Несмотря на маленькую победу, молодая женщина боязливо ждала появления мужа. С каждой минутой страх овладевал ею все больше и больше. Питер отсутствовал целый час, и от перенесенного напряжения Катрионе сделалось плохо. Она решила, что у нее и в самом деле начинается приступ морской болезни, или это – результат перенесенного только что потрясения и нужно просто подышать свежим морским воздухом, выйдя на палубу.

Муж вошел в каюту именно в тот момент, когда Катриона протянула руку за плащом.

– Он тебе не понадобится, дорогая, – спокойно заявил он, вешая плащ обратно на крючок.

– Не смей называть меня «дорогая»!

– Ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя как-нибудь иначе? У меня есть несколько вариантов, только я сомневаюсь, что они тебе понравятся.

– Тогда никак меня не называй!

– К нашему взаимному несчастью, я должен называть тебя своей женой. В нашу первую ночь я уже говорил тебе, что ничего теперь изменить нельзя, как бы нам обоим этого не хотелось. Мы женаты, и следует смириться с этим фактом.

Питер порылся в кармане брюк, и Катриона сразу же поняла, что он сейчас оттуда достанет.

– Подойди сюда и возьми кольца.

В душе молодой женщины боролись самые противоречивые чувства, а сама она словно приросла к полу.

– Я сказал, возьми их!

Она подошла к мужу, и он молча положил ей на ладонь оба кольца. Питер не стал сам одевать жене обручальное кольцо, как это уже было в замке Креспи и в церкви, во время венчания.

– Можешь делать все, что захочешь, с моим подарком к помолвке, – небрежно заметил он, – но обручальное кольцо ты носить будешь. Мы связаны с тобой навеки, как муж и жена, и я настаиваю, чтобы ты признала это. А теперь обсудим новые правила, которых мы будем придерживаться при создавшихся обстоятельствах. Да, наши отношения несколько изменились. Что ж, все течет – все изменяется.

– Ты сказал, – попыталась было сказать дрожащим голосом Катриона.

Голубые глаза мужа были холодны и непроницаемы, как мрамор.

– Все, что я говорил раньше, теперь не имеет никакого значения. Тогда я был влюблен, как последний дурак, и искренне верил, что тебе удалось преодолеть отвращение к супружеству. Мне очень хотелось верить, что твои чувства ко мне были искренними.

«Черт возьми! Оказывается, этого мерзавца оскорбили в лучших чувствах! Его, принявшего участие в заговоре всего семейства Сильвано, смеявшегося над ней и бессовестно ее дурачившего! Этот негодяй смел разглагольствовать о своей ненависти, переросшей в пламенную любовь, и о том, что он укротил-таки саму Катриону Сильвано! И после этого у него хватает наглости говорить о каких-то нежных чувствах. Ну и пусть! Никогда этот мерзавец не узнает, что и она влюбилась в него без памяти, сама того не желая, и искренне хотела верить в его любовь. Что ж, гордость Катрионы Сильвано не пострадала, а это уже немало!»

– Я собираюсь оговорить лишь основные условия нашей сделки, – продолжил Питер, не дождавшись ответа. – Ты не будешь ни в чем нуждаться, я найму для тебя лучших учителей музыки и займусь твоей карьерой. А за это ты должна быть мне женой и хозяйкой в доме, – он с холодным равнодушием посмотрел на Катриону, будто она была мебелью, которую он собирался приобрести. – Ты научишься одеваться и вести себя так, как подобает светской даме, чтобы я не испытывал неловкости за твое поведение. Принимая во внимание все случившееся, я вынужден настаивать на полном послушании. Если ты будешь выполнять все мои условия, я не буду слишком суров, – устало договорив до конца, он сделал вид, что не заметил гневного румянца, залившего щеки жены.

Затем, снова смерив ее взглядом с ног до головы, Питер добавил:

– Я сдержу свое слово, и у тебя не будет детей в течение ближайших трех лет. Чтобы не оставалось ничего недосказанного, давай оговорим все сразу: ты – моя жена и должна выполнять свои супружеские обязанности – тебе это не составит большого труда. Я знаю, что ты просто великолепна в постели, как и положено быть здоровой и темпераментной женщине, – продолжил он насмешливо. – Наше брачное ложе будет гораздо привлекательнее, чем у большинства других супружеских пар, хотя в остальном наш союз оставляет желать лучшего.

Наступила короткая, напряженная пауза, после которой Питер удивленно поднял брови.

– Как, тебе нечего ответить, дорогая? Это на тебя совсем не похоже. В таком случае, – он снял с себя сюртук и стал вынимать золотые запонки, – я прямо сейчас хочу получить все радости супружеской любви. В постели ты меня полностью устраиваешь, к сожалению, этого нельзя сказать обо всем остальном.

Сняв рубашку, Питер сделал шаг по направлению к жене.

– Ты что, собираешься защищать свою честь, Катриона? Можешь не беспокоиться, потому что у тебя ее нет.

Вдруг его лицо потемнело.

– Не смей, Катриона! – обратился он к ней. – Тебе бы и в голову не пришла такая бредовая мысль, если бы ты знала, как мне хочется за все тебе отплатить, – добавил он тихим, почти ласковым голосом.

Когда Катриона впервые увидела дом на Уимпол Стрит, он показался ей настоящим дворцом. Однако ее муж заявил, что это всего лишь обычная резиденция джентльмена, которая может без труда поместиться в одном из уголков фамильного имения в Эссексе.

Экономка, миссис Битон, показала миледи весь дом, от кладовых до мезонина. Эта процедура полностью заняла утро того дня, когда супруги приехали в Плимут. Днем лорд Питер вернулся с заседания палаты лордов и показал жене галерею на втором этаже.

– Вот это – мои предки, – сказал он, сделав жест рукой.

– Как, у тебя их так много? – спросила изумленная жена.

– Боюсь, что да. Не слишком приятная компания, правда?

– А твои родители тоже здесь?

– Нет, их портреты находятся в моей библиотеке Фитэйн-Парка. Они умерли совсем молодыми, так что у них не было возможности оставить после себя много собственных изображений, – равнодушно ответил Питер.

Делая вид, что она поглощена созерцанием портретов далеких предков рода Фитэйнов, Катриона украдкой наблюдала за мужем.

«Какой же он все-таки странный человек! Сильный и страстный ночью, он был предупредительно вежлив днем, но абсолютно холоден. С собственной женой он обращался так же, как с миссис Битон или со своим слугой Фрейзером».

В день приезда Питер и Катриона обедали за огромным столом из красного дерева, стоявшем в слишком просторной для одной семейной пары столовой. Супруги сидели друг против друга и иногда обменивались ничего не значащими фразами. Внезапно Питер погрузился в мрачное молчание.

– Вас что-то удручает, милорд? – спросила Катриона по-итальянски. – Вы сожалеете, что не можете отослать меня обратно в Италию? – Она приторно улыбнулась. – Или вас раздражает плебейская веснушка на моем носу?

Что-то проворчав в ответ на первое замечание жены, Питер не смог сдержать улыбки в ответ на второе.

– Прости меня. Мои мысли были далеко отсюда. Сегодня в палате лордов я встретил Дизраэли. Ты знаешь, палата лордов – это один из органов управления страной, а мистер Дизраэли – бывший канцлер казначейства.

– Даже живя во Фридженти, я слышала о палате лордов, – спокойно сказала Катриона. – Я даже прочла несколько книг мистера Дизраэли, а его отец в свое время написал для мамы песню, правда, это было так давно.

Питер что-то смущенно пробормотал.

– Прости, Катриона. Я не хотел умалять твоей образованности, я просто обдумывал возникшую перед нами проблему: Дизраэли напомнил мне, что, как супруга пэра, ты должна быть представлена королеве.

– Королеве?!

– Да, королеве Виктории.

– Как это замечательно! Будет что рассказать Бьянке! – в этот момент Катриона совсем забыла, что поклялась не разговаривать с сестрой до конца своих дней. – Во Фридженти все умрут от зависти.

Катриона стала энергично раскачиваться на стуле, напоминая ребенка, которому пообещали дорогую игрушку.