Приветственно хрюкнула из лужи огромная свинья, но головы не подняла, лишь выдула носом огромный пузырь. Мальчишка-козопас, увидев богато одетого всадника, попытался отогнать с дороги свое равнодушно пасущееся стадо, но козы разбредались неохотно, оставляя в знак протеста помет.

Чжунчэн переживал упадок – как и говорили в столице. Вблизи исчезло все кукольное очарование пейзажа: да, изгибы крыш все так же изящны, но что проку, если черепица на них – как выбитые зубы? Когда-то Чжунчэн славился как город, где не найти было улиц немощеных, но то ли это с самого начала была ложь, то ли булыжники давно растащили. Людей на улицах было мало, лавочники лениво отгоняли мух от лежалой рыбы и сморщенных, явно издалека привезенных овощей. Увиденное Сун Цзиюя не удивило, скорее разочаровало. Прекрасный императорский дворец прошлой династии, по слухам, сгорел из-за того, что туда повадились пробираться нищие, но ведь не дворцом единым… Он ожидал увидеть если не описанные в исторических хрониках величественные корабли у причалов, товары со всего света и заморских купцов, то хотя бы достойное увядание, красоту несовершенства… Однако встретили его лишь грязь и равнодушие. Тревожный знак. Люди, живущие так расхлябанно, наверняка не чураются и преступлений, погрязли в безнаказанности. Разве странно, что предшественник так тяжко заболел!

Ни зеваки, ни процессия встречающих его не удивили тоже, хотя он предпочел бы появиться тихо и принять незваных гостей на своей территории, в управе.

Одетый в парчовый халат худощавый старик в переносном кресле под балдахином с кистями был, верно, гуном Цюем, местным аристократом. Он не стал подниматься для приветствия, лишь кивнул, надменно оглаживая длинную бороду. При старой династии из клана Цюй призывали на придворную службу звездочетов и гадателей, но те времена давно прошли… А вот гордыня, видимо, осталась.

Грузный, но подвижный, как шмель, господин в бархатной шапочке и нарочито простой одежде наверняка был судовладелец Ма – самая известная в Чжунчэне фигура. Кого бы Сун Цзиюй ни спрашивал в столице, все в первую очередь с улыбкой вспоминали гостеприимство господина Ма Юнси.

Нервный высокий мужчина с землистым лицом и вовсе не был загадкой: синее одеяние с вышитой цаплей и чиновничий головной убор выдавали в нем человека из управы, должно быть, старшего секретаря.

Были вокруг и другие, россыпь местных торговцев и помещиков, решивших «засвидетельствовать почтение». На деле почтения к нему у них было не больше, чем у коз по ту сторону ворот, – они явно собрались поприветствовать нового магистрата из пустого любопытства. Таращились, словно скот…

Сун Цзиюй мысленно обругал себя за подобные сравнения. Чжунчэн теперь его дом. Его жители – под защитой императора, направляющего руку этого презренного Суна. Ему придется узнать их, и наверняка некоторые знакомства будут приятными. Он слышал, что многие провинциальные помещики начитанны и образованны, прекрасные собеседники, обретшие мудрость вдали от столичной суеты. Почему бы таким людям не оказаться и в этом городе?

Некстати на ум пришло смазливое и хитрое лицо Ху Мэнцзы. Не лучший пример.

– Магистрат Сун! Такая честь, такая честь! – звучно провозгласил Ма Юнси, кланяясь. – Теперь-то Чжунчэн расцветет! Слава его императорскому величеству за то, что даровал нам такого юного и способного судью!

– Слава императору! – нестройно пронеслось по толпе. – Долгих лет его величеству!

Сун Цзиюй обвел толпу взглядом и легко поклонился, не спешиваясь.

– Долгих лет его величеству.

Подхалимов он никогда не любил и, служа придворным цензором, спускал с лестницы всякого, кто осмеливался втираться в доверие. Ничего не изменилось.

– Благодарю за встречу. Если у кого-то есть ко мне дело, жду вас завтра в управе, – коротко сказал он и тронул коня.

В толпе поднялось некоторое смятение. Нервный секретарь, подхватив полы халата, с неожиданной прытью бросился вдогонку, ухватил Сун Цзиюя за стремя.

– Господин магистрат, господин магистрат! – глаза его бегали: то ли, соблюдая приличия, не желал смотреть прямо, то ли боялся чего-то. – Простите этого недостойного, я Чжан Ши, надзираю за писарями управы. Нижайше прошу вас остаться, господин Ма устраивает в вашу честь ужин в «Золотой утке»! Если хотите умыться с дороги, там приготовлены и комнаты для вас! Зачем же спешить, зачем спешить?

Сун Цзиюй, удерживая заволновавшегося Бархата, бросил на секретаря такой убийственный взгляд, что тот отдернул руку, сделал неловкий шаг назад и сел в пыль.

– Если у кого-то есть дело, о котором он хотел бы заявить, – приходите в управу, – внятно повторил Сун Цзиюй. – А ты поднимись и проводи.

Секретарь вскочил и, предупредительно оглядываясь, засеменил вперед.

Вокруг по узким улицам сновал народ. Гадатели и уличные игроки в кости перекрикивали друг друга, носились стайками грязные дети, что-то хором выклянчивая у прохожих. Какой-то старик с жидкой бороденкой сунул цветную тряпку прямо под морду коню, приговаривая про сычуаньский шелк, и Бархат снова захрапел, заплясал на месте.

Конь выражал чувства прямее хозяина. Сун Цзиюй потрепал его по шее, успокаивая. Может, и зря он был так груб с Ма и остальными. Но как же не хочется снова погружаться в этот котел человеческой мерзости, будто не хватило в столице…

«Вот поэтому ты и здесь, – сказал себе Сун Цзиюй. – Мнил себя чище всех, не захотел ручки замарать, даже ради…»

Он отмел неприятную мысль и выпрямился в седле.

– Господин магистрат уже бывал в Чжунчэне? – спросил секретарь, поравнявшись с ним. Как бы высоко он ни задирал полы, чавкающая грязь забрызгала его до колен. – Последние лет двадцать тут неказисто, что и говорить! А все эти – из соседнего уезда!

– Какие эти? – поинтересовался Сун Цзиюй.

– Крестьяне! Вонючие сукины дети из Тяньчжоу! – секретарь сплюнул так яростно, будто говорил о личных врагах, а не о дальних соседях. – Собрались и продолбили дорогу через скалу! Император был доволен, велел продолжать, даже выделил на строительство солдат с порохом! Но как же мы?!

Поняв, что его жалобы звучит слишком путано, он перевел дух.

– Там, за храмом Небесного спокойствия, наша река Чжэнхэ. Двадцать лет назад вы бы уже отсюда увидели паруса, столько лодок приходило! Наш торговый путь был для южан самый удобный. Само собой, и город процветал… Но теперь появилась другая дорога, через Тяньчжоу. И плакала местная торговля. Такое огорчение, такое огорчение!

Сун Цзиюй вздохнул. Когда-то давно этот город был столицей империи Си, а теперь – грязь, неприятные люди, мелкие дрязги. Наверняка ему уже завтра принесут какое-нибудь дело о том, как один сосед у другого колесо от телеги украл…

Сун Цзиюй усмехнулся: «Что бы ты сказал мне, Лун-гэ? Позлорадствовал бы? Изобразил сочувствие? Лучше не представлять…»

– Далеко еще до управы?

– Нет-нет! Вот сюда, надо свернуть на Львиную улицу, и мы на месте. Здание старое, потолки кое-где текут, но если велите, мигом наймем плотника! В ваших покоях, конечно, все по высшему разряду… Только вот успели ли прибрать… Вас так рано не ждали, вы понимаете. Господин Ма важный человек, у него суда, лавки, он один из немногих, кто остался в Чжунчэне, заботится о нас, как родной отец… Все думали, что вы сперва изволите отобедать с ним.

– Не изволю, – равнодушно откликнулся Сун Цзиюй. Они повернули, и взгляду открылась управа.

Она ничуть не отличалась от всех управ, что ему приходилось видеть: те же ворота с барабаном, ударив в который, любой мог потребовать справедливости, тот же двухэтажный судебный павильон на северной стороне, те же флигели с различными службами. Во внутреннем дворе росла пара чахлых деревьев и стояли щербатые от времени каменные фонари, между плитами дорожки пробивалась трава.

Служащие управы, секретари в форменных одеждах и шапочках, стражники в плоских шлемах стояли, склонившись, по обе стороны от входа в зал суда. Внимание Сун Цзиюя привлек юноша, стоявший с краю, возле благообразного высокого старика. Юнец единственный был одет не по уставу, в невнятного цвета темные обноски, никак не выдававшие род его занятий.