После занятий я иду к Арсению Сергеевичу, нас ведь вскоре ждет второй этап олимпиады. Надо готовиться. Около получаса мы решаем задачи, как мне вдруг звонит Дэн. Я отпрашиваюсь выйти. Математик недоволен, но отпускает.

Я встаю и тут чувствую, что цепляюсь ногой об угол стула. Смотрю — а на колготках уже ползет стрелка. Широченная и на самом видном месте. Хорошо хоть у меня всегда с собой запасные имеются. И хорошо, что в школе уже нет никого.

Перезваниваю Дэну, он отвечает почти сразу.

— Жень, ты сегодня когда будешь дома?

— Вечером. Часов в девять. Я после школы еще к маме собиралась, — отвечаю ему на ходу.

— Я тогда к тебе зайду, — оповещает он. — У меня для тебя сюрприз.

Пару секунд я мешкаю, потом соглашаюсь:

— Хорошо. У меня тоже к тебе есть важный разговор.

Захожу в уборную и по привычке запираюсь в самой дальней кабинке. А там, балансируя то на одной ноге, то на другой, пытаюсь переодеть колготки.

Вдруг слышу — заходит кто-то еще. И тут же узнаю их по голосам: Яна, Алла и Соня Смолина. По звукам они дергают дверцы нескольких кабинок, будто проверяют, есть кто или нет. Но до моей не добираются.

— Да успокойся, Алка, — говорит Яна, — нет тут никого, все уже свалили домой.

— Ну так что? Делать-то что будем? — спрашивает Алла.

— Не знаю, давайте что-нибудь придумаем, как эту тварь наказать, — шипит зло Яна. И хотя имен она не называет, я сразу понимаю, что речь обо мне. — Подловим ее где-нибудь и уж втроем ее загасим…

— Ян, ты прости, но я пас, — говорит Сонька.

— В смысле — пас? — возмущенно переспрашивает Яна.

— Ну… я не буду в этом участвовать…

— То есть, когда Меркулова с Шаманским терлась, мы с тобой вместе ее наказывали, тебе было норм? А теперь точно такая же ситуация у меня, и надо разобраться со Шваброй, ты — пас?! Ну, офигеть! Соня, ты не охренела?

— Да не могу я!

— Ты нас, своих подруг, променяла на какую-то вонючую швабру?! Ал, ты слышала? — негодует Яна.

— Сонь, реально, так не делается, — поддакивает Алла.

— Да никого я не променяла! Ян, я за тебя. Я ее тоже терпеть не могу. Но Стас на нее реально запал. Мне страшно жаль, что так получилось. Я бы тоже хотела, чтобы Стас с тобой был, но он на ней как помешался. Что я сделаю?

— Что сделаешь? Хотя бы не бросишь меня в трудную минуту! Поддержишь, с нами вместе будешь. Так, по-моему, подруги поступают, не?

— Ну да… Но против Стаса я не пойду. Ее я не выношу, но расстраивать Стаса не буду. Вы же видели сами, как он с Владом сегодня…

— Нет, Сонечка, ты уж выбирай: или мы, или Швабра.

— Я выбираю Стаса.

— Ну, охренеть! Мы, значит, тебе помогали, а ты сливаешься…

— Но Алекс вам никто, а Стас… — мямлит Соня извиняющимся голосом.

— А твой Стас — мудачье и козел!

— Не смей так про него! — тут же вскипает Соня.

— А то что? — посмеивается Яна. — Кудахчешь как курица: мой Стас, мой Стас… А твой драгоценный Стас замутил со Шваброй, которая, между прочим, слила тебя при всем классе. Мой бы брат за такое с этой тварью не только мутить не стал, но и устроил бы ей ад. А твой, считай, вытер об тебя ноги. Показал всем, что тебя можно смешать с грязью…

— Ну ты и сука! — выкрикивает Соня. И тут же начинается какая-то возня, сопение, пыхтение.

Они что, дерутся?

И точно, Яна взвизгивает:

— А-а! Мои волосы! Сука! Отцепись от меня, шизанутая! А-а-а! Алка, она меня укусила! Держи ее!

Несколько секунд возня еще продолжается, потом стихает. Яна, всхлипывая, выкрикивает:

— И ты, и твой брат — вы оба уроды! Вы еще пожалеете!

— Убью тебя! — яростно грозит Соня.

Снова шум. Яна пронзительно визжит, затем дверь с грохотом хлопает, и становится тихо.

Я стою, замерев в шоке. Даже не знаю, что и думать.

Сначала мне кажется, что вся троица ушла, но затем слышу тихий плач. Оторопь отпускает, я торопливо поправляю одежду и выхожу.

Соня сидит на корточках у стены и, спрятав лицо, рыдает. Но, заслышав шум, поднимает голову. Смотрит на меня сквозь слезы, будто не сразу признает. Затем ее черты кривятся, ломаются, искажаются.

— Что уставилась? Уходи! — с отчаянием выкрикивает она. — Везде ты… Из-за тебя всё! Ни Стаса у меня, ни подруг… Ты всё испортила… Всё отобрала… Ненавижу…

Выхожу из уборной и набираю Стаса.

К счастью, он отвечает сразу же.

— Стас, ты можешь вернуться в гимназию?

— Могу, если надо. Считай, уже еду, — охотно соглашается он. — Что-то случилось?

— Да… тут Соне плохо.

— Что с ней? — голос его моментально меняется. В нем так явственно проступает неподдельный страх.

— Нет-нет, она жива-здорова, просто… В общем, у нее с девчонками вышел конфликт. Но ей правда плохо. Она плачет.

Я снова заглядываю в уборную — Соня так и рыдает, сидя на корточках.

— Соня, сейчас за тобой приедет Стас, — говорю ей. — Давай я тебе помогу подняться? Спустимся вниз?

Она не отзывается, даже голову не поднимает. Вообще никак не реагирует.

Стас, слава богу, приезжает довольно быстро. Я встречаю его в коридоре и провожаю в уборную.

— Там же, кроме Соньки, никого? — спрашивает он и приоткрывает дверь.

— Сонь, — зовет он с порога.

Она выходит, пошатываясь. Уже не плачет, только носом шмыгает. Волосы растрепанные. Лицо красное, вспухшее, несчастное. Но Стас так нежно ее обнимает, так ласково с ней говорит, как с ребенком.

— Ну всё, Сонь. Я здесь, я с тобой. Поедем домой…

Она послушно кивает и идет за ним. Точнее, он ее ведет, держа за плечи. Не дойдя пару шагов до поворота на лестницу, Стас оглядывается.

— Жень, спасибо, что позвонила.

Они уходят, а я возвращаюсь на математику. Выслушиваю, конечно, кучу упреков от Арсения Сергеевича, который меня заждался. Извиняюсь, но он все равно дуется. Однако стоит мне верно решить очередную сложную задачу, как он тут же забывает свою обиду и воодушевляется. Прямо с каким-то азартом предлагает мне новые и новые задания: а вот такую сможешь решить? А с этим справишься?

После занятий еду к маме. Соскучилась по ней ужасно — столько дней ее не видела с этой поездкой.

Их реабилитационный центр больше похож на санаторий, чем на клинику, а палаты — на гостиничные номера, маленькие, но уютные. Окна выходят на заснеженный сосновый бор.

Обычно я прихожу около четырех. Мама в это время как раз возвращается после лечебной физкультуры. Но сегодня уже пять, а ее всё нет.

Я начинаю нервничать не на шутку. Успокаиваю себя лишь тем, что мне бы позвонили, если бы что-то случилось. Но все равно сижу как на иголках.

В конце концов выхожу в коридор. И вижу — ее везут. Вглядываюсь в мамино лицо. Узнаю ее и не узнаю. И чуть не плачу. Боже, когда я последний раз видела, чтобы мама улыбалась? Чтобы на щеках ее проступал румянец? Чтобы глаза ее блестели? Я уже и не помню этого, а тут…

Медсестра, что катит перед собой ее коляску, что-то ей говорит и даже смеется. А у меня и впрямь слезы наворачиваются. Глупость какая. Радоваться надо, а я…

Сморгнув, спешу им навстречу.

Наклоняюсь к маме, целую ее. Теперь она улыбается мне. И даже почти внятно произносит мое имя. Правда, на этом пока всё.

— О, Женечка, — приветствует меня медсестра. — А нам есть чем похвастаться, да, Валентина Павловна? Она у нас такая молодец! Покажем наши успехи?

Она вкатывает маму в палату. Ставит коляску на тормоз, а затем одной рукой обхватывает ее за спину, второй — придерживает локоть. А потом мама медленно приподнимается, встает и делает два крохотных шажка до кровати. С помощью медсестры, конечно, но еще неделю назад она так не могла.

Я от нахлынувших эмоций в первый миг не могу и слова вымолвить. Горло спазмом перехватывает.

— Боже, мамочка… — наконец выдыхаю я. — Ты встаешь! Это… слов нет… Я так рада!

— И это только начало, — с торжественным видом говорит медсестра. — Инструктор наш, он же и массажист, говорит, что Валентина Павловна обязательно восстановится. И ходить будет, и разговаривать. Он это всегда видит. В общем-то, так оно и есть. Процесс уже пошел. Надо только не лениться — выполнять все упражнения и правую руку побольше разрабатывать. Вот лежит мама, телевизор смотрит и пусть работает с кистевым эспандером в это время. Но без фанатизма, конечно…