Я был доволен, Мишаня – счастлив, а милфа грустила. Пытаясь её развеселить, корефан как-то раз нахлобучил на голову розовый кудрявый парик и напялил на нос красный шарик, державшийся на резинке. Но закос под клоуна не разрядил обстановку. Наоборот, нестандартный прикид Мишани напугал милфу, и она со страху сжала анус так, что иголка бы не пролезла. Небось в детстве у неё был заплёт с циркачом. Пришлось подпоить её водярой, а с экспериментами решили завязать, дабы не нагнетать ситуацию.

Мы абузили милфу две с небольшим недели. В течение дня занимались своими делами, а вечером жарили её в два ствола. Но, как верно подмечено, всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Конец нашему тройнику настал в ничем непримечательную среду.

Отужинав, по уже устоявшемуся обыкновению я поехал на автобусе к Мишане. После традиционного спринцевания милфы разделся, улёгся на матрац и просунул через дырку в клеёнке член. Она взгромоздилась на станок, вздрочнула писюн и впендюрила его в очко. Несколько дней назад я впервые обратил внимание, что шланг стал проскальзывать ей в задницу как по маслу. То ли анус милфы растянулся, то ли она перестала тужиться.

Погоняв некоторое время писюн туда-сюда, я развалился на спине и разомлел. Милфа же, пыхтя как паровоз, в размеренном темпе запрыгала на члене. Бухнули тяжёлые шаги, и с обеих сторон от станка материализовались Мишанины колени. Милфа стопарнула, явно готовясь принимать дрозда во второе дупло. Но корефан почему-то не залез на неё сверху и продолжил молча стоять.

Внезапно давление на клеёнку увеличилось, она прогнулась сильнее, чем обычно, и грянули хлёсткие шлепки. Ноги милфы свесились с края станка, и она резко мотнула тазом. Громко захрустело, и член пронзила острая боль. В него будто залили расплавленный свинец, который низвергся в яйца и уже оттуда начал растекаться по паху, охватывая его пламенем.

Я выудил шланг из милфиной жопы и, работая руками, выполз из-под клеёнки, оставаясь на спине. Поднявшись на ноги, увидел Мишаню, нависшего над милфой. Оскалившись, он стискивал ей горло своими огромными лапищами. От напряжения на его шее вздулись вены, а со лба градом лил пот.

Милфа колотила его ладонями по плечам, открывала и закрывала рот в бесплодных попытках вдохнуть воздух, типа как выброшенная на берег рыба. Её харя побагровела, а зенки норовили выпрыгнуть из орбит. Пару раз она зарядила коленями по Мишаниным бёдрам, но он не дал слабину.

Моё внимание перехватила пульсирующая боль в паху. Я перевёл взгляд на шланг, превратившийся в спелый баклажан средней величины. Он раздулся, увеличившись чуть ли не вдвое, искривился и приобрёл фиолетовый оттенок. Когда я дотронулся до члена, чтобы снять презерватив, по нему словно шандарахнула шаровая молния, и в глазах вспыхнули мириады искр. Меня затошнило, и я запечатал ладонью рот, дабы ненароком не заблевать ковёр на полу. Рвота вдруг отступила, и я гаркнул, корчась от боли:

– Мишаня, какого хрена ты творишь?

Он зыркнул на меня исподлобья и засим снова вперился в милфино рыло. Она уже не подавала признаков жизни и лежала, глядя в потолок. В оконцовке Мишаня прессанул ей шею с утроенной энергией и, убрав руки с её горла, пальцами сомкнул ей веки. Он обернулся и спокойным голосом произнёс:

– Что случилось?

– Хуй сломался! – воскликнул я и показал на опухший писюн.

– Бля… – протянул он и кинулся на кухню.

Я устроился в кресле, стараясь не тревожить член, откинул голову на спинку и зажмурился. Мишаня наколол льда из морозилки, насыпал его в пакет и притаранил мне. Я приложил лёд к шлангу, а корефан сгрёб в охапку милфу и перенёс её в кладовку.

– Ну как, полегчало? – поинтересовался он, вернувшись в гостиную.

– Терпимо. Что делать-то будем?

– В больницу тебе надо и чем скорее, тем лучше.

Мишаня помог мне надеть шорты, захватил лопатник, мы сели в машину и помчались к Ленинскому проспекту. Затормозили за поворотом на Чернавский мост и заскочили в медицинский центр «Муромец». У регистратуры нас встретила девчушка лет 20 в белом халате. Кент с ходу выпалил:

– Нам к хирургу, в какой кабинет?

– Вам назначено? – полюбопытствовала она.

– Нет, тут неотложное дело – перелом пениса.

Она ухмыльнулась и сказала:

– Паспорт давайте.

– У меня нет с собой документов, – вмешался я.

– Без паспорта не примем, – отрезала девчушка.

Мишаня вынул из кармана кошелёк, достал оттуда пятитысячную купюру и отдал ей. Она взяла бабло и скомандовала:

– Идите в пятый кабинет, с остальным потом разберёмся.

Я покостылял по коридору в сопровождении Мишани и отворил дверь с табличкой «Хирург». В помещении за широченным столом восседал упитанный дядька средних лет с пышными усами. Я приспустил шорты и вывалил фиолетовую булыгу. Он присвистнул, покачал балдой и задал вопрос:

– Как вас так угораздило, молодой человек?

– С кровати упал, – пробухтел я.

– Как-то поправить можете? – встрял Мишаня.

– Можем, конечно, – ответил врач, – нужно операцию делать.

– Сколько? – без обиняков спросил Мишаня.

– Наркоз, палата, сама операция. 75 000.

Мишаня тут же отсчитал банкноты и протянул их доктору.

– Нет, голубчик, деньги несите в регистратуру. А вы, – обращаясь ко мне, – направляйтесь в шестую палату.

Дядька клацнул по кнопке стоявшего на столе телефона и распорядился:

– Марина, заскочи ко мне.

Марина, юркая барышня с копной рыжих волос, отвела меня в палату, попросила переодеться в больничный халат и ушла. Через несколько минут наведался Мишаня, забрал ключи от моей квартиры, хлопнул по плечу и усвистал за паспортом. Я облачился в халат и, кряхтя, примостился на койку. На соседней кровати спал мужик со здоровенной повязкой на носу. Открыв пасть, он громогласно храпел, периодически причмокивая губами.

Марина не заставила себя долго ждать. Она заглянула в палату, бросила: «Идёмте», и, следуя за ней, я очутился в операционной. Там уже находились два врача: уже знакомый мне хирург и плюгавый мужичок под полтинник, оказавшийся анестезиологом. Он выяснил, нет ли у меня аллергии на наркоз, и, как только я расположился на кушетке под круглой лампой, воткнул мне в вену иглу, к которой была приделана трубка от капельницы. Затем мужичок приставил к моему рту маску, и я успел вдохнуть буквально пару раз, прежде чем операционная закрутилась сверху вниз, как искажённое помехами изображение на экране телевизора, и исчезла в пустоте.

Я пришёл в сознание оттого, что меня тормошила Марина, приговаривая:

– Просыпайтесь, Юрий, просыпайтесь, – заметив, что я открыл глаза, она спросила. – Как себя чувствуете?

– Нормально, – просипел я в ответ и прочистил горло.

– Замечательно, – констатировала она и вышла за дверь.

Я лежал на койке в палате, накрытый простынёй. Было такое ощущение, будто меня разбудили посреди крепчайшего сна. Когда такое происходило в повседневной жизни, я гневался. А в тот момент меня почему-то обуяло безграничное умиротворение.

На соседней кушетке сидел мужик с блямбой на шнобеле и пялился в зомбоящик. За окном было темно, и я предположил, что минуло немного времени. Но всё-таки задал дядьке вопрос, чтобы удостовериться:

– Который час?

– Полдесятого, – прогнусавил он, посмотрев на наручные часы.

Глаза слипались, и я не видел смысла бодрствовать. Поэтому поудобнее развалился на кровати, расслабился и почти сразу задремал.

Снилось, что врачи оттяпали мне шланг и зачем-то заставляли меня голожопого приседать. Проснувшись в холодном поту, первым делом заглянул под простынь и прочекал висящую над яйцами плотно забинтованную шишку, из которой торчала пластмассовая трубка мелкого диаметра сантиметров 10 в длину. На ощупь член показался твёрдым, и от греха подальше я оставил его в покое.

После завтрака, состоявшего из тарелки овсянки и кружки чёрного чая с сахаром, в палату пришкандыбал хирург. Он сообщил, что операция прошла успешно. Член вспороли как рыбье брюхо, откачали кровь, потом заштопали, и в оконцовке сделали обрезание. Доктор записал меня на приём через 10 дней – снимать швы. А до этого момента предписал ссать через трубку, чтобы не зафаршмачить бинты и не занести инфекцию. Про секс можно было забыть по меньшей мере на месяц. Но при хорошем раскладе писюн будет почти как новенький. В данном случае «почти» означало отсутствие крайней плоти и наличие шрамов.