— Я просто не хотел лишних проблем, — возражает он и с нарочитой грубостью добавляет: — А на тебя мне вообще плевать.

Мне тут же вспоминается, как он с утра спорил с Соней, что не мог бросить меня на улице, мол, вдруг я замерзну или еще что-нибудь плохое случится. Наверное, это глупо и самонадеянно, учитывая обстоятельства, но мне вдруг на ум приходит мысль: я ему нравлюсь. Нет, не нравлюсь. Точнее будет: я его волную. Причем против его желания.

— Было бы плевать — ты бы сейчас не ехал со мной к Полине, — заявляю я, а сама слежу за его реакцией, замерев в напряжении. Что он сделает? Психанет? Начнет доказывать обратное? Или, наоборот, даст слабину?

Но он на это просто молчит. Смотрит перед собой, крепко стиснув челюсти. И ни слова в ответ.

Но я не отступаю, делаю еще одну попытку до него достучаться.

— Стас, ну правда, зачем это тебе? Пожалуйста, удали эту фотку.

— Я же сказал, уйдешь — удалю, — злится он.

— Я все равно не уйду…

Он мрачнеет еще больше.

— Ну и дура.

А затем включает свою ужасную музыку, видимо, чтобы я его больше не доставала.

К Меркуловой он заходит вместе со мной. Полина встречает нас у дверей.

— Привет, — здоровается она как ни в чем не бывало. А мне так и хочется ей ответить, что мало ее побрили, но с каменным лицом прохожу мимо нее в гостиную.

Там — черт ногу сломит. Кругом все разбросано, стулья перевернуты, какой-то парень спит на диване. Выдергиваю из-под него свои джинсы, на полу нахожу футболку, а сумку Меркулова сама приносит.

— Проверь, всё ли на месте, — советует Смолин.

Всю обратную дорогу Смолин вновь пытает меня тяжелым роком. И когда мы подъезжаем к нашему двору, у меня уже голова раскалывается от басов и ударников. Выхожу — и тотчас музыка смолкает. А вслед летит:

— Эй! У тебя три дня. Если до понедельника не уйдешь от нас…

Я, не оглядываясь, шепчу под нос: «Пошел к черту!» и захожу в подъезд, не дослушав его угрозу. А вот дома… дома на меня нападает настоящая паника.

Что делать? Что, черт возьми, делать? Вариантов-то, собственно, всего два. Уйти или остаться, несмотря на его угрозы. Но уйти я не могу. Особенно вот так — как побитая собака. А если останусь… ждет меня тогда позор. Позорище…

Полдня я терзаюсь, а вечером, перешагнув стыд, звоню Олегу Хоржану:

— Привет, Олег. Ты тогда говорил, что поможешь мне, если вдруг что… Понимаешь… — начинаю я и замолкаю, не представляя, как ему всё это выложить.

И слышу в ответ твердое:

— Что нужно сделать?

У Олега я дома впервые. Впрочем, вряд ли кто-то еще из нашего класса у него успел побывать. Его мать, моложавая и очень хорошенькая, только слишком ярко накрашенная, увидев меня, аж восклицает удивленно:

— Оу! Ты к моему Олегу?

А потом, двусмысленно хихикнув, кричит куда-то вглубь квартиры:

— Олежек, милый, к тебе тут девочка пришла!

Олег появляется почти сразу. Пока я разуваюсь, его мать меня разглядывает с живым любопытством.

— Мам, иди к себе, — хмуро просит он.

— Может, ты нас познакомишь?

Но Олег лишь бросает на нее взгляд, в котором читается суровая просьба: «Прекращай!».

— Я — Женя, — представляюсь я сама.

— А я — Элла.

На ней красный шелковый халат с золотыми драконами и пояс с кисточками.

— А… отчество?

— Никакого отчества. Просто Элла, — ослепительно улыбается она.

— Жень, идем, — зовет меня Олег, и я следую за ним.

Он заводит меня в свою комнату, и почти сразу его опять зовет мама.

— Олежек! Можно тебя на секунду?

— Располагайся, я сейчас.

Я осматриваюсь. Здесь просто идеальный порядок, идеальнейший: ни пылинки, ни соринки, ни одной вещи не на месте. Как в музее. Только длинный стол с двумя огромными мониторами и куча всякой навороченной периферии для компьютеров дает понять, что здесь кто-то живет.

Из-за двери слышу, как Олег сердито отвечает матери:

— Мама, хватит! Не придумывай. Мы просто друзья… Всё, успокойся!

Мне становится неловко. Олегу, когда он возвращается, тоже явно не по себе.

— Извини, у мамы вечно всякая ерунда в голове.

— Вы совсем разные. Ты, наверное, в папу…

Олег пожимает плечами.

— Я не знаю своего отца.

Черт, лучше бы я помалкивала.

— Я тоже своего не знаю, — признаюсь, чтобы как-то сгладить неловкость. — То есть… знаю только по рассказам мамы. Он ушел, когда мне и года не было. У него теперь другая семья, и живет он в другом городе. Во Владике. Про нас забыл давно. Ни разу от него ни открытки, ни звонка, ничего… Он даже на похороны Игоря не приехал. Только три тысячи прислал… Ладно, да ну его. Он нас забыл, и мы его тоже.

Олег, задумавшись, кивает, но, похоже, не мне, а своим каким-то мыслям. Потом будто стряхивает эту задумчивость и снова сосредоточенно хмурится.

— Жень, так что у тебя случилось?

— Я расскажу, — присаживаюсь я рядом с ним за стол. — Всё по порядку расскажу, только, пожалуйста, никому, ладно?

И я выкладываю Хоржану всё как на духу: и про то, что кто-то поиздевался над мамой, и про Меркулову, и про Смолиных, и даже, сгорая от стыда, про злосчастное фото, ну и про шантаж.

— Понимаешь, этот черт обещал, что, если я до понедельника не заберу документы из гимназии, он выложит эту ужасную фотку в сеть. А я не могу… и не хочу. Иначе зачем это всё затевалось?

— Понимаю, но я из его телефона вряд ли что-то удалю. Тем более если у него айфон. Ну, можно в теории заморочиться, но это долго и далеко не факт…

— Нет, я хочу… хочу ударить его в ответ. Хочу, чтобы у меня тоже был какой-нибудь козырь против него. Хочу сбить с него спесь. Помнишь, ты тогда говорил, что на заказ взломал аккаунт левого парня?

— Ты хочешь, чтобы я взломал твоего черта?

— Мне стыдно тебя об этом просить, но да, — признаю я. — Вдруг у него тоже есть что-нибудь постыдное… А в идеале, может быть, даже узнаю ответы на свои вопросы… Но если не захочешь, я пойму.

Олег вдруг улыбается. Едва-едва, но и это большая редкость. По-моему, никогда прежде я не видела, чтобы Хоржан улыбался.

— Это низко, да, ты считаешь? — спрашиваю я.

— Я считаю, у тебя есть на это право. У твоего черта есть страница в ВК?

— Есть. Вбей Стас Смолин…

Я и заскучать не успела, как Олег вскрыл аккаунт Смолина.

— Как ты это делаешь? — восхищенно выдыхаю я.

— Дурное дело — нехитрое, — пожимает он плечами и уступает место за монитором. — Ищи.

Дрожа от волнения, захожу на страницу Смолина. Скрытых фото или видео у него нет. Переписка тоже скудная, как будто он в ВК ни с кем особо не общается. Про меня или маму — нигде ни слова. Даже в общей беседе класса, где немного писали про «вечеринку» у Меркуловой, он не отметился. Единственное, Влад спросил буквально пару часов назад:

«И что, всё зря было?»

«Ничего не зря, — ответила Соня. — Стас всё сделал. Сам ее сфоткал».

«Ты видела?»

«Видела».

«О! Скинь сюда! Заценим)»

«Стаса проси. У меня этой фотки нет. Нафига мне это убожище? Но там все как надо».

«Да Стас не абонент. И на месседжи не отвечает».

«Он уехал по делам. Завтра в гимназии его попроси — покажет. Или что, так не терпится голую Швабру увидеть?»

Дальше идет бессмысленный и унизительный глумеж. Надо мной. Особенно Соня старается. Читать это очень тяжело, вдвойне — потому что при Хоржане. Он тоже всё это видит.

— Эта Соня — она его сестра? — спрашивает Олег.

— Да, — безрадостно киваю я.

— Давай еще её вскроем. Она, вроде как, поразговорчивее. Может, там что-то найдется…

Читаю переписку Сони и чувствую себя вором, роющимся в чужом грязном белье, но не могу оторваться. Забыв о времени, читаю тонны гадостей про Меркулову, немного про Алекса Шаманского, совсем чуть-чуть — про себя. Про случай с мамой — ни слова. Но это наверняка не потому, что она ни при чем. Скорее всего, это для нее просто неинтересный рядовой эпизод.