— Николай Дмитриевич, а для чего мы так сделали?

— Ветер куда дует, Густав Васильевич? — отвечаю вопросом на вопрос. Ну а что? Пусть думает, а не получает готовые ответы.

— Куда? — в первый момент недоумевает Тринклер. Потом соображает, и ясная довольная улыбка озаряет самым чудесным образом его длинное лицо. — Я понял? Пыль!

— Конечно, — улыбаюсь в ответ и краем глаза вижу, как довольно щурится полковник. Похоже, тоже сообразил, что к чему…

Во второй кабине мешок с песком заменяет мне пассажира. Начинать буду с руления, с пробежек. Потом коротенькие подлёты, ну а потом и… Потом будет потом, чтобы не сглазить. Сейчас лучше промолчать и не загадывать ничего. Есть такая примета…

Запуск у нас ручной, от воздушного и электрического стартёров пришлось отказаться. Это лишний вес, и с существующими сейчас моторами подобную роскошь мы себе позволить не можем. Мы и так вынужденно используем автомобильные моторы с редукторами вместо ротативных и лёгких «Гномов». И охлаждение у нас водяное, а не воздушное, поэтому и считаем каждый килограмм.

Тринклер проворачивает винт раз, другой, отступает на шаг и кричит во весь голос первую заранее выученную команду:

— Контакт!

— Есть контакт! — тут же отвечаю. Уже открыт топливный кран и включено зажигание проворотом рукоятки магнето. Рука привычно ложится на рычаг управления газом, пальцы сжимаются вокруг округлой рукояти.

— От винта! — надрывает голос Густав, дисциплинированно шагает вперёд и двумя руками рывком проворачивает пропеллер.

Прогретый и хорошо отрегулированный мотор схватывается сразу, без чихов и всяких там обратных вспышек. Из выхлопных патрубков выбрасывается клуб синего дыма, масло и бензин ещё того качества, и движок начинает ровно тарахтеть. Пропеллер жадно загребает лопастями воздух и отбрасывает его назад, самолёт начинает подрагивать, он ёрзает на месте, упирается колёсами в колодки, чуть ли не подпрыгивает от нетерпения, так ему хочется движения!

Вижу, как буквально все находящиеся сейчас на лётном поле люди обернулись на звук работающего двигателя.

Вслушиваюсь в работу мотора и контролирую, стоят ли на нуле стрелки приборов. Ещё раз проверяю работу рулей, хуже не будет, да и положено так. Тринклер, а мы с ним подробно изучили процесс подготовки самолёта к полёту, уже успел отбежать за законцовку крыла и сейчас старательно показывает мне ладонью отклонение стабилизатора и руля направления. Элероны я и сам отлично вижу. Стоит только задрать голову и вот они, прямо у меня над головой находятся.

Поднимаю вверх ладонь, помощники из мастеровых тут же вытягивают за тросы упорные колодки из-под колёс. Густав внимательным взглядом следит за ними, и как только те оттаскивают колодки в стороны, тут же заученным движением подносит руку к матерчатому подобию шлемофона и резким движением выбрасывает её вперёд. Разрешает мне движение и указывает направление руления. Ну и что, что я и сам отлично вижу, куда мне рулить! Просто так положено и нужно с самого первого раза начинать привыкать к дисциплине. Расхожей в моём мире фразы «Там, где начинается авиация, там заканчивается порядок» здесь не должно быть!

Самолёт хоть и радуется свободе, но с места не трогается, тяги не хватает. На грунте сопротивление качению совсем другое, чем на искусственной твёрдой поверхности лётного поля. Тут приходится аккуратно увеличивать обороты, чтобы двинуться вперёд.

Не забываю оглянуться. Очень уж мне самому интересно, сколько пыли за мной поднимется? Ишь, какое серое облако клубится! И я ещё чуть-чуть толкаю вперёд рычаг управления газом.

Наконец-то сдвинулись с места. Колёса выскакивают из продавленной ими же ямки, самолёт слегка подпрыгивает, покачивается на дутиках и мягко катится вперёд, набирает скорость. Сразу же убираю газ, замедляемся, машу рукой сопровождающим самолёт Густаву с помощниками, сжимаю кулак с отставленным вверх большим пальцем, и они прекращают бежать, тут же и останавливаются.

Пыли за нами на рулении становится всё меньше и меньше, медленно катимся вперёд. Поле пусть и утоптанное, но для нас неровное, схожее своей волнистой поверхностью со стиральной доской. И дутики с подпружиненными стойками здесь не очень помогают. Стоит лишь немного увеличить скорость, как зубы начинают выбивать чечётку от тряски. Сжимай их, не сжимай, а всё равно то и дело лязгают при особо высоком подпрыгивании. И никуда не денешься, другого лётного поля поблизости нет, а увеличивать скорость руления приходится. Вот сейчас и проверим, как наша система подачи топлива работает, не накроется ли она медным тазом от тряски и вибрации?

Докатился потихонечку до конца поля, развернулся плавным разворотом. Пыли, как я и говорил, было мало, так что назад возвращался в почти комфортных условиях. Даже те её крохи, что ещё витали в воздухе, успели осесть на землю. А вот тряска никуда не делась. Чем дольше рулил, тем увереннее себя чувствовал в кабине. Уже начал привыкать к ручке, к педалям, даже слегка увеличил обороты и приподнял хвост самолёта. Так, ненамного, оторвал задний костыль от земли, и достаточно. Кстати, тряска сразу уменьшилась, и вибрация почти пропала. Но зато подпрыгивания стали выше и продолжительнее, что ли? До зависания в воздухе дело ещё не дошло, но ещё немного и здравствуй, свободный полёт! Заодно проверил, как машина слушается рулей. Поработал педалями, пошевелил элеронами. Ну а про рули высоты я уже знаю, что они отлично и эффективно работают, только что поднятый хвост тому подтверждением!

На скорости и поле быстрее закончилось, пришлось сбрасывать обороты до минимальных и докатываться по инерции до нашей площадки. На заключительном десятке метров взял чуть в сторону, чтобы сходу развернуться на обратный курс. За счёт этого самолёт окончательно потерял скорость в процессе разворота и остановился, не завершив манёвр.

Перекрыл подачу топлива, повернул рукоять зажигания и заглушил мотор. Какое-то мгновение посидел в кабине, проживая заново и анализируя поведение машины в эти считанные минуты руления.

— Ну как! — набежали соратники, загомонили одновременно.

Но общий смысл вопросов один и тот же — всё ли в порядке? Да не со мной, с самолётом! Видно же, что я цел и невредим. Подумаешь, прокатился туда-сюда…

Выдохнул, улыбнулся всем одновременно и никому в частности, снова поднял большой палец вверх, выбрался из кабины и спрыгнул на землю. И только тогда чётко ответил:

— Пока всё отлично. Готовимся к первому полёту!

— Есть готовить самолёт к полёту! — удивительно непривычно и по-военному чётко отчеканил неимоверно серьёзный Густав Васильевич.

А Константин Романович, незаметно подобравшийся со спины, спросил:

— А не торопитесь ли вы, Николай Дмитриевич? Вы же про подлёты говорили, насколько я помню?

— Ничуть, — развернулся лицом к собеседнику. — Погода отличная, грех такую упускать. Самолёт на рулении показал себя самым замечательным образом. Он превосходно слушается рулей, мотор работает без сбоев. И сам я прекрасно себя чувствую. Так что нет, не тороплюсь. Уверен, что обойдёмся без подлётов.

Ну а что? Это проверенный самолёт!

— Вам решать, — согласился полковник. Зачем тогда спрашивал? Хотел, чтобы мои слова все окружающие услышали? И тем самым чётко обозначил свою и мою позиции? Случись что, и он не при чём? Да, наверное, так и есть. И что? Винить за эту подстраховку полковника нельзя. Тут каждому своё, а ему, если не дай Бог что, перед государем ответ держать…

— Константин Романович, прошу вас, проследите за тем, чтобы поле для взлёта и посадки оставалось свободным. А то, посмотрите, уже появилась любопытная парочка, которая не нашла ничего умнее, чем расположиться почти по центру.

— Не беспокойтесь, Николай Дмитриевич, сейчас всё сделаю, — полковник поправил фуражку, натянул её поглубже и быстрым шагом пошёл в сторону нарушителей, придерживая на ходу рукой шашку.

А я полез на рабочее место. Ремни застегнул, поёрзал на подушке сиденья, привычно пожалел, что не успели к началу испытаний парашют дошить, и начал готовиться к полёту…