Запуск! Колодки убраны, Тринклер даёт отмашку на руление, вижу, как волнуется инженер, и я сам тоже… Да ничего не тоже, нет у меня никакого волнения, уверен я в себе и в машине!
Короткий взгляд на поле, нарушителей на нём уже нет, полковник на краю стоит, одинокий ориентир собой изображает. За ним большая толпа курсантов Учебного парка. Их и на рулении много набежало, а тут, такое впечатление, что вообще все учащиеся и служащие парка сбежались. Понятно, Изотов о первом пробном полёте рассказал. Что же, секрета в этом никакого нет, зато ходить и бегать по полю не будут. А смотреть пусть смотрят.
Ветер? Не поменялся. Облачность? Слабая кучевая, ничего страшного. Мотор? Обороты устойчивые, движок работает ровно, без перебоев. Стрелки приборов на нуле, за исключением показаний тахометра. С Богом! Поехали!
Рычаг управления двигателем, сокращённо РУД, вперёд до упора, ручку от себя, педали пока держу в нейтральном положении. Эх, как без тормозов тяжко! А всё забота о весе виновата. Уже и тормозные барабаны выточили, и колодки сделали, и сам механизм полностью собрали, и даже работу проверили. И, более того, Паньшин в патентное бюро заявки подал. Пусть там сами разбираются, что уже запатентовано, а что нет. И решили пока без них обойтись, без тормозов то есть. Посчитали максимальный взлётный вес с полной заправкой, с двумя пилотами, с бомбовой нагрузкой на четырёх пилонах и прослезились. Не потянем в жаркой, а работать нам предстоит в пустынной и, даже более того, в горной местности, такого веса…
Разбег очень короткий, показалось — только что толкнул рукоятку газа вперёд, а уже основные стойки от земли оторвались!
Разгоняюсь, потихонечку ручку управления отдаю от себя, продолжаю держаться на высоте около метра какое-то время. Самолёт становится устойчивее, уже не делает попыток завалиться на какое-нибудь крыло, перестаёт рыскать по курсу, идёт ровно. Можно чуть-чуть прибрать и обороты. Немного, на комариный… Волос…
Впереди здание какого-то склада, именно напротив него я разворачивался. И оно всё ближе и ближе. Ладно, пока полёт нормальный, можно и повыше залезть. РУД вперёд, ручку на себя…
Нет, не так. Какое там «ручку на себя»! Это слишком сильно сказано. Просто чуть ослабил руку, и самолёт сам вверх полез. Пять метров, десять, пятнадцать. Показания высотомера сверяю со своими собственными навыками. Они у меня на таких высотах больше метра ошибки не дают.
Промелькнул и ушёл под капот сарай, впереди железка со столбами. На всякий случай лезу ещё выше, метров до тридцати. И за железку ни ногой! Плавно, очень плавным пологим разворотом возвращаюсь на обратный курс. Проплывает подо мной железнодорожная платформа, немногочисленные пассажиры задирают головы на необычный здесь рокот авиационного мотора и провожают глазами необычную птицу.
Заход с прямой, и посадка сходу. Мудрить и что-то придумывать ещё не стал. Всё уже отработано когда-то до мелочей. Но и расслабляться нельзя. Пусть самолёт управляется отлично, рулей слушается тоже на «пять», но в авиации мелочей не бывает, поэтому никакой расслабленности до полной остановки мотора!
Снижение сразу после прохода сарая, касание земли в центре лётного поля и пробег. На грунте и тормозов не нужно, так что может и зря я сетовал на их отсутствие? Пробежал совсем немного, потерял скорость, и дальше даже пришлось подгазовывать, чтобы до своей стоянки докатиться.
На месте! Выключил двигатель, откинулся на спинку сиденья, разжал пальцы на ручке управления и поднял большой палец вверх…
Глава 20
— Он и впрямь летает! — не сдерживает своего восторга Тринклер. А то всё сомневался, что у нас с первого раза что-то толковое получится.
Рассказывал мне как-то в порыве откровенности в самом начале нашей совместной с ним работы, что он и на Комендантскую дачу не ездил, авиашоу на ипподроме не смотрел. Над своим изобретением всё работал и, как оказалось, впустую. А вот самолёт в небе над городом видел. Но это всё далеко было, и подробности он не рассмотрел. Силуэт необычный, и всё. И даже тарахтения мотора не слышал. Потом самолёт упал, и смотреть оказалось уже не на что…
— Летает, летает, — вылезаю из самолёта, спрыгиваю на землю, стягиваю шлем с головы и тут же откидываюсь назад, опираюсь спиной на прохладный борт фюзеляжа.
«А хорошо, что у нас рядный мотор стоит, не ротативный, а то была бы сейчас вся спина в масле», — успел ещё подумать.
Это у нас охлаждение принудительное, водяное, а там мотор вокруг колена вращается, из-за центробежной силы масло на стенках цилиндров не задерживается, стекает. Потому и ресурс у них такой небольшой. Для улучшения смазки и повышения этого самого ресурса масло в бензин добавляют, так оно эффективнее получается. Вот только масло касторовое, а оно не горит, выбрасывается наружу вместе с выхлопом. И весь борт в масле…
А дальше, пока ещё есть возможность, и не набежали помощники с расспросами, просто на мгновение расслабился, постарался ни о чём не думать. Шутка ли, первый взлёт и первый полёт на только что построенном аппарате. Бодрит необычайно, по нервам до сих пор как будто слабые электрические разряды бегают…
Недолго длилось моё спокойствие, даже отдышаться не успел. Набежали не только мои помощники, но и персонал парка, не обращая никакого внимания на мои возмущённые вопли, тут же подхватили на руки и подбрасывать в воздух принялись. Восторг свой проявляют. Но зачем на мне-то?
— Господа, господа, только не уроните!' — ору в притворном ужасе. Подыгрываю этим энтузиастам-воздухоплавателям.
Но, честно скажу, приятного в этом подбрасывании мало и, что самое поганое, от меня лично в этом действе ничего не зависит. Только что с неба спустился, а они меня туда обратно норовят закинуть. И без парашюта! До чего же высоко подлетаю. И опасение некоторое присутствует, а ну как не поймают? Или не удержат и уронят? А мне в последнее время, да что там в последнее, мне вообще не нравится о землю шмякаться.
— Да он высоты боится! — под общий смех резюмировал кто-то из толпы этих фанатов-любителей аэронавтики.
И меня тут же поставили на ноги. Правда, постарались сделать это по возможности осторожно. В общем, те, кто не испытывал на себе ничего подобного, сказали бы, что я отделался лёгким внутренним испугом. Побывали бы на моём месте, так посмотрел бы я на них…
— Разойдитесь, разойдитесь, — монотонно-привычно бормочет Изотов. Нарезает вокруг меня расширяющиеся круги вместе с несколькими своими подчинёнными, отодвигает восторженную толпу дальше и дальше от нашего аппарата. Спаситель! Золотой человек!
— Самолёт в сарай закатываем, — первым делом озаботился о сохранности нашей техники. А то сердце кровью обливается, когда вижу перед собой любопытных, тянущих свои хваткие ручонки к нашей новой технике. — Пусть лучше идут шары свои лапают.
— Уф, Николай Дмитриевич, как-то это у вас двусмысленно прозвучало, не находите? — хмыкнул Изотов.
Я что, вслух это сказал? И офицеры из местной школы, то есть учебного парка вон как на меня уставились. Пока ещё не поняли, что именно я сказал, но уже что-то почувствовали, какое-то несоответствие.
— Руки! — стараюсь, чтобы голос у меня звучал, как командный, а сам давлюсь от смеха. — Руки от самолёта прочь, а то залапаете, и он летать не будет. Вон шары свои воздухоплавательные трогайте сколько хотите!
На руках закатили самолёт в сарай, ангаром у меня язык не поворачивается его называть, ворота оставили открытыми и приступили к послеполётному осмотру и обслуживанию.
— На сегодня полётов больше не будет, — проинформировал свою команду. — Продолжим испытания завтра с утра. Если погода будет подходящей.
Жандармы остались охранять сарай, мы же вернулись на завод. Составили коротенький отчёт и вручили его Изотову. Полковник сразу же уехал в Гатчину на доклад, причём для поездки воспользовался нашим легковым автомобилем. А мы, каждый своим ходом, разошлись по домам до завтра.
