Описанные в книге события являются плодом воображения автора, и все персонажи – вымышленные.

– Ты с четвёрки?

Я кивнул головой и посмотрел в окно. Высокий бетонный забор с намотанной поверху колючей проволокой, за которым я провёл последние семь лет, исчез из виду за посаженными вдоль дороги тополями, роняющими жёлтые листья. Напротив меня сидел чепушило. На вид лет 20, с короткой стрижкой и лицом, испещрённым прыщами вперемежку с веснушками.

– А я с пятёрки, – заявил чепушило.

– Оно заметно, – резонно отметил я.

Чепушило носил белую рубашку, застегнув её на все пуговицы, чёрную вязаную жилетку, мешковатые серые брюки и чёрные ботинки, начищенные до блеска. Если увидишь на улице взрослого мужика, одетого как первоклассник на линейке, знай, это либо недавно откинувшийся забайкальский комсомолец, либо даун. Чепушило относился к первой категории бедолаг.

– Меня Митей зовут, а тебя? – спросил чепушило, но руку пожать не подал.

– Юра, – сказал я.

– Какое у тебя погоняло?

– Борода.

– Дак ты же бритый, почему тогда Борода? – огорошено воскликнул чепушило.

– Дурак, – резюмировал я. – Погоняло должно быть таким, чтобы мусора не поняли, чьё оно. Вот тебе какую погремушку дали?

– Шмыга… – печально пробурчал чепушило.

– Что, голым по бараку бегал?

– Нет, золотое кольцо – подарок матери – в курке на зону пронёс.

– И где же оно? – поинтересовался я, поглядев на пальцы чепушилы, лишённые украшений.

– Фёдор с корешами отжал, – пояснил чепушило и заткнулся.

За окном автобуса по небу проносились серые тучи с пухлыми чёрными боками, подгоняемые неистовым ветром.

– За что сидел? – нарушил молчание чепушило.

– За сладкую пизду.

– Эээ, дядя, где же ты нашёл сладкую пизду, когда они все солёные? – поразился чепушило.

– Откуда знаешь, что солёные, пробовал?

– Рассказывали… Не успел попробовать, закрыли в 16 лет за двух гусей и снеговика.

– Чем барыжил?

– Твёрдым и порохом, – ответил чепушило. – Как 18 лет стукнуло, заехал на пятёрку. Освободился вот в 22 по УДО, два года оставалось.

Я снова мотнул гривой и перевёл взгляд на сидящую справа от нас мадемуазель. Всякий раз, когда ПАЗик подпрыгивал на колдобине, её сиськи, наполовину обнажённые из-за глубокого декольте, колыхались, как желе, вверх-вниз. Рядом с мадемуазелью ехал её хахаль – бородатый бычара в солнцезащитных очках.

– Смотри, – сказал чепушило и показал толстую – сантиметров восемь – пачку сложенных пятитысячных купюр, – заработал. Как-то раз ещё в тюрьме нагнулся за упавшим мылом, а потом как по маслу пошло, – многозначительно произнёс он.

Соска разовая, зато при финансах. Я вспомнил про несчастные 2300 рублей, лежавшие в кармане, которых хватит на дорогу и пару обедов, и вновь посмотрел на подрагивающие справа титьки.

Через час мы вышли на автовокзале в Волхове. Было около семи вечера, но на улице уже стемнело.

– Пойдём в ресторан! – радостно вскричал чепушило и двинул к припаркованным неподалёку такси.

Я схватил его за шиворот и произнёс:

– Ты наши рожи видел? Идём в кабак! – рыкнул я и толкнул чепушилу в сторону небольшого одноэтажного здания со светящейся над дверью вывеской «Алко 24/7».

В рюмочной царили полумрак и тишина, два парня сидели за столиком в дальнем от входа углу и угрюмо смотрели на полупустую бутылку. Мы подошли к прилавку, за которым стояла короткостриженая коренастая мадам с квадратным подбородком.

– Можно джина? – обратился я к ней.

– Джина нет, есть водка, – невозмутимо отрезала она.

– А пожрать что можно?

– Пиво.

– Тогда нам литр пива, чекушку водки и два стакана, – потребовал я, опасаясь, как бы не унесло с непривычки.

– 270 рублей, – сказала продавщица.

Чепушило протянул ей пятитысячную банкноту, на что она сердито рявкнула, разводя культяпками:

– Нет сдачи!

Пришлось платить мне. Я вынул из кармана 300 рублей, передал мадам, потом забрал сдачу и бутылки, а чепушило взял стаканы. Мы устроились за круглым столиком у стены, и я налил по 50 грамм. Выпили, не чокаясь, как за упокой.

Отворилась дверь, и в кабак прокрался горбатый мужичок небольшого роста. Опасливо озираясь по сторонам, будто недавно побитая собака, он подрулил к нам, достал из-за пазухи гранённый стакан и попросил:

– Здорова, мужики, налейте, сколько не жалко.

– И ты не болей, – ответил я, – налить-то мы нальём, а ты нам шлюх найдёшь?

– Шлюх-то? Шлюх-то найду. Нынче этого добра у нас как грязи по весне – хоть жопой ешь.

Я плеснул ему стопарик водки, он бахнул залпом и поставил тару на стол, ожидая добавки.

– Приведёшь шлюх, и ещё налью, – пообещал я.

– Сколько нужно-то? – спросил мужичок, внезапно погрустнев.

– Двух.

Он покивал и вышел наружу. Где-то через полчаса, когда мы с чепушилой допили пиво и почти прикончили водяру, в рюмочную завалились две шалавы. Они окинули заведение затуманенным взором и, заметив нас, приковыляли к нашему столику и уселись напротив на высокие табуретки.

– Привет, мальчики, – сказала та, что постарше, поправляя чёрные крашенные волосы. У неё были накаченные губы, оплывшие вниз под силой тяжести, и длинные, очевидно, приклеенные ресницы. – Меня звать Яной.

– Юля, – встряла её подруга – толстушка на вид 25 лет, накручивавшая на палец прядь волос мышиного цвета.

– Привет, – отозвался чепушило, едва сдерживая улыбку, – Митя, а это мой друг Юра.

– Угостите дам шампанским? – вопросила толстушка.

Чепушило молча поднялся с табуретки, приблизился, чуть-чуть покачиваясь, к прилавку и заказал две бутылки шампанского. Дверь в кабак приоткрылась, и внутрь ужом проскользнул горбатый мужичок. Я вылил в его стакан остатки водки, он проглотил её одним махом и присоединился к скучающим в углу парням. Чепушило принёс шампанское и стаканы для шлюх, я откупорил пробку, разлил всем поровну, и мы жахнули.

– Что, нашла сдачу? – спросил я чепушилу.

– Да, четыре косаря отдала.

– Сколько? – задал я вопрос, обращаясь к черноволосой.

– 10 000 за ночь.

– Каждой, – вмешалась толстушка.

Чепушило лучезарно осклабился и явно был готов ударить по рукам. Деньги всё равно не мои, поэтому я не стал торговаться и согласился на оглашённую цену. Засим захватил бутылку шампанского, и мы вышли на улицу.

Идти было недалеко. Черноволосая привела нас к пошарпанной пятиэтажке, зашла в подъезд и открыла дверь в квартиру на первом этаже. Я последним шагнул за порог. Слева от входа располагалась душевая кабинка, рядом с ней стоял унитаз и висела раковина. Справа находился кухонный стол, на котором размещались чайник и электроплитка. Шлюхи сняли куртки и положили их на этажерку, придвинутую к душевой кабинке. Мы с чепушилой были одеты по-летнему, посему, не разуваясь, промаршировали к дивану и плюхнулись на него.

Толстушка оставила включённой тускло светившую лампу над дверью и развалилась справа от чепушилы. Проходя мимо меня, черноволосая повернулась задом, присела, скользнула ягодицами по коленям и заняла место слева, у окна. Сильно воняло выссанным алкоголем.

– Может, окно хоть откроете? – предложил я.

– Оно уже открыто, – ответила толстушка.

– Дак отвори пошире!

– Никак, решётка мешает, – пояснила черноволосая.

Квартира была крошечной, размером примерно с две камеры в «Крестах», то есть около 16 квадратов. И по конфигурации полностью повторяла тюремную хату: у входа – санузел и общак, дальше – шконки и окно.

– Что это за квартира такая? – вслух подивился я.

– Рабочая, мы её снимаем, – сообщила черноволосая.

– Это я понял, почему такая маленькая?

– Хуй его знает, – равнодушно прогундела, пожимая плечами, толстушка и велела, – деньги давайте.