эта работа может показаться тяжелой. С учетом подзаголовка – «История массовых убийств, совершенных нацистами» – такого рода заявление, наверное, звучит банально или выглядит вовсе ненужным. Однако я действительно не уклонялся от того, чтобы представить события во всех их тягостных подробностях. Моей целью не было шокировать читателя или преподнести ему сенсацию. Напротив, стерильная версия этих событий всего лишь сделала бы их более абстрактными; пришлось бы отказаться от реализма и точности в угоду «приятности». Вместе с тем мы ощущаем моральное обязательство по отношению к убитым: рассказать их историю как можно более достоверно. Я широко использую свидетельства выживших и других жертв; надеюсь, что в какой-то мере это поможет вернуть им голос и обеспечить отношение к ним как к отдельным людям, а не к цифрам статистики. Если чтение этой книги покажется вам эмоционально тяжелым, представьте на мгновение, насколько тяжелее было жертвам переживать описанные в ней события.

Первая мировая война стала поворотным моментом для немецкой психиатрии как профессии. Многие врачи сетовали на то, что миллионы здоровых молодых мужчин погибли на поле боя, тогда как менее крепкие физически и, соответственно, годные к службе остались дома и выжили, что пагубно подействовало на немецкую нацию. Сторонники этой теории сознательно игнорировали смерть по меньшей мере 70 000 пациентов немецких психиатрических больниц от голода и сопутствующих болезней в 1914–1918 гг. То была не централизованная и спроектированная программа убийств, а скорее непреднамеренный результат сокращения повседневного рациона беззащитных психиатрических пациентов и преобразования многих клиник в военные госпитали. Как широкая общественность, так и профессионалы в области психиатрии приняли эти меры как необходимую жертву военного времени{22}.

Поражение в Первой мировой войне и огромные потери, особенно молодых и здоровых людей, вызвали в послевоенной Германии жаркие дебаты о правомерности уничтожения предположительно «ненужных» людей. Эти споры – или скорее поиски способов оправдать эту правомерность – были симптомом начавшейся переоценки общепринятых ценностей гуманизма. Война привела к тому, что тревога о судьбе коллектива заняла место прав и ценностей отдельного человека. Хотя концепции евгеники и расовой гигиены разрабатывались не только в Германии, но и в других странах, принявших участие в войне, таких дебатов все же не было, так что уже здесь мы можем усмотреть особую радикализацию Германии. Даже в нейтральной Швеции, которая первой в 1922 г. создала институт расовой биологии, не возникло аналогов немецких дискуссий об эвтаназии. Хотя в середине 1920-х гг. эти споры несколько поутихли, во время Великой депрессии и сопутствующей ей массовой безработицы они возобновились, особенно в связи с возможностью сокращения расходов на приюты и больницы. Однако еще до того, как в Германии стали ощущаться последствия депрессии, лидер нацистской партии Адольф Гитлер в своей заключительной речи на партийном митинге в Нюрнберге в августе 1929 г., почти за три с половиной года до своего назначения канцлером Германии, заявил: «Если бы Германия ежегодно получала миллион детей и избавлялась от 700 000–800 000 наиболее слабых особей, то в конце концов она наверняка бы укрепилась и даже усилилась»{23}.

Хотя 1933 год не ознаменовал решительного перелома в профессиональной деятельности немецких врачей, но, как указывает Ян Кершоу, «почти в одночасье были устранены преграды перед санкционированной государством грубой бесчеловечностью». То, что раньше представлялось не более чем дикими измышлениями, внезапно оказалось вполне реализуемо. 14 июля, менее чем через полгода пребывания Гитлера на посту канцлера, была создана правовая основа для принудительной стерилизации на основании Закона о предотвращении появления потомства с наследственными заболеваниями (Gesetz zur Verhütung erbkranken Nachwuchses). Согласно этому закону, вступившему в силу в первый день 1934 г., человек мог быть подвергнут стерилизации без его согласия, если его потомство, согласно поставленному диагнозу, должно было иметь серьезные физические или психические наследственные дефекты. С 1934 г. по 1945 г. по решению специально созданных для этой цели судов по вопросам наследственного здоровья в Германии и Австрии, где данная норма вступила в силу 1 января 1940 г., были принудительно стерилизованы более 300 000 мужчин и женщин. Около 5000 из них, главным образом женщины, не пережили операцию. Нередко люди кончали жизнь самоубийством до или после процедуры. В особенности это касалось женщин: все более обострявшийся политический климат придавал особое значение здоровым (с точки зрения евгеники) и плодовитым матерям. Эти меры демонстрировали высокую готовность применять насилие в отношении людей, считавшихся генетически неполноценными. Гитлер со всей очевидностью сохранил убеждения, публично озвученные в августе 1929 г.; об этом свидетельствует не только спешка, с которой был принят Закон о предотвращении появления потомства с наследственными заболеваниями, но и (не в последнюю очередь) то, что в сентябре 1935 г. он заявил главе Союза врачей рейха Герхарду Вагнеру, вновь по случаю имперского партийного съезда, что он намерен «истребить неизлечимо безумных» в случае будущей войны{24}.