Какой там, нахрен, гиперболоид инженера Гарина. Да и теплофорный снаряд студента Никитина — детский лепет, по сравнению с этой силой. Ну а если она не достанется вероятному противнику, а окажется в распоряжении только наших властей, станет ли от этого лучше? Третьяковский рассчитывает на правительство обновленной России, да и то лишь потому, что не любит советскую власть. Однако он не знает, что нашей стране предстоит пройти через хаос девяностых, когда за бугор станут пачками уходить военные и научно-технические секреты. Кто даст гарантию, что не продадут и чертежи деморализатора?

Так может лучше, чтобы мои играющие суперы все-таки окуклились на миллион лет, покуда по земле не станут прыгать какие-нибудь новые динозавры? Может пусть уходят и забирают все свои секреты, к которым нынешнее человечество не готово от слова совсем? Вымрем не вымрем, а как-нибудь проживем и без деморализатора и даже счетчика ПСЧ. Ведь, если разобраться, «песчанка» оружие немногим лучше «домры». Фрицы черепа мерили линейками, чтобы отличить расово полноценных от унтерменшей, а здесь — хлыстиком помахал и уже знаешь, кто свой, а кто чужой?

А волчок? А кольцо-браслет? А черная флейта? Первое — идеальный охранник. Никто не пройдет мимо. Второе — может стать психологическим наркотиком. Это я к кольцу-браслету почти не прикасаюсь, а кто-то может основательно на него подсесть. Третье незаменимо для диверсантов и обыкновенных преступников. А ведь я еще слабо представляю возможности «шара для боулинга»! Черт его знает, что с его помощью можно натворить! Если даже такие, невинные с виду инструменты, как мясорубка и паяльник запросто превращаются в орудия пытки.

Я покосился на молчаливого своего спутника, который, как ни в чем не бывало, смотрел на летящее под колеса дорожное полотно. Вот оно оружие. С белобрысым вихром на затылке. Кладезь еще неизвестных возможностей и технологий. И таких у меня, как выяснилось, тридцать душ. Двоих надо еще вытащить с кичи и сделать это незамедлительно. Для чего? Для того, чтобы собирали манатки и валили в свой Новый Мир, покуда Старый не сделал из них чудовищ пострашнее Годзиллы?..

Что там Севка толковал про тех людей, которые находятся в «красной зоне»? Что смысл их существования в открывании новых, прежде неизвестных путей? Их, значит, и мой — тоже. Я ведь, по шкале Третьяковского, гениус плюс. И какой же такой путь могу я открыть? Путь, по которому можно будет увести этих суперов куда подальше, дабы уберечь от беды и ребятишек и девяносто процентов остального человечества. Пока еще ни о чем не подозревающего. И слава труду!

В половине девятого мы подъехали к нашему двору. Я заметил, что «Жигуль», который мне дал в аренду Граф, пропал. Видать, Русалочка перегнала владельцу. Ну и ладно! Мы с Перфильевым-младшим наскоро перекусили, переоделись и помчались в школу. До звонка оставалось еще десять минут и я решил заглянуть к директору. Разуваев заранее съежился. Видать, уже не ждал от меня ничего хорошего. Нет слов, Пал Палыч мужик хороший, но придется его и на этот раз встряхнуть.

— Товарищ директор, — нарочито официально обратился я к нему. — Что вы можете сообщить о следующих учениках, а именно — о Михаиле Парфенове и Серафиме, вероятно, Трегубове?

Он виновато потупился и пробормотал:

— Это ребята из седьмого «Г» класса, которые совершили противоправный поступок и были приговорены народным судом к двухгодичному заключению в колонии для несовершеннолетних.

— А какой именно противоправный поступок? — решил уточнить я. — Взяли школьный микроскоп без спросу!

— Не только. За неоднократно совершенные в школе кражи.

— Они что, мелочь по карманам тырили?

— Нет, но в кабинете химии пропали реактивы, были и другие аналогичные пропажи.

— Да они им нужны были для занятия наукой! А на то, чтобы купить, не хватало карманных денег!

— Вполне возможно, Александр Сергеевич, но я не пойму, к чему вы клоните?

— К тому, что в скором времени они опять будут учиться в нашей школе. И в моем классе!

— Товарищ Данилов, — вздохнул директор. — Я отношусь к вам с глубоким уважением… Пожалуй, мне не приходилось еще встречать педагога, который бы до такой степени болел за своих учеников, но должны же быть какие-то пределы!.. Понимаю ваше искреннее желание вернуть ребят к нормальной жизни, однако как вы отмените решение суда?

— Никак! Я просто привезу пацанов в город и отдам их родителям. Мамы с папами соберут своих чад в школу. Ваше дело будет оформить необходимые документы.

— В который раз поражаюсь вашей решительности, порой переходящей в самоуверенность.

— В таком случае, вы должны были уже привыкнуть.

— Стараюсь привыкнуть, — вздохнул Разуваев. — Что я могу сказать? Действуйте! А я в свою очередь буду хлопотать о том, чтобы комиссия по делам несовершеннолетних признала необходимость условно-досрочного освобождения.

— Вот и отлично!

Прозвенел звонок. Я вернулся в учительскую, взял журнал и отправился вести урок. Он как раз был у моего восьмого «Г». Пацаны построились в одну шеренгу. Как обычно, но сегодня мне показалось, что они это сделали нарочно, чтобы я мог их рассмотреть. Будто бы я их не видел. Высокие и мелкие, тощие и полноватые, темноволосые, рыжие и блондинистые, кареглазые и светлоокие, непоседливые и медлительные, быстро и туговато соображающие, обидчивые и непрошибаемые — разные. И все — мои. Ну вот что мне с ними делать?

— Наверное вы все уже знаете, — заговорил я, — ведь друг от друга у вас секретов нет… В общем, я постараюсь вернуть Трегубова и Парфенова… Погодите кричать «Ура». Как только я выполню это свое обещание, то соберу всех вас для важного разговора… А теперь начинаем урок.

Они не стали кричать. И вообще притихли. Нет, все учебные упражнения выполняли нормально, но былой оживленности не хватало. О причинах я старался не думать. Вместо этого позвонил Красавиной. Давненько я с ней не виделся. Да и не разговаривал — тоже. Интересно, что сказала бы Лилия Игнатьевна, если бы я ей все рассказал и она мне поверила бы? Наверное, подняла бы на ноги всю литейскую милицию. Да что там — милицию! Всю общественность. Совсем, как в одном из моих пророческих снов. И первым делом, задержала бы меня. И никакие спецудостоверения не помогли бы.

— Лиля, привет! — сказал я в трубку, едва старший лейтенант откликнулась.

— Здравствуй, Саша! — в ее голосе чувствовалась искренняя радость.

— Мне нужна твоя помощь!

— Как — женщины? — кокетливо осведомилась она.

— Увы, как инспектора по делам несовершеннолетних.

— Почему я этому не удивлена… И что именно от меня требуется? Учти, плечо мое ноет до сих пор, особенно — на плохую погоду.

— Прости…

— Ничего, — вздохнула Красавина. — В конце концов, часто ли мы, сотрудники детских комнат милиции, подставляем себя под пули?

— На этот раз — не придется.

— Уверен?

— Ну-у… я надеюсь.

— Спасибо за честный ответ.

— Два пацана из моего класса, еще в прошлом году угодили в колонию.

— Да, я знаю. Трегубов и Парфенов.

— Вот почему-то все знают, а мне никто ни слова.

— В прошлом году ты не был классным руководителем. Тебя даже в Литейске не было.

— Это понятно, но вот теперь я хочу вернуть их в школу.

— Кажется, они получили два года и срок еще не вышел.

— Если бы вышел и говорить было не о чем.

— Ух, какой-то ершистый…

— В общем, я хочу забрать их из колонии. И в этом мне нужна твоя помощь.

— Устроим побег? — деловито осведомилась она. — Подпилим решетку или взорвем ворота тюремного замка?

— Давай встретимся после работы и все обсудим, — предложил я.

— Хорошо! Подъезжай к отделению.

— Так и сделаю.

И по окончанию занятий я действительно подъехал ко второму отделению милиции, где служила Красавина. Тут же показалась и она. В милицейской форме, последнее меня более чем устраивало. Я отворил дверцу и девушка с погонами старшего лейтенанта уселась рядом со мною. Лицо ее стало чуть более худым, чем раньше. Видать, сказалось ранение. Тем не менее чуть выступающие скулы сделали Лилю еще красивее. Если бы она была первой девушкой, которую я встретил в Литейске, неизвестно обратил бы я внимание на Вилену.