Арсению я все же отвечаю. Правда не сразу. Принимаю его очередной звонок, пока иду вниз, в ресторан. Кофе хочу, а то голова ватная. Спускаюсь по лестнице, хоть какая-то зарядка. Да и лифта тут утром не дождешься.

Арсений орет так, что чуть барабанная перепонка не лопается:

— Смолин! Ты где, черт возьми?! Тебе было сказано в восемь тридцать быть как штык в холле! Мы тут все одного тебя ждем! Уже без двадцати девять! Автобус простаивает, там из других школ, из других городов люди… Совесть у тебя есть?

— Ну так езжайте! Не надо меня ждать. Сам доберусь.

— Что, значит, сам?! Сейчас же спускайся! Я за тебя отвечаю.

— Я уже давно сам за себя отвечаю. Всё. Сказал, один доеду. Без вас, — вру ему, чтобы только отвязался.

— На чем ты доедешь?

— На такси.

Злобно фыркнув, он сбрасывает звонок.

Я спускаюсь еще на один этаж и подхожу к окну на лестничной площадке. Там внизу у самого крыльца стоит белый автобус, наверное, их. Точно — их. Через несколько секунд выходит Гордеева.

Сверху она — совсем крохотная, но я узнаю ее безошибочно. Смотрю на нее, как в последний раз, застыв неподвижно. Только сердце дергается.

Следом за ней выбегает Арсений. Оба идут к автобусу. И тут он опять ее приобнимает за талию. Типа помогает подняться. Типа она сама не сумеет.

Урод…

Когда-нибудь я все-таки тебе втащу…

Во вторник с утра по привычке иду в комнату отдыха. Опять беру книжку «О, бой», но замечаю, что перечитываю раз за разом один и тот же абзац и не улавливаю, о чем он. Больше думаю о Смолине, чем читаю. Здесь же мы вчера… ну, можно сказать, обнимались. Точнее, так это выглядело со стороны, а на самом деле — он меня просто поймал.

Хотя… будем честны, не просто. Что-то между нами в этот момент было. И не первый раз…

Но беспокоит меня не только это. Я так вчера на него накричала. Это было грубо и несправедливо.

Да, эта ненормальная Яна набросилась на меня из-за него, но он же ни при чем. Как и я была ни при чем, когда Дэн его избил у нашего подъезда. Только Смолин меня за это не обвинил ни словом, ни взглядом, а я наорала на него как истеричка. Обидела его сильно — он даже на математику потом не пошел, хотя Арсений Сергеевич строго-настрого велел быть.

Стыдно, конечно, теперь. Не люблю себя такой. Надо обязательно поговорить с ним, извиниться…

А еще ловлю себя на мысли, что очень не хочу, чтобы он обо мне плохо думал. Что скрывать, мне было приятно оттого, что я ему нравлюсь.

Ближе к восьми откладываю книгу, так и не продвинувшись ни на одну страницу. Подхожу к окну — отсюда как раз стоянка как на ладони.

Одна за другой подъезжают машины преподавателей и учеников, но красного Порше нет.

Черт, что я делаю? Караулю Смолина у окна, как робкая поклонница. Мало того, я еще и, к собственному удивлению, испытываю… даже не знаю, досаду ли, разочарование, а то и легкое расстройство.

Поздравляю, докатилась ты, Гордеева, хмыкнув, говорю сама себе. А Смолин, наверное, просто опаздывает.

Возвращаю книгу на полку и иду в аудиторию — скоро звонок.

Однако Смолин не приходит ни на первый урок, ни на второй, ни на третий. И я сама не понимаю, почему мне это не дает покоя. Не то чтобы всерьез тревожит, скорее, доставляет какой-то внутренний дискомфорт. Ну и вообще — без Смолина в классе как-то пусто. И не спросишь ни у кого, где он. Никто мне и не ответит. Я знаю его номер, мы обменялись на днях, но писать ему первой… нет, это как-то не гордо.

И только после занятий Арсений Сергеевич сообщает мне, что Смолин улетел в Новосибирск сегодня ночью, потому и не пришел.

До трех математик гоняет меня по функциям и логарифмам. Но в итоге остается очень довольный. Даже предлагает довезти до дома. Я охотно соглашаюсь. Потому что устала.

Арсений Сергеевич — сама галантность. И дверь мне открывает, и руку подает. Правда всю дорогу потом полощет Смолина.

— Не понимаю, зачем он едет. В сентябре он прямым текстом послал меня. Да. Так и сказал, что ему нафиг не нужна моя математика. Скучно ему стало, видите ли. Надоело. Мне было, конечно, обидно. Я столько времени на него потратил. Столько усилий… И ради чего? Всё впустую. Ну ладно, не хочешь, думаю, и не надо. А тут вдруг что ему в голову ударило? Навязался… поеду и всё тут… — бурчит сердито Арсений Сергеевич. — И ведь он объективно хуже тебя… Нет, я не спорю, у него способности хорошие, но одних способностей мало. Когда он работал — он мог. Но сейчас запустил, у него столько пробелов… Что ему эта олимпиада? Опозорится сам и меня опозорит.

— А вас почему?

— Ну как? Плохо научил, значит. А это тоже важно. Я вот хочу подать потом на учителя года… Это же всё учитывается. И Ян Романович вечно на его стороне. Из-за отца, конечно. Кстати, Жень, ты в курсе, что за победу автоматом зачисляют на бюджет физмата? В любой государственный вуз на выбор. Так что у тебя тоже вон какая мотивация. Но я в тебе уверен, ты сможешь… А вот Смолин… Ай да ну его! Всегда был не подарок, а сейчас и вовсе несносный стал. Грубит еще… А директор твердит, чтобы я искал к нему подход. А я что, нянька? О, всё хотел спросить, он тебя больше не обижает?

— Нет.

— А то тогда на стоянке вел себя неадекватно, помнишь? А что у вас там произошло?

— Да ничего особенного, — увиливаю я от ответа. — Недоразумение просто. Мы уже его решили. Так что все нормально.

— Ну, хорошо, если так, — без особого энтузиазма соглашается Арсений Сергеевич, останавливаясь у моего подъезда. — Ладно, Жень, иди отдыхай. Постарайся лечь пораньше и поспать. Я за тобой на такси заеду. Вместе поедем в аэропорт.

В Новосибирск мы прилетаем ранним утром. Еще не рассвело, и из иллюминатора мерцающий миллионами огней город выглядит фантастически красивым.

В аэропорту начинается суета. Кого-то ищут, зовут, не могут найти, но в конце концов нас всех собирают и ведут к автобусу. А когда подъезжаем к отелю, на улице уже совсем светло.

Меня селят на шестнадцатом этаже в двухместный номер с девочкой из лицея с физико-математическим уклоном. Достойная соперница. Серьезная, неразговорчивая. Представилась Идой и больше ни слова. Привезла зачем-то с собой пару учебников, не то что я — налегке.

Нам дали час прийти в себя, а затем мы должны будем спуститься в фойе и уже все вместе отправиться в школу, где будет проходить олимпиада.

Пока Ида разбирает сумки, выгружает свои книги на тумбочку, я листаю пультом каналы. Останавливаюсь на муз-тв. Там как раз хот чарт.

Ида выпрямляется и строго просит:

— Выключи, пожалуйста, телевизор. Мне шум мешает.

Смотрю на нее, как на чудо. Но выключаю. Что поделать, если человеку нужна тишина? Ну а меня тишина угнетает. Во всяком случае, когда рядом эта суровая Ида.

Выхожу в коридор. Рядом с лифтами удобный кожаный диван, лучше тут посижу. Интересно, а в каком номере Смолин? Порываюсь отправить ему сообщение, пять раз открываю и закрываю мессенджер. Но так и не решаюсь. Да и зачем? Уже меньше, чем через полчаса собираемся в фойе.

Уж лучше я там подойду к нему и скажу: «Привет! Прости, Стас. Я на тебя в понедельник немного сорвалась. Это не со зла». Ну или что-нибудь в этом духе. И мы помиримся. К счастью, Смолин, как и все вспыльчивые люди, быстро отходит.

Однако Смолин в фойе так и не спускается к назначенному времени. Арсений Сергеевич психует, ругается, кроет его на чем свет стоит. Ну и, конечно, звонит ему раз за разом, а этот разгильдяй даже трубку не берет. Математик даже отца Смолина выдергивает, чтобы он помог связаться с сыном.

К нам уже дважды подходит кто-то из организаторов, мол, пора выезжать. Все в автобусе, сидят ждут только нас.

И тут наконец Смолин отзывается. Арсений Сергеевич кричит, возмущается. Что отвечает Смолин — я не слышу, но, похоже, мы его больше не ждем.