— Только крышу успели накрыть, — словно бы извинялся передо мной колобок.
Кстати, что я всё — колобок да колобок, даже имя-отчество не удосужился узнать. И спрашивать как бы уже поздно, столько времени общаемся. А Паньшин тоже проморгал, не представил нас. Догадываюсь, что кто-то из хозяев этого самого ипподрома, иначе чего бы он так суетился и волновался?
Сюда мы и закатили общими с господами полицейскими усилиями мой самолёт. Да и усилия эти, честно сказать, не ахти какие. Нижние полицейские чины больше для повышения собственной значимости щёки надували да пыхтели. На ходу он лёгкий, его только стронуть с места, а дальше он и сам пойдёт. Шучу, конечно, но если двум крепким мужчинам хвост приподнять и придерживать на весу, то дотолкать аппарат до места смогут ещё два человека и не особо запыхаются. Главное, не прорвать при этом обшивку крыльев. А то смотрю, как они пальцами за заднюю кромку крыла хватаются, и сердце каждый раз вздрагивает — а ну как продавят? Им же старание показать нужно, рвение выказать, и силу свою при этом они не соизмеряют. Привыкли, чуть что, кулаком в зубы совать, в нём у них вся правда…
Сюда же вещи наши перенесли и тут же загрузили в багажный отсек. Точнее, носили все, кроме меня, а я укладывал их в одном понятном лишь мне порядке за спинки наших сидений. Замков на дверях, к сожалению, нет, поэтому просто закрыл дверь и уже собрался было уходить, как меня изрядно распорядитель удивил. Принёс колобок бумажную ленту и обычный канцелярский клей, да и заклеил мне обе закрытых двери. И сверху на полоски бумаги свою собственную печатку приложил. Пояснил при этом так:
— Моя конюшня, — оглянулся вокруг с важным видом, скосил глаза на меня. Мол, оценил ли я сказанное?
Сделал вид, что приятно удивился. Он и расцвёл, даже росточком выше стал, продолжил пояснять:
— Мне и отвечать, случись что. Мне тут донесли случаем слухи про ваших недоброжелателей, так я постараюсь подобного в моих владениях не допустить! Вот и насчёт полицейского пригляда распорядился, и помещеньице это невеликое для вашего аэроплана выделил. Под крышей ему всяко лучше будет находиться, чем под открытым небом.
Тут он, конечно, слукавил. Помещеньице огромное. Мой самолётик в нём просто теряется. Поблагодарил, как принято, от всей души и от чистого сердца. По нраву мне такой подход к сохранению моего имущества пришёлся. Даже счёл нужным уведомить:
— На сегодняшнем обеде обязательно поведаю государю о ваших распоряжениях. Если бы все в нашем государстве с таким бережением относились бы к сохранению личной собственности каждого, то какой порядок и процветание у нас был бы!
Что-то я завернул настолько мощное, что не только сам запутался, но и владельца ипподрома запутал. Вон он как растерялся. Стоит, осмысливает сказанное. Или его моё упоминание о Государе так поплющило? Да и ладно.
Ещё раз обошёл вокруг самолёта, провёл ладонью по изрядно потрудившейся передней кромке крыла, отряхнул руку от налипшего мусора. Ох и много мошек в небе летает, так и норовят в самоубийственную атаку на самолёт пойти, проверяют, чей хитин крепче. И лобовое стекло в кабине сильно заляпано. Отмыть его завтра первым делом нужно!
Подошёл к терпеливо дожидающемуся окончания осмотра колобку, осведомился о возможности устроить помывку самолёта завтра перед началом полётов?
— Конечно, не извольте сомневаться, ваша светлость! Завтра первым делом же распоряжусь. Да и зачем откладывать на завтра, если всё можно сделать прямо сегодня! — вдохновился хозяин и закрутил головой по сторонам. Покосился на сидящих неподалёку полицейских, пожевал губами, скривился. Видимо, не счёл их годными для такого важного и достойного дела. И уже совсем было собрался кого-то крикнуть, кого-то невидимого мне, да я заторопился:
— Э-э, нет, не нужно сегодня, — и, доверительно склонившись к толстячку, проговорил. — Механизм сложный, требует к себе чувствительного обращения. Это как с лошадью, понимаете. К одной один подход, к другой прямо противоположный…
— Да-да, понимаю, — и так же доверительно прошептал в ответ. — Это как с женщиной…
— Я рад, что мы с вами нашли понимание, — склонил голову в уважительном поклоне. А почему бы и нет, если господин всё правильно понимает? — Поэтому предлагаю завтра при мне помыть самолёт, в моём личном присутствии. Вы согласны?
— Всенепременнейше, — расцвёл сияющей улыбкой толстяк.
* * *
— Зачем тебе этот мальчик? — подняла голову от книги Мария Фёдоровна. — Он из славного рода, у него известная фамилия, но, согласись, всё-таки провинциал. А ты своим приглашением привлекаешь к нему огромное внимание общества. Оно не простит ему подобного взлёта. Справится ли он, выстоит ли?
— У этого мальчика, — Александр Александрович выделил голосом последнее слово. — Патентов столько, что на одни только отчисления можно безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А эти его аэропланы? Или, как он их называет, самолёты? Ты видела в Европе что-нибудь подобное? Валевачев был в совершеннейшем восторге, когда звонил мне из Луги. Эта его придумка с фотографированием местности с самолёта открывает совсем другие возможности для нашей армии. А бомбометание? И Степан Прокопьевич уверен, что это ещё не всё. У этого молодого человека припасено много сюрпризов. И я хочу, чтобы эти сюрпризы были полезны для нас, а не для кого-то ещё! А общество только пусть попробует в его сторону косо глянуть, я их всех быстро в бараний рог скручу! Ишь, взяли моду лучших людей гнобить в угоду Европе…
— Этим приглашением ты хочешь показать всему обществу свою личную заинтересованность в этом юноше?
— Именно так! Стоит только появиться у нас подобному изобретателю, так его тут же начинают поедом есть! И он вынужден уезжать за границу от произвола чиновников, от их поборов, как Луцкий! Я тебе больше скажу, дорогая Мини, до меня дошли слухи о ещё одном перспективном молодом человеке. Представляешь, он построил свой двигатель высокого давления у нас в столице, на Путиловском заводе. И что ты думаешь? Самсонов вынудил его прекратить испытания якобы за ненадобностью. За ненадобностью, это же нужно такое придумать! Пантелеев разобрался с этим делом и доложил о сговоре между этим Самсоновым и Нобелем! Мол, Нобель уже приобрёл у Дизеля его проект за баснословные деньги! Теперь думаю свести этих молодых людей, может быть, вместе они быстрее добьются успеха?
— Но это потребует денег, — улыбнулась Мария Фёдоровна мягкой улыбкой. — И больших денег. Сколько стоит построить подобный самолёт? Я же отлично помню постоянные просьбы Можайского о выделении ему средств из казны на своё изобретение. И каков был результат? Пшик и потерянные деньги.
— У этого мальчика его изобретения отлично держатся в воздухе! И денег из казны он пока не требует. Больше того, я приказал ГАУ выкупить этот его самолёт и провести полные испытания с обязательным докладом мне лично о его надёжности и пригодности для армии. А если он построит что-то большее? Способное, как он уверял Валевачева, поднимать в воздух грузы, перевозить людей, производить прицельное, это же надо такое придумать, бомбосбрасывание…
— Как он построит, если у него впереди учёба? Сколько ему учиться? Два года, в лучшем случае? Или ты уже что-то придумал с его учёбой?
— Ничего я не придумал и придумывать не собираюсь, — отвернулся в сторону Александр Александрович. — Если он такой умный, то пусть докажет это! Никто не помешает ему выпуститься досрочно…
— Ты думаешь, что он сможет за малое время выучить программу нескольких лет? А практика? Ты подумал о практике?
— А что мне о ней думать? Это пусть у начальника училища голова болит! — Александр наклонился к жене. Из-за большой разницы в росте получилось, что он навис над своей супругой. — А я вот что подумал… Артиллерийских офицеров у меня много, а таких изобретателей раз-два и обчёлся. Тем более таких, которые делом доказали свою пользу. Программа же… Ну-у, сумел же он удивить Степана Прокопьевича своими знаниями? Значит, сможет удивить ещё…
