Мать откинула голову, и ее дивный голос наполнил кухню и весь дом. Через открытые окна голос несся к ее любимому мужу и сыновьям, работавшим в поле:

В следующем году к началу фестиваля Катрионе было почти тринадцать лет. Эти дни, как всегда, были для нее самыми счастливыми, а этот фестиваль – особенным, так как мать впервые позволила ей самостоятельно выступать на сцене.

Элизабетта никогда не позволяла дочери петь в хоре, так как ей не нравился руководитель – неделя занятий с таким учителем могла оказаться губительной для голоса девочки, на который Элизабетта возлагала большие надежды. Катриону это сильно огорчило, но она молча смирилась с приказом матери.

Элизабетта Сильвано сама подготовила дочь, позволив ей выступить с сольными номерами. Чтобы порадовать отца Умберто (а именно благодаря его уговорам мать согласилась на выступление дочери), Катриона сначала спела церковный гимн. Затем девочка исполнила итальянскую версию английской песни «Барбара Аллен», которую они перевели вместе с Элизабеттой. И, наконец, по просьбе публики, она спела свою любимую балладу «Зеленые рукава».

Когда она закончила, раздался гром аплодисментов, одобрительные возгласы и топот ног. Катриона почувствовала, что от успеха у нее голова пошла кругом. Она была счастлива. «Как можно устать от признания и восторженного поклонения публики?»

С огромными букетами цветов в руках, Катриона сошла по ступенькам со сцены. Девочке казалось, что она не идет, а парит в облаках. Ничто на свете не могло сравниться с радостным волнением, заполнившим в этот момент все ее существо.

Она выбежала из шатра и пошла по дороге. Ей хотелось побыть наедине со своей радостью. Душа маленькой певицы была наполнена ликованием.

Положив цветы под дерево, Катриона сбросила с ног атласные туфельки. Мама была права – они немилосердно сжимали ноги. Затем, подобрав пышные юбки, она избавилась от шелковых чулок. Оставшись босиком, девочка закружилась в танце…

– Ой!

Певица шлепнулась на землю, столкнувшись с каким-то мальчишкой, которого раньше не заметила. Песня ее внезапно оборвалась.

Мальчик тоже упал, но, в отличие от Катрионы, не издал при падении ни единого звука.

Казалось, он был всего лишь удивлен и только проворчал себе что-то под нос.

Они сидели на земле, уставившись друг на друга, и потирали ушибленные места.

В эту ночь ярко светила луна, и Катриона могла хорошо рассмотреть так некстати подвернувшегося ей мальчишку. У него было худощавое остренькое личико и ежик торчащих соломенных волос на голове.

«Да, до красавца ему далеко!» – подумала про себя девочка.

Незнакомец заговорил, и она сразу же поняла, что имеет дело с англичанином.

– Прошу прощения, синьорита Сильвано. Вы из-за меня упали.

У него был явный английский акцент – по-итальянски это звучало просто ужасно.

– Я говорю по-английски, – высокомерно заявила Катриона.

– Я так и думал. Когда вы пели английскую балладу, было видно, что вы понимаете то, о чем поете, а не просто зазубрили слова.

Такие взрослые суждения настолько не вязались с петушиным фальцетом мальчишки, что Катриона едва удержалась от смеха. Он как будто прочел ее мысли и укоризненно посмотрел на нее. Девочке стало стыдно, и она сделала вид, что закашлялась.

Незнакомец отвел руку за спину, а когда протянул ее Катрионе, та увидела маленькую белую коробку, перевязанную золотистой атласной ленточкой.

– Я привез это из Англии для вашей матери, но решил подарить вам, – сказал он по-английски.

Рука Катрионы застыла в воздухе.

– Но почему?

– Вы спрашиваете, почему я хочу сделать подарок вам, а не вашей матери?

– Да.

– Потому, – мальчишка отвесил ей низкий поклон, – что я с наслаждением слушал ваше пение.

Озорная улыбка внезапно осветила его некрасивое лицо.

– И потом, мне очень жаль, что из-за меня вы ушибли свой очаровательный задик.

Развязав атласную ленточку и открыв крышку, она в изумлении отступила на несколько шагов.

– Какая прелесть! – Пряча смущение, она уткнулась лицом в цветок, который был в коробке.

– Это белая орхидея, – сказал мальчик фальцетом, но пытаясь при этом походить на взрослого. – Они очень красивы, но ничем не пахнут.

– Спасибо. Она и правда изумительна.

– Как вы и ваш голос, Катриона Сильвано.

Катриона удивленно посмотрела на него. Он явно испытывал удовольствие от удачно сказанного комплимента и снова отвесил ей изящный поклон. Затем он галантно представился:

– Меня зовут Питер Карлэйл. Скоро мне исполнится пятнадцать.

– Как вы догадались, что я?..

– Так я прав? Именно это вы хотели узнать?

– Да.

– Ваше лицо так же выразительно, как и ваш голос. На нем отражаются все ваши чувства.

Катриона смущенно пробормотала «спасибо», хотя ей было не совсем понятно, можно ли расценивать слова мальчишки как комплимент. Ее охватила досада.

Несмотря на то, что англичанин был на целую голову ниже Катрионы и говорил писклявым голосом, в его присутствии она вдруг ощутила некоторую неуверенность, и это ей не понравилось.

Девочка подобрала с земли атласные туфельки и шелковые чулки, а Питер Карлэйл взял цветы.

– Можно, я провожу вас домой?

Катриона гордо подняла подбородок и отбросила назад густые черные волосы. В такие моменты братья дразнили ее «спесивой принцессой».

– Я могу добраться и сама, – высокомерно ответила она.

– Не сомневаюсь, – миролюбиво заметил Питер Карлэйл. – Дело вовсе не в этом.

Катриона подумала что ей было бы очень интересно поговорить с Питером об Англии, а кроме того, он помог бы донести цветы до фермы Сильвано, которая находилась в полумиле отсюда. Она уже открыла рот, чтобы ответить «да», как вдруг заметила, что в их сторону направляется один из ее братьев, Скотти, в сопровождении двух своих закадычных друзей – Гидо Карлино и Марко Манфреди. По возрасту они были ровесники Карлэйлу. Эта славная троица вполне заслуженно пользовалась репутацией самых отчаянных сорванцов и буянов в округе.

При мысли о том, что она может стать объектом для насмешек своего братца и его приятелей, девочку охватила дрожь. Если они увидят ее в обществе расфранченного коротышки-англичанина, облаченного в светлые панталоны, темную курточку и шелковый галстук, ей придется многие месяцы терпеть издевательские насмешки и дурацкие намеки по поводу «заморского кавалера». «О, Боже! Просто подумать страшно!»

Пробормотав слова благодарности и быстро попрощавшись, Катриона схватила цветы и побежала прочь.

Когда через два дня Элизабетта Сильвано выступала на сцене, девочка вся извертелась, высматривая среди публики Питера Карлэйла. Он находился в окружении мужчин, в которых можно было с первого взгляда узнать англичан. Гостей сопровождал сам герцог Креспи с супругой.

Похоже, писклявый мальчишка был важной персоной. Впрочем, об этом можно было сразу догадаться по одежде, манерам и великолепной белой орхидее, которую он преподнес ей в подарок. Без сомнения, он – гость герцога Креспи.

Встретившись глазами с Катрионой, маленький Карлэйл вежливо поклонился и, не выражая особого дружелюбия или радости, отвел глаза в сторону.

«Должно быть, позавчера вечером он очень обиделся на меня за внезапное бегство, – подумала Катриона.

Встряхнув головой, девочка отвела взгляд и стала смотреть прямо перед собой. «Что ж, тем хуже для него! Завтра фестиваль заканчивается, и, возможно, мы никогда больше не увидимся».